Андрей Посняков - Шпага Софийского дома
— Ясно. В общем, опять как в прошлый раз — слухи одни, и никто ничего…
Феофилакт… вернее — Феофил, новый новгородский архиепископ, встретил Олега Иваныча ласково. Пожаловал кафтан немецкого сукна да серебряную деньгу, усадил пред собой на лавку, всех из палаты выгнав, рукою, благословя, махнул.
— Ну, рассказывай, Иваныч, про Литву!
Олег Иваныч усмехнулся:
— В общем, страна неплохая, красивая даже…
— Да ты не про страну рассказывай, знаем, какая Литва, — нетерпеливо перебил Феофил. — Говори про князя!
Про князя?
Олег Иваныч чуть было не спросил — простота — про какого, да вовремя одумался. Ясно, про какого — про Михаила Олельковича, приглашенного. Что только про него рассказывать-то? Про то, что Михаил Олелькович — сын киевского князя Александра, Ольгердович то есть — какой-то родственник королю Казимиру. Это с одной стороны. С другой — мать Михаила, княжна Анастасия, приходилась московскому князю Ивану Васильевичу родной теткой. А сам Михаил, стало быть, кузеном…
Но все эти сведения Феофил и так должен был знать. Тогда что же?
— Как Казимир к Олельковичу, отпустил с охотой?
— Казимир? — Олег Иваныч пожал плечами. — Да никак! Так себе отношеньица-то у них… Это я со слов Михайлова человека, некоего фрязина Гвизольфи, знаю. Казимир-то, говорят, Михаила не шибко привечал, все в дружбе подозревал с московитами. И поводы к тому есть.
— Вот так… — выслушав, насупился владыко. — Значит — не надежа нам Казимир супротив Москвы. И Михаил Олелькович — не надежа. Осторожным да хитрым Новгороду надобно быть — и Литву привечать, и Москву не сердить слишком.
Олег Иваныч мысленно усмехнулся. Это называется — и на елку влезть, и жопу не оцарапать. Грубо — но в самую точку. В смысле международной политики Новгорода. Политику, которую во многом определял архиепископ, сиречь Феофил-владыко, на новом посту сразу же показавший себя политиком умеренным и осторожным до чрезвычайности. И осторожность та не от трусости шла — умел, когда надо, Феофил быть и жестким — от многого знания. Слишком хорошо была ведома Феофилу расстановка политических сил, слишком хорошо знал он возрастающую силу Москвы и не питал никаких иллюзий относительно настроений новгородской черни. И не только черни. Даже купцы, житьи люди, — и те, не стесняясь, открыто критиковали республику. Да полноте — республику ли? Когда власть полностью принадлежит Господе — Ста Золотым поясам — боярам знатным — им, им, и только им, это уже никак не республику напоминает, скорей — олигархию.
Вот и приходилось Феофилу крутиться. Пимена убрал по-быстрому — уж больно сильно Литву возлюбил, да Москву открыто поносил — может, с московского ведома поношенье-то? Даже к московскому митрополиту Филиппу подумывал Феофил поехать, испросить официального благословения, да пока не решался. Сильное к Москве клонение — не слишком ли воду льет на московскую мельницу?
Потому шушукались в кулуарах — Феофил-де владыко не поймешь какой, ни вашим, ни нашим, нерешителен да слаб. Ан не так все было, не так… Времечко наступало лихое, московское, нельзя было по-другому, нельзя. Все сильнее бряцала оружьем Москва, собирала полки на границах. Все сильнее сгущались над свободным Новгородом черные московские тучи. Надежды на Казимира оказались пустыми. Впрочем, не особо-то и надеялись.
Не знали, не гадали, не думали ни Феофил, ни Олег Иваныч, что надежды те внезапно обрели особый смысл в подозрительном мозгу московского князя. И не последнюю роль в том сыграли его тайные слуги — приказной подьячий Матоня и служилый человек Силантий Ржа. Сам факт переговоров возбудил лютую злобу в жестоком сердце Ивана, сам факт… ему и было достаточно факта… А уж сложилось там что или нет — то бог с ними.
Холодало в Новгороде, холодало. Выпав, уже не таял снег, вот-вот должен был покрыться льдом Волхов. Словно предчувствуя это, река глухо ворчала, злобно разнося в клочья намерзающий за ночь припой. Федоровский ручей за одну, особенно морозную, ночь покрылся первым льдом, зеленоватым и тонким. Темнело рано, уже к вечерне ездили с факелами, так же как, впрочем, и к заутрене. Жизнь замирала темными вечерами — лишь кое-где в окнах теплился дрожащий свет свечей. Улицы — сплошь темные, в черных силуэтах оград — казалось, должны были бы привлекать разбойный люд вечерами, однако не привлекали — некого было имать, законопослушные граждане сидели по домам, а кто по корчмам шлялся — так что с пропойцы возьмешь, окромя креста нательного да души христианской.
Сидел на своей усадьбе, что на углу улиц Славной да Ильинской, и Олег Иваныч. Потрескивая, горели в бронзовом подсвечнике свечи, от недавно протопленной Пафнутием печки несло жаром. За стенкой, в людской, изредка похохатывали оглоеды с дедкой Евфимием. В шалаше, знамо дело, уже давненько не жили, весны дожидались.
Олег Иваныч, усевшись на покрытую волчьей шкурой лавку, разбирал поступившие на владычный двор жалобы. Теперь уже — не как частное лицо! Отошло то времечко! Теперь — иное пришло. Не как частник грамотицы рассматривал — как начальник службы безопасности Новгорода Великого! Дослужился-таки до замминистра! И довольно быстро — года не прошло.
Думал иногда Олег Иваныч — а почему именно его в конфиденты свои поверстал Феофилакт, еще игуменом будучи, почему именно ему дела поручал тайные да присмотр особый? Ну, конечно, у Олег Иваныча, понятное дело, в таких делах опыт немалый, профессионализм. Так ведь о том поначалу и не ведал игумен. Зато зело удобен был Олег — человек, с родами боярскими знатными никак не связанный. Сыну-то боярскому — поручи какое дело, да вдруг завалит — поди потом попробуй, выгони с места служилого! Лаю не оберешься. А Олег Иваныч кто? Где у него защита-то? Да и нет ничего, кроме усердия собственного. Так что, не справился б ежели — можно было б и вышвырнуть — иди, гуляй, паря — никто б не заступился, ну, кроме, пожалуй, Гришани, да то заступа слабая. Почему Грише те дела не поручали — ясно — молод еще, языком болтлив слишком, да и… стригольник, похоже, отрок-то, были такие подозрения. Раньше еще, до Олега, делами подобными Олекса занимался — человек рода не захудалого — но тот при Ионе был, на той же должности, что сейчас стал Олег Иваныч. Да пропал Олекса где-то в Заволочье, сгинул — видно, не таким уж профессионалом оказался. Да и откуда быть профессионализму в делишках тайных, коли подобным аж целых три службы занимались — архиепископа, посадника, князя. Нет чтоб воедино слить — однако не делали того новгородцы — пословицу римскую хорошо знали: разделяй и властвуй. Нет уж, он, Олег Иваныч, такого разнобоя терпеть не будет, дайте срок только! И посадничьей службе, и тысяцкого людишкам и княжьим нужно полномочия четко разграничить, чтоб одним и тем же не занимались да не конфликтовали зря, да подчинить строго новгородскому МИДу — канцелярии архиепископа, или, по-здешнему — Софийскому дому — пожалуй, самым профессиональным деятелям республики. Ну, Олег Иваныч, ну, сукин кот, — смотри-ка, до Главка додумался, с собою в качестве начальника — между прочим, генеральская должность. Пойдет ли на это Феофил? А куда денется? Понимает — то не ему лично нужно — Новгороду, Господину Великому! Взыграло честолюбие Олегово от таких мыслей — еще бы, за несколько месяцев — в генералы, не каждому дано. Да и азарт, азарт сыщицкий… Куда там прежние дознавательские дела: «Прошу привлечь к уголовной ответственности моего поганца мужа, который, змей, каждое утро с похмелья угрожает мне убийством и нанесением тяжких телесных повреждений…» Тут дела посерьезней — большой политикой пахнущие. Правда, и мелочи разной тоже хватает — перемешано все, нет четкой подследственности, пожалуй, только кроме духовных дел да иностранных — те, само собой — Софийской службе безопасности — то есть Олег Иваныча Главку.
Ну-ка, глянем, что там…
«…злыи жёнки те пашозерски софейцев поносили всяко…»
Черт с ними, с жёнками, не до них покуда.
«…мужичонка прозваньем Марк на мосте хулу извергаше богопротивно, тем народ прельщая…»
А вот этим пускай помощники займутся. Что за мужичонка, да почему богопротивную хулу извергаше? Олег Иваныч так и начертал писалом в верхнем углу бересты — «Г-ну Олександру. К исполнению»… Господином Олександром звался теперь бывший сбитенщик Олексаха, самый толковый Олегов агент. Ну, сбитнем он теперь не торговал, занимался делами посерьезней, да и чин Олеговыми стараниями получил важный — софийского двора подьячий.
Так, дальше что… Олег Иваныч зевнул, по привычке (уже по привычке!) перекрестил рот, потянулся. Спать хотелось зверски. Оглоедов за стенкой уже давно не было слышно — угомонились, видать. Кстати, число их поубавилось — старший, Митяй, недавно женился. Хорошую девушку взял — сотского Дмитра падчерицу… Эх, когда ж и он, Олег…
