Цена империи. Чистилище (СИ) - Тарханов Влад

— Простите, Михаил Николаевич, невместно же вам марать…

— Это не сегодня решим. Тут до Собора всего ничего осталось. А есть еще одно важное дело. Скажите, кабинет государя уже разбирали?

— Работы ведутся. Эта часть пострадала немного менее других так что да, закончили…

— Сейф в кабинете? Сейф немного помят, никто его не вскрывал. Будет новый государь, тогда…

— С этим даже не спорю. Вот только не было ли у моего покойного брата еще какого сейфа? Тайного и небольшого.

Тимашев вздохнул. Ага! Это становится интересным…

— Вчера при разборке стола в кабинете один из его ящиков оказался заперт. Открыть не могли, но выломали — это был как раз сейф. Небольшой. Ключа не обнаружили. Я должен был вчера доложить, но…

— Где сейф?

— У меня в кабинете.

— Ну что же, позавтракать мне сего дня не судьба. Едемте, немедленно. И надо найти человека, который сможет сей сейф вскрыть. Поверьте, Александр Егорович, это не просто важно, это архиважно!

И бравый генерал, возглавивший жандармов, поперхнулся невысказанным возражением, кивнул головой в знак согласия. Понимаю. Для него это всё из ряда вон выходящее. Но тут действительно важно… Посмотрим, вот сейчас поедем и посмотрим!

Сразу же посмотреть не удалось. Почти два часа пришлось ждать, пока найдут нужного человека, который примерно четверть часа весьма аккуратно возился с тайным замком, но справился-таки, чертяка!

И вот тут и получилось так, что папка коричневой кожи с выбитым узором и рисунком дерева, с которого на землю упали плоды лежала там в гордом одиночестве. На небольшой металлической вставке была надпись «время собирать камни». Думаю, это не соответствует содержанию рисунка, но вполне соответствует содержимому папки. Под тяжелым взглядом Тимашева открываю папку, просматриваю. Так и есть. Это она. Рукописи не горят! Так и правда не горит! Оказывается… Зато теперь многое становится на свои места. А еще там в папке есть несколько слов, начертанных покойным императором. Ну вот и пришло время истины для одного весьма неплохого человека.

— Александр Егорович, знаю, вы хотите узнать, что в этой папке, не так ли?

— Да, Михаил Николаевич! Есть такое желание.

— И не страшит вас фраза из Экклезиаста, что во многих знаниях многия печали?

— Страшит…

Вот что не заберешь у Тимашева, так это честность. И честь… А вот с последним увы мне…

— Александр Егорович! Я уже говорил вам, что вы, по долгу службы своей в самые важные тайны нашего государства вовлечены. Но тут… Понимаете, не могу вас неволить. Понимаю, что заставляю вас идти против совести и чести дворянской, но сии грехи я на себя беру. И брать буду, ибо не время сейчас… Но как только вы откроете ЭТУ папку — вы станете владельцем столь важных тайн, что назад никакой дороги не будет! Тут даже не в отставке дело. Эти тайны — вопрос жизни и смерти. Для многих тысяч людей. И для нас с вами. Более того, скажу вам откровенно. Как только вы откроете эти документы, про слово «честь» можете забыть. Нам с вами придется заниматься такими делами, которые будут противоречить всему вашему воспитанию и убеждениям. Но если не мы, то кто же? Подумайте! Неволить вас не буду!

Он думал ровно три минуты и сорок восемь секунд. И на его лице ни одна морщина не дрогнула, лицо словно застыло каменной маской. И вот он произнёс, решительно и чётко:

— Я с вами, государь!

Я протянул ему руку и произнёс в ответ:

— Прошу видеть во мне друга! Я буду иметь честь так считать с этого момента…

Пожав мне руку, Александр Егорович кивнул головой, подтверждая наше решение, после чего решительно раскрыл папку. Первой лежала бумажка с запиской покойного государя. Прочитав ее, Тимашев поднял на меня глаза, полные ужаса. Я в ответ пожал плечами. Увы! Экклезиаст гребаный! А никуда не денешься! Цена знаний! Придя в себя, шеф жандармов все более углубился в чтение документов…

Княжна Екатерина Долгорукова

Пилвишки. Российская империя

22 февраля 1880 года

— Вава, как там Кати?

Екатерина Михайловна Долгорукова, в этом варианте истории так и не ставшая морганатической супругой императора Александра Второго, нервничала. И было от чего. Её отчаянный шаг был откровенной авантюрой, которую еще не известно, как воспримут Романовы. В том, что оставшиеся в живых члены фамилии не питают к ней никаких теплых чувств, Екатерина не сомневалась. В тот день ОН отправил ее с детьми в Петергоф, дабы собравшиеся выслушать завещание императрицы члены СЕМЬИ не наталкивались на ее особу и не доставили ей неприятные моменты своим высокомерным шипением. Так получилось. Что смерть разлучила их. Теперь ей надо было подумать о себе и о детях. Третий день после Катастрофы ее навестил младший брат Алекса, Мишель. Он был вежлив, но при этом холоден. Сообщил, что как глава Государственного совета гарантирует мне и детям достойное содержание. Наверное, позаботится о том, чтобы они получили какой-нибудь громкий титул, баронов или графов… отвратительно! От него так и веяло неприязнью… Неужели я не понимаю, что я и мои дети — угроза этому трону, который сейчас пуст?

— Катенька, не переживай, все с малышкой хорошо. Олечка и Георг тоже перенесли дорогу замечательно.

Варвара Игнатьевна Шебеко, Варенька, точнее, Вава, как называли ее домашние, была верной подругой и наперсницей княгини Екатерины Долгоруковой, фаворитки императора Александра Николаевича. Она была свидетельницей и помощницей того тайного романа, о котором знали все в империи, да и за ее пределами. Надо сказать, что помощь маленькой Кати была необходима. Три дня назад княжну посетил один господин из французского посольства. Его привела Вава. Тайно. Он предложил семье Долгоруковой укрыться во Франции. Недолго колебавшись, княгиня приняла это предложение. Почва была подготовлена: со времени гибели любовника и государя верная подруга нашептывала ей, какой опасности они подвергаются в стране, что только коронуют нового императора, он сделает всё, чтобы она и ее дети исчезли с лица земли, ибо нет человека, нет и проблемы. Напоминала судьбу княжны Таракановой, царя Ивана последнего, сгинувшего в каземате, из которого не вышел на волю… это было слишком уж… не такой судьбы своим детям хотела Кати. А тут — всё готово. И поезд до станции Ковно, а оттуда на Пилвишки, откуда она должна была отправиться в небольшое поместье, скорее, даже дачу, которую ей купил государь три года назад неподалеку от Мариамполя. Вот только теперь главное — получится ли?

— Катенька, я видела его. Он подал знак. Все в порядке. Сейчас мы проедем в гостиницу, а там уже наготове экипажи, нам недалеко… и свобода… Париж… Разве ты не хочешь снова оказаться в Париже?

— Глупости говоришь, Вава… А то, что я оставила драгоценности и вещи… это ничего? Как я буду выглядеть в Париже, у меня туалетов всего ничего…

— Это и хорошо. Никто ничего не подумает. Ты едешь в свой собственный дом, в горести и печали. Ведь так?

Княжна кивнула — горести и печали было в избытке. Она искренне любила Александра и его смерть, такая нелепая и ненужная больно ранила ее.

— Ты молода, красива, ты еще…

— Вава! Не смей!

— Хорошо, хорошо, я не буду, я ведь переживаю за тебя…

Умненькая Варвара быстро поняла, что во всем надо знать меру, в утешении тоже.

— Я переживаю за детей. Если ничего не получится…

— То мы поедем на дачу и сделаем вид, что ничего не произошло…

Варвара пожала плечами, заметив, что Екатерина успокаивается.

— Он должен появиться в десять часов. Еще пять минут потерпи. Это же военный. У них всё точно. Ах, вот он… Вижу. Он дал знак! Мы можем ехать! Скоро! Ты ничего не забыла? Отлично!

— Заметила, что меня никто на вокзале не встретил? Из городских чинов, я не говорю о губернских! Алексиса еще не положили в гроб, а я уже никто! Никто! Мне кинут какой-то жалкий пенсион! И всё! Невыносимо! Едем…

Варвара хотела заметить, что это занюханная приграничная станция, даже не Ковно, ровно в полдень Пилвиски покинули два небольших экипажа, в которых находились две дамы, трое детей, несколько слуг. Гостиницы тут как таковой не было, назвать это убогое заведение при занюханной станции так было трудно. В условленном месте действительно были готовы экипажи, очень скоро небольшой кортеж выехал за городок, где к нему присоединились трое мужчин — вооруженных и на конях. Кортеж направился по проселочной дороге к Владиславлю, самому близкому пункту, через который княгине обещали свободно переправиться в Восточную Пруссию. К вечеру двадцать верст были преодолены и семейство Долгоруковых оказалось за пределами Российской империи.