Большой мир. Книга 1 - Дмитрий Олегович Беляков
Как бы странно это для меня ни выглядело, но те женщины очень быстро стали поглядывать на меня, едва закопав своих мужей. Но в таких условиях работает принцип выживания, и выработанный годами рефлекс поиска пары перекрывает заботу о моральном виде и в целом привязанности. Уверен, не всё так однозначно, как мне показалось, но общая картина ясна.
Далее.
Есть некая Каменная Граница, которая, по рассказам Ворака, представляет собой высокую стену, по легенде выстроенную первыми поселенцами. Эта граница отделяет освоенные территории от диких мест, в которых водится всё, что угодно, начиная от гоблинов с орками и заканчивая драконами. Ареал обитания последних, к счастью, достаточно далеко от границы, и они сюда заглядывают очень редко, но если заглядывают, то шуму наводят на десятилетия обсуждений и легенд.
Я не мог расспрашивать Ворака откровенно и лишь наводил на нужные мне ответы, надеясь на развернутые варианты, но кое-какие справки навести все-таки удалось.
По ходу размышлений, я заставлял ману курсировать по телу, подводя ее к выходу и возвращая назад в Сосуд. Это давалось просто.
Вызвать сгусток пламени получалось еще легче, и количество единиц было ограничено лишь имеющейся маной. И сейчас я понимал это на интуитивном уровне.
Очередной раз спрятав огонек, я вытянулся на постели и хотел было приступить к борьбе с Сосудом за ману, но меня внезапно одернула простая мысль.
"Я ведь, черт возьми, не маг огня".
Последний раз, когда я проявлял магию разрушения, был вечер знакомства с моими спутниками до Каира.
Пробежав взглядом по комнате, я наткнулся на вазу с какой-то зеленью и, оборвав листочек, превратил его из зеленого в коричневый. Затем таким же образом испортил цвет небольшой площади борта кровати, оставил отпечаток пальца на стене в ванной комнате и металлического умывальника.
Грустно вздохнув, я вернулся в постель и задумался о покупке свитка для разрушителя. Но здесь возникало две проблемы.
Во-первых, представать в образе мага разрушения я не хотел, ибо неизвестно, как себя покажет это умение в бою, и смогу ли я выполнить хоть какое-то задание. Потом покупать и светить магией огня будет уже нельзя. В то же время, чары разрушения не бросаются в глаза, как другие структуры, и держать умение в секрете будет просто.
Во-вторых, головорез фойре сказал, что маги моего типа редкие, а значит к ним больше внимания, что мне было абсолютно ни к чему.
– Тук-тук, – скромно постучали в дверь, прервав мои размышления. – Господин, ваш ужин.
Я услышал, как заурчало в желудке, и метнулся к выходу.
Парень моего возраста передал мне поднос с яствами, сводившими с ума мой разум, и поклонившись, молча ушел.
– Вовремя, – сказал я бедру какой-то животинки с золотистой корочкой и, снова услышав урчание, принялся ужинать.
Глава 40
Ужин был на удивление не только вкусным, но и напичкан кучей приправ, что в отличие от еды за пределами города, снова контрастировало.
Отложив поднос с тарелками, я принялся за Сосуд. Вопрос с магией разрушения был не таким актуальным на данный момент, как вступление в ряды Искателей.
В прошлый раз я смог вытянуть недоступные мне феры, сконцентрировавшись на ментальной дрожи, ощущающейся всегда, когда использовалась мана. Это был настолько далекий и незаметный, на первый взгляд, эффект, что сравнить его можно разве что с биением сердца. Оно бьется на протяжении всей нашей жизни, и мы настолько привыкаем к этому, что попросту не замечаем его работы. Но ментальная дрожь – это не физическое ощущение, а событие на уровне подсознания, которое мозг упорно игнорирует.
Тогда я решил, что это мой предел, из-за несовершенства техники, но так ли это? Может быть, вопрос был не в способе, а в управлении маной, которое сейчас у меня на порядок выше.
Я представил Сосуд и потянул несколько нитей маны, спешно освобождая светящегося витрувианского меня. Голубая дымка послушно испарялась, а я прислушивался к ментальной дрожи, на которую уже перестал обращать внимание.
Когда Сосуд – светящийся я – был пуст в районе грудной клетки, поступление маны резко остановилось, но нити, за которые можно было тянуть, остались в моих "руках". Правда, только огрызки.
Дернув за них, словно за поводья, я не почувствовал никакой тяги. Казалось, словно это были влитые в стену цепи, а я как маленький щенок, пытающийся вырваться на свободу, вместе с куском бетона.
Промучившись, я понял тщетность этой методики и решил действовать иначе, представив, что мана в Сосуде – это рыба, а мои огрызки синих нитей – леска.
Я ослабил давление и представил, как невидимые руки отпускают теперь одну нить. Странный остаток маны тут же хотел вырваться наружу, но я остановил этот порыв и волей заставил двигаться к Сосуду.
Опыты по возвращению маны для меня были пройденным этапом, но здесь была немного иная задача.
Приблизив свою "леску" к Сосуду, я погрузил один конец в закрытую область и начал представлять, что нить медленно удлиняется. По миллиметру или, может быть, меньше.
Опасаясь, что рыбка сорвется, я периодически давал послабление и возвращался на несколько шагов назад, тем самым укорачивая длину лески. И это работало. Два шага назад, один вперед.
Я настолько глубоко погрузился в свою фантазию, что забыл, где нахожусь, и не замечал ничего, кроме этой странной рыболовли. Все ресурсы разума были задействованы только в одном направлении. Леска-нить то удлинялась, то укорачивалась, но я был терпелив, так как отчетливо видел прогресс.
Вместе с этим, ментальная дрожь усилилась, и я ощущал ее отклики яснее, чем когда-либо.
Напряженная борьба продолжалась до тех пор, пока леска не оказалась почти на таком же расстоянии как обычно, только не огрызком, а полноценной, связывающей меня с Сосудом нитью. И когда я это осознал, тянуть стало намного легче, будто сила, удерживающая ману с той стороны, перестала играть со мной в перетягивание каната и полностью отпустила.
Сделав последний рывок, я внезапно почувствовал сильнейшую слабость, стало почти невозможно удерживать картинку, и вернулось ощущение тела. Я будто выбрался из глубокого сна или комы,
