Поворот (СИ) - Номен Квинтус
— Федор Николаевич, нам как заводу, вообще безразлично, какие генераторы делать, почти безразлично, все же производство под машины до тридцати пяти тысяч киловатт мы еще не полностью подготовили. Но вот генераторы до двенадцати-четырнадцати тысяч киловатт мы можем любые делать — и вопрос лишь в том, что мы их можем пока делать по два в месяц. И возникает простой вопрос: нам нужно делать два генератора для ГЭС по двенадцать тысяч киловатт или два для железнодорожников по тысяче двести? При том, что планы по генераторам для ГЭС нам никто не отменял…
После завершения этого диалога, обильно сопровождаемого русскими идиоматическими выражениями, Федор сначала зашел к Андрею на предмет уточнения, сколько еще зерна Россия может продать за границу, затем посетил Машу — которая ему тоже ничего утешительного сказать не смогла:
— Феденька, мы пока даже свой народ не можем лекарствами обеспечить в достаточных количествах, так что пока об увеличении продаж за границу просто забудь. Возможно — я оцениваю вероятность процентов так в тридцать — у нас получится в этом году произвести с некоторым избытком препарат противомалярийный, но закладываться на это я бы не стала.
— А в следующем году?
— Я пока гарантировать лишь одно могу: к концу года так двадцать пятого мы почти наверняка проблему малярии в России решим и даже, возможно, сможем и иностранцам лекарство продавать. Однако, пока в Колхиде той же чертовой народ малярию десятками и даже сотнями тысяч подхватывает…
— А что у нас с Колхидой в планах?
— У Юмсун спроси, а лучше у Ели: планы-то Ха-Юн у нас составляла…
Выяснив, что иностранных денег ниоткуда получить не выйдет, Федор — и опять «вне плана» — начал готовить к производству электрических генераторов такой же, как и в Пензе, «внеплановый пустой завод». То есть он нашел парочку инженеров, которых эта работа заинтересовала — а затем уже зашел к Еле. И разговор с ней ему очень понравился:
— В Колхиде в свое время провели мощные осушительные работы и превратили эти малярийные болота в землю воистину райскую. Там почти все лимоны и мандарины страны выращивали — но работенки там… у нас просто некому этим заниматься. Но если хочешь, то попробуй сманить на эту работу того, кто в СССР все это проделал.
— А где мне его искать?
— Сейчас он в Баку, у него собственная архитектурная мастерская. Сейчас… вот, у меня отмечено: прямо сейчас эта мастерская ведет строительство целого квартала за Белым Городом возле Баку. Но мастерская все же небольшая, да и работа там вроде уже для нее заканчивается, а новых заказов нет — так что если ты ему предложишь что-то достаточно интересное…
— Предложу. А аэродром в Баку уже есть?
Общение Федора с членами «Комиссии по индустриализации» прошло бурно, но все же члены этой комиссии пришли к согласию. Хотя бы потому, что из предложенных Станиславом Густавовичем проектов по ускоренному развитию отечественной металлургии два к концу года уже удалось реализовать — и выстроенный в станице Усть-Белокалитвинской заводик уже начал выпускать стальной («корабельный») лист. В основном мартены завода переплавляли стальной лом, обильно поступающий с железных дорог, в ближайшее время там и домна должна была заработать — но уже металла заводик давал достаточно для постройки вполне себе морских судов. Суда эти начали строиться в Ростове, и были они (по проекту) исключительно примитивными: балкеры на три тысячи тонн груза, а в качестве машин туда предполагалось ставить машины (вместе с котлами) от списываемых «по старости» паровозов серий «О». Новым в этом проекте было то, что суда строились сварными (все же Россия — родина электросварки и было бы неправильным эту технологию игнорировать), а в целом они никакого нового слова в судостроении не представляли. А представляли скорее слово довольно старое: в качестве прототипа были использованы британские угольщики времен еще Японской войны.
Но такое судно могло эти три тысячи тонн груза перевезти из Керчи в Колхиду всего за полтора суток — так что то, что к началу спокойной навигации в Черном море можно было выстроить всего пяток таких лоханок, все равно уже всех радовало. То есть не всех, а пока только Федора… до Нового года только Федора, а после Нового года стало радовать и одного бакинского архитектора: Федя все же смог его уговорить заняться новой работой…
В самом начале февраля к Еле заехала Зинаида Николаевна Юсупова, и заехала, чтобы обсудить проблему, которую она считала исключительно важной:
— Уважаемая господа Ледукей… извините, я вашего отчества не знаю.
— Я и сама его не знаю, у нас отчества не приняты. Так что можете меня называть просто Еля, и это не панибратство будет, у нас, ненцев, просто так принято.
— Госпожа Еля, я хотела у вас спросить… мне сказали, что вы сейчас в правительстве занимаетесь вопросами… культуры для народа, и мне не очень понятно, по каким причинам вы отказываете в помощи, я имею в виду помощь деньгами, нашим театрам и… извините, для меня это тоже довольно важно, не даете заработать нашим литераторам.
— Вопросы вы задали действительно важные, но ответы на них очень простые. Мы же не всем театрам в деньгах отказываем… то есть денег мы театрам вообще никаким не даем, но с них — а они все же заведения коммерческие, прибыль получают — мы с них сейчас налоги не взимаем. И если театр при таких условиях способен прокормить своих актеров, то и замечательно, а если не способен, то чего ему напрасно столь нужные стране здания занимать?
— Но балетные труппы не могут… а русский балет…
— А это уже совсем другой вопрос. Зинаида Николаевна, я не считаю, что Россия должна за казенный счет содержать элитные бордели. К тому же…
— Почему вы называете их борделями? Ведь это искусство…
— Во-первых, к России это, как вы говорите, искусство вообще ни одним боком не относится. Балет в Россию вообще пришел из Франции, и вы сами это прекрасно понимаете, ведь даже все термины, в балете используемые, французские. Но и это бы ладно, однако почему-то в Россию балет пришел… скажем так, с корнями из Мулен Руж. Возможно, вам это неизвестно, но все отечественные балерины — я говорю и про Мариинский театр, и про Большой, и про все прочие труппы… Так вот, все они поголовно занимаются проституцией. Поголовно, а немногочисленные танцовщики, которые у нас в том, что вы именуете «русским балетом», мало что большей частью на сцене работают подставками для этих… публичных дам, так почти поголовно являются педерастами. Вы что, считаете, что государство должно хоть как-то поощрять проституцию и педерастию?
— Но мне кажется, что вы… не совсем правы.
— В том, что я сказала, я абсолютно уверена. Потому уверена, что я — с помощью сотрудников правопорядка, конечно — проверила все, чем занимаются эти… личности. Как вы знаете, у нас проституция запрещена законом… в том числе и мужская, так что пусть радуются, что мы всех их вообще в тюрьмы на отправили.
— А почему же…
— Не отправили потому, что нам совершенно не нужно, чтобы они в тюрьмах заключенных развращали.
— Я другое спросить хотела: почему вы вообще все танцевальные труппы не запретили?
— Потому что они в большинстве своем к проституции отношения не имеют. Лично мне, например, очень нравятся русские пляски, танцы наших горских народов, восточных, северных. И не только их: те же ирландцы очень красиво танцуют. Но обратите внимание: в этих труппах… даже не труппах, там нет именно постоянных трупп, а в этих коллективах народ собирается, чтобы танцевать для собственного удовольствия. Сам собирается, и в танцах старается в первую очередь себя повеселить, а так же друзей и знакомых. Ну а я в меру возможностей им помогаю — но помогаю все же не деньги зарабатывать, а развивать собственную культуру. Поэтому мы — я имею в виду правительство — выделяем некоторые деньги тем, кто танцует и пляшет хорошо, и выделяем их и концерты организуем, чтобы дети, на танцоров глядя, и сами захотели бы этому искусству научиться. Именно искусству, а не демонстрации своих первичных половых признаков.