Старушка-молодушка и новогоднее чудо(вище) - Анна Жнец
— Скажу, что ты пытаешься сменить тему.
Реймон спрятал улыбку в высоком воротнике пальто.
— Что касается твоего вопроса, то я не жажду мести. Свое наказание моя мачеха получит и так. Ты сказал, что ее судьба в моих руках, и она это понимает, а значит, ближайший год будет жить в постоянном страхе: а вдруг падчерица решит с ней поквитаться? Зависть, злоба, стыд за свою бедность и пошатнувшееся положение в обществе — поверь, она и на свободе сполна хлебнет горя. Нет нужды топтать упавшего, а она упала.
— Наверное, ты права, Мэри. Ты, как всегда, сама доброта и благородство.
Реймон поцеловал мою руку, и мы покинули карету.
Аккуратная дорожка из гравия тянулась от калитки до ступенек крыльца. В небе неожиданно громыхнуло. Я задрала голову и увидела летящие мне в лицо капли воды.
Дождь.
— Ох, бежим скорее в дом, пока не промокли, — с этими словами я потянула любимого за руку, но мой жених не двинулся с места. — В чем дело? — я обернулась.
Его Сиятельство смотрел на меня пустыми глазами и не шевелился. Он застыл в движении, его рот был приоткрыт, словно Реймон собирался что-то сказать и шагнуть за мной, но в этот момент его выключили, как робота. За его спиной мистер Олиф замер, так и не успев спуститься с облучка кареты. Одна его нога стояла на земле, а другая — на подножке.
Что за чертовщина?
Меня прошиб ледяной озноб.
— Реймон? Скажи что-нибудь! Что происходит?
А дождь все не лил. Привлеченная неясным шумом, я подняла взгляд к небу: капли воды зависли в воздухе в сантиметре от моего лица.
Время будто остановилось. Все вокруг словно поставили на паузу.
Всё и всех, кроме меня.
— Мария.
Ласковый женский голос, казалось, раздался прямо у меня в голове. Струи застывшего дождя потонули в нежно-голубом сиянии, и в этом сиянии, окутанная холодным, потусторонним светом, проступила фигура в белых одеждах. От нее веяло морозом.
— Мария, ты готова? — спросила женщина, спустившаяся с небес.
Актум. Это была она. Зимний дух. Каким-то непостижимым образом я это знала.
— Готова? К чему?
На мой вопрос не ответили. Мир, поставленный на паузу, начал таять, расплываться перед глазами.
Какое-то время вокруг клубился туман, но не успела я испугаться, и он рассеялся. Из холодной мглы проступили очертания памятника. Круглая рамка утоплена в серый гранит. Внутри моя фотография. Седые волосы, набрякшие мешки под глазами, глубокие складки, оттянувшие вниз уголки губ. Странно и жутко было видеть себя на могильной плите.
Смерть?
Значит, я умерла?
Картинка изменилась. Черная ограда. Самодельная скамейка. Двое мужчин сидят на ней, сгорбивших и низко опустив головы.
О боже! Да это же Игорек со Славиком! Мои сыночки.
Я видела их нечетко, сквозь рваные клочья дыма, словно смотрела в запотевшее стекло, но это были они. С радостью я попыталась броситься им навстречу, но не смогла сдвинуться с места. Я не ощущала собственного тела.
— А я все не находил времени приехать, — прохрипел мой старшенький голосом, в котором стояли слезы. — А теперь бы и рад, да не к кому. Как же так, мама?
Младший кивнул и украдкой вытер глаза.
И снова всколыхнулся вездесущий туман. Мутной пеленой затянул родные фигуры, а потом разорвался, как белое облако, и сквозь узкое окошко показал мне меня, бездыханно лежащую на полу под дверью.
Я узнала свою прихожую, залитую искусственным желтым светом, лестничную клетку, толстяка в черном пуховике. Бесплотным призраком я парила под потолком и наблюдала за тем, что творилось внизу.
— Мария Львовна! Мария Львовна! — мужчина тряс меня за плечо и едва не плакал от ужаса. — Да что же с вами! Не надо, пожалуйста. Не умирайте. Я не хотел.
Толстяк суетливо полез в карман куртки, прижал к уху мобильный телефон и затараторил срывающимся голосом.
— Приезжайте скорее. Женщине плохо. Кажется, инфаркт. Адрес? Сейчас скажу.
«Тем вечером он вернулся домой и долго сидел в темноте, уставившись в одну точку».
Шепот Актум напоминал эхо внутри длинного туннеля. Он был как дуновение ветерка, посылающего рябь по воде. Как дыхание близкой зимы, срывающее листья с деревьев.
«Он этого не забудет. Чувство вины никогда не отпустит этого человека. Пытаясь заглушить муки совести, он совершит множество хороших поступков. Твоя смерть его изменила, Мария. Потрясения меняют людей».
Я собралась спросить про завещание, про вторую семью Ивана, но потом решила, что не желаю ничего знать. Изменял мне муж или нет больше не имело значения. Главное, что я сама прожила свою жизнь достойно, никого не предала и не бросила в трудную минуту.
Туман поглотил лестничную клетку, и в этот раз в его клубах я увидела хрупкую девушку с золотистыми волосами, стоящую на четвереньках. Она мыла пол. Плакала и усердно терла мокрой тряпкой каменную плитку перед собой.
— Шевелись, бездельница!
— Не ленись, корова!
В ее сторону летели оскорбления.
И огрызки яблок.
— Великий зимний дух, — шептала девушка себе под нос и глотала слезы. — Милосердная Актум. Я знаю, иногда ты слышишь мольбы, обращенные к тебе. Помоги! Нет больше сил терпеть. Дай мне другую жизнь. А этих проучи. Пусть найдется тот, кто поставит их на место.
Этой рыдающей бедняжкой, драящей пол, была Мэри Клоди.
— Значит, ты ее услышала? — спросила я у тумана, дышащего холодом. — Конечно. Ты исполняешь желания людей раз в тридцать лет, а с момента трагедии в Блэквуде и желания Лунет как раз прошло тридцать
