Декабристы. Перезагрузка. Книга вторая - Алексей Леонидович Янов
Но к тому моменту как сошлись меж собой порядки враждующей пехоты, роялисты, об этом еще не знали, хотя многие к ужасу для самих себя и прозрели, честно и непредвзято оценив результаты только что отгремевшей конной сечи. Но в массе своей, царские генералы продолжали истово верить в силу собственной пехоты, превосходящей врага по численности, а потому, наплевав на неудачу постигшую их кавалерию, они со всей решимостью и верой в собственные силы, продолжили сегодняшнее сражение, пусть и начавшееся так неудачно, не иначе как по какому-то недоразумению, а скорее всего в силу низких, совсем неблагородных происков врага – предавших своё Отечество богопротивных масонов, карбонариев, помутившихся рассудком вольтерианцев и русских якобинцев.
Хотя остатки разгромленной московской кавалерии и отступили, но на позиции Тверской армии уже накатывала московская пехота, именно по правому флангу Фабиан Вильгельмович Остен-Сакен наносил свой главный удар.
Армия роялистов подходила к Малицкой слободе тремя колоннами-корпусами. Четвертый, Литовский корпус в это время совершал левофланговый маневр с целью блокировать Московский тракт, перекрывая тем самым нам путь к отступлению. Пятый корпус находился в резерве у переправ через Волгу.
Наступали монархисты привычными для себя сомкнутыми колоннами с массой штуцерников впереди, которые вели яростную перестрелку с нашими пикетами методично отступающими назад. И эта перестрелка уже приносила свои плоды – традиционно двигавшиеся впереди строя командиры несли тяжелые потери.
Наступали роялисты плотно сбитыми шеренгами, представляя для наших стрелков идеальную мишень. В их рядах перемещалась артиллерия, с расстояния примерно метров со шестиста до наших передовых редутов, открывшая просто ураганный огонь ядрами и гранатами. Завязалась ожесточенная перестрелка. Державшись более часа, наши егеря и застрельщики отступили, потому что неприятель, под личным управлением Остен-Сакена, пошёл на укрепления колоннами, предшествуемый огнём многочисленной артиллерии. Чрезмерное превосходство сил, двинувшихся в атаку, заставило Фонвизина тотчас ввести в дело резервы, но пока они подходили, передовые редуты и оборонявшие их войска были засыпаны картечью, ядрами и пулями. На отдельных участках завязывались рукопашные схватки. Но сила силу ломит. Редуты были покинуты и торжествующие московские колонны ворвались в укрепления, однако радость их была непродолжительна.
В работу включились заранее пристреленные орудия второй линии редутов расположенные позади первой линии обороны в двух километрах, активно стреляя через головы своих отступающих войск. На занятых укреплениях первой линии наша артиллерия косила ряды неприятелей сотнями, вскоре все там было завалено убитыми и ранеными.
Пушки палили беспрерывно, один выстрел сливался с другим, от оглушающих громовых раскатов заложило уши. Меткие залпы превращали в кровавые ошметки целые шеренги. Передовые редуты быстро скрылись за сплошной пороховой завесой дыма, которую регулярно разрывали огненные вспышки.
Периодически батареи брали короткие паузы, давая дыму рассеяться под слабыми порывами ветерка, и тогда мне, все время державшимся рядом с Фонвизиным и его штабом, доводилось наблюдать как арт. расчеты в спешке выкатывают орудия на позиции, прицеливаются – и моментально наши и занятые врагом редуты снова исчезают, погружаясь в клубы дыма и пыли, а выпущенные ими гранаты, ядра и картечь врезаются в идущие шеренги противника, дырявя тела, ломая кости и разбрызгивая над строем кровь вместе с неряшливо оторванными кусками плоти и амуниции.
Важным вкладом в успех сражения внесла срочно принятая на вооружение в нашей артиллерии картечная граната Дивова П.Г. образца 1813 г. (в РИ из-за крайней консервативности власти и ее успокоенности после окончания удачно сложившейся для нас кампании 1812–1814 гг. картечные гранаты были приняты на вооружение русской артиллерией только в начале 1840-х годов, но они были повторением системы Шрапнеля, а к тому времени в Великобритании уже разрабатывались их более совершенные типы). По всем показателям картечная граната Дивова превосходила систему подполковника Королевской артиллерии Шрапнеля. Ее невероятно удачная конструкция позволяла эффективно накрывать большую площадь, не давая шанс на спасение даже тем, кто, казалось, находил укрытие за каким-либо местным предметом.
Более того, благодаря закостенелости мозгов своего командования, враг нам сам, собственноручно, хоть и невольно, но весьма умело и активно … помогал! В редкие мгновения, когда интенсивность пальбы снижалась, мне казалось, что сквозь шум боя и не смолкающего ни на секунду боя барабанов, до меня даже долетали отголоски команд вражеских офицеров и унтеров, ревевших в свои луженые глотки «Держать строй! Сомкнуть ряды! Плотнее!». И действительно, прорехи в строю быстро затягивались и наступление, вот уж самых настоящих русских камикадзе-смертников, продолжалось, как ни в чем не бывало! Единственное, что шеренги невольно прибавляли шагу, будь их воля, то они бы уже давно перешли на бег, дабы побыстрее сократить разделяющую нас дистанцию. Но, барабанщики дисциплинированно отбивали ритм атаки, и солдаты были вынуждены подчиняться, шествуя по этому марсову полю в полный рост и неестественно медленно. Выцеливать же и стрелять по таким огромным, неторопливым мишеням – милое дело, что для наших артиллеристов, что для стрелков.
Но все же, наши враги были далеко не «мальчиками для битья». В ответ на наш огонь монархисты все время огрызались своей, наступающей в шеренгах, артиллерией. Их пехотный строй периодически расцветал дымными белыми цветками с длинными языками бордового пламени, выплевывающим с пронзительным грохотом снаряды. Палили они главным образом ядрами и бешено вертящимися фитильными бомбами, которые разрыхляли земляные укрепления заодно с их защитниками. Иногда случалось, что снаряды отскакивали от бруствера, перелетая через головы солдат, но чаще, раздирая землю, они врезались в наших бойцов занявших там оборону.
Наблюдая за всем этим действом, я поскрипывал зубами, против моей идеи-проброса по применению в бою блиндажей и траншей ополчились едва ли не все профессионалы – «Это уж слишком!» «Так – никто не воюет!», и тому подобных отповедей в тот день мне пришлось наслушаться изрядно. Но, по правде говоря, на ведении с противником именно окопной войны я тогда не особенно и настаивал, понимая, что нет времени переучивать офицеров. Но, как впоследствии выяснится, кое-кто моими идеями все-таки воспользовался, и весьма удачно, надо сказать.
