Князь Голицын - Дмитрий Лифановский
— Если Бог един, то кого ты называешь истинным Богом? — прогремел над площадью мой голос. Народ почуяв неладное, попытался раствориться за территорией площади. — И куда вы собрались? — спросил я толпу, — Неужели думаете, что если сбежите, то и наказание вас не найдет? Ошибаетесь! Имели смелость слушать эту мерзость, так имейте смелость и наказание принять! — в это время появился наш казак вместе с сотней казаков, которые окружили площадь. Но близко не подъезжали, лошади дальше двигаться отказывались. А я снова обратился к расстриге: — Так кого ты называешь истинным Богом? Во имя кого ты пытал, насиловал, уродовал и заживо закапывал? И зачем на этой площади народ собрал? Что жажда крови и боли замучила? — вокруг появились огни Святого Эльма, — Да будет так! И воздастся каждому по делам их! — я поднял руку по которой забегали молнии.
— Петр Алексеевич, остановитесь, — выбежал вперед отец Александр и развернувшись ко мне лицом раскинул руки, — Вы ни в чем не повинный народ сейчас накажете.
— Этот народ пастыря себе нашел. И сегодня будет слушать его, а завтра пойдет за ним мерзости творить, — гремел мой голос над площадью. Я конечно и был в ярости, но не до такой же степени, чтобы целые станции с народом сжигать. Да и силенок бы не хватило. Но вот припугнуть, точно не мешает. А то ведь уже доходит до того, что скопцы чуть ли не насильно целые села в свою веру переводят, народ уродуя. А церковь и власти только рапорта пишут. — И вы в этом так же виноваты. Почему расстрига в рясе уже несколько лет открыто ходит? И в этой же рясе народ с пути сбивает, и уродует, и целыми семьями живьем в землю закапывает? А теперь вы же мне и говорите что я народ неповинный судить собрался. А он точно неповинный? Если завтра будет смотреть как его детей уродовать будут.
— Петр, — заговорил дядька, — ты говоришь про завтра. А мы находимся здесь и сейчас. Не будет этого завтра, его вон жандармы сейчас арестуют.
— И что? — спросил его, — Сегодня арестуют, завтра отпустят. Ряса тому многолетний свидетель.
— Петр Алексеевич, — вступился отец Александр, — Дайте возможность суду земному свершиться. Не устраивайте самосуд. Не время еще для людей Суда Божеского.
Тут из толпы вырвалась бабка и бросилась ко мне с криком:
— Барин пощади. У меня внуки малые остались, один кормилец был и тот обезножил. Не слушала я его, случайно здесь оказалась. На станции немного подзаработать хотела на еду внукам. Пожалей сирот.
Я посмотрел в глаза бабке снимая поверхностную матрицу сознания. Да бабке не позавидуешь. Дети и муж умерли еще несколько лет назад. Остался только сын, который женившись заимел троих детей. Но погиб на реке той зимой в месте с женой, оставив бабке троих внуков. И она не смотря ни на что их умудрилась поднять. Старший уже достаточно подрос, что бы в полную силу помогать бабке в поддержании семьи. Но покалечился у кулака — сквалыги и уже вторую неделю встать не может. А эта тварь жадная, еще и долг на них навесила за эту травму. Я протянул бабке руку, покрытую мелкими разрядами молний:
— Если не боишься, то возьми меня за руку, — бабка, ничуть не сомневаясь, схватилась за нее обеими руками, — Да воздастся каждому по делам их! — провозгласил я и наложил матрицу укрепления и восстановления здоровья. Бабку тряхнуло, но она сразу как то выпрямилась. Жизнью налилась. Тут как раз казаки станционного исправника привели. Я повернулся к отцу Александру и попросил его отойти к исправнику. А потом обратился к вахмистру Елисееву указывая на бабку: — Вахмистр, завтра казаков за ней с внуками отправь. Пускай собираются к нам в имение, я мамку предупрежу. Там действительно лечение проводить надо. У нас жить будут, а дело им найдем. И старосту предупреди, так что бы народ всего села слышал. За долгами этой семьи пусть ко мне приходят. Всем по полной торбе отсыплю, лишь бы не надорвались долги получая, и раньше получения не разбежались. А то может и сам к ним загляну долги раздать, — и повернувшись к дядьке добавил, — Дядька, смотри, вон там в толпе трое кучкуются. Приведи их к расстриге и поставь с ним вместе.
Эти трое никакого отношения к сектанту не имели. Но были не менее колоритными личностями. Сбежав с каторги, где сидели за грабежи, они организовались в банду и, нигде подолгу не останавливаясь, гастролировали по стране, занимаясь старым ремеслом — грабежами и убийствами. Видимо потому что были постоянно в разъездах, их до сих пор и не поймали. А здесь они оказались случайно, и что бы не попасться пытались затеряться в толпе. Я повернулся к отцу Александру и станционному исправнику сказал:
— Три дня, у вас будет. Ровно три дня их язык будет все рассказывать без умолку и без утайки. Запишите все до последней буквы, до последней запятой. Посмотрим насколько суров закон земной к таким выродкам рода человеческого.
И, вытянув руки к каторжникам и расстриге, саданул их молнией. Злодеев аж скрючило. Я подошел к корчившимся на земле татям:
— Значит земного суда захотели? — каторжники истово закивали головами, — Что же будет вам суд. По делам вашим, да воздастся вам. Ни минуты, ни днем, ни ночью покоя вам не будет. Все злодеяния к вам вернутся. Все замученные и убитые вами, к вам придут.
