Четвертая масть - Игорь Черемис
— Благодарю, — сказал Валентин и наклонился пониже. — А ты, родной, расскажи мне, с кем из комитета ты работал.
* * *
Ещё в момент рассказа Валентина я осознал, что у Боба были все шансы превратиться из обычного хулигана и убийцы в человека, который, похоже, работал на другую, неправильную сторону. А это совсем другой расклад, который не сулил связанному человеку на полу ничего хорошего — во всяком случае, в нынешних условиях.
— Из какого комитета? — выплюнул Боб.
Голос у него оказался каким-то сиплым — то ли стал таким после пережитых испытаний, то ли всегда был. Но звать Аллу, чтобы уточнить этот момент, я не собирался.
— Какого-какого… Государственной безопасности.
— Ни с кем.
— Неправильный ответ. Попробуй ещё раз.
— Не знаю, о чем ты…
— Вы, — поправил его Валентин. — Мы с тобой в разведку не ходили. Так что будь добр. Я понятно выражаюсь?
— Д-да… но я правда не знаю, о чем вы. Не работал я ни с кем из вашего комитета… государственной безопасности.
— Ещё разок подумай, — предложил Валентин.
— Нет…
— Он вам не представлялся?
— Кто — он?
Я бы уже, наверное, пнул бы Боба по яйцам, чтобы освежить его память, но Валентин продолжал просто задавать вопросы.
— Тот, с кем вы работали? Ты и твоя банда.
— У нас не банда!
— А мне кажется, что банда, — ухмыльнулся Валентин. — А если мне кажется, то это так и есть. Но оставим терминологию лингвистам. Как он себя называл?
— Кто?
— Тот, с кем вы работали. Тот, кто мог вам приказывать. Тот, кто вас прикрывал.
— Не было такого…
— Жаль… — вид у Валентина был очень огорченный. — Давай с самого начала. Два года назад ты дал показания на одном суде. Показания не в пользу обвиняемого. Кто тебя попросил дать эти показания? А прежде, чем ты что-то скажешь, я хочу тебя предупредить — от ответа на этот вопрос зависит судьба твоего правого уха.
От голоса Валентина даже мне стало страшно. Если бы он так разговаривал со мной в подвале своей страшной Лубянки, выпытывая у меня тайные знания о будущем, то я бы рассказал всё — что знал и о чем даже не подозревал, — лишь он сменил свой тон.
На Боба голос Валентина подействовал также — и он рассказал всё.
В принципе, кое в чём он не врал изначально. Сотрудником КГБ тот человек, который попросил его об одолжении, не был.
* * *
Вернее, рассказал он всё, что знал, а знал он не очень много. Но главное — имя того человека, который когда-то попросил его об услуге — ему было известно, поскольку имел с ним дело не раз. По словам Боба, этот человек был как-то связан с кинематографом, а потому обладал определенными полезными связями и знакомствами, которые использовал, например, для получения различного дефицита и всяких заграничных ништяков. Всем этим он щедро, но не бесплатно, делился с Бобом, тот — со своими приятелями, к числу которых относились не только та троица, которую я знал слишком хорошо.
Кроме того, именно тот человек помог ему сбежать из воинской части так, что вся милиция и все военные патрули Архангельской области не смогли его поймать на двух дорогах, которые только и были доступны всем, кто решил покинуть этот гостеприимный край — одной автомобильной и одной железной. Тот человек просто вывез Боба на самолете.
Причины побега он излагал скупо — мол, тот человек сказал, что его присутствие нужно по месту прописки, и у Боба не нашлось, что возразить. К тому же ему было обещано, что никаких проблем не будет — он побудет немного на свободе, а потом отправится дослуживать оставшиеся три месяца.
Про пропавшего напарника Боб ничего не знал. «Калашникова» с собой у него не было, хотя штык-нож на поясе висел — он в тот день был дневальным, и эта деталь формы была ему положена. В самолете — примитивном Ан-2 местных авиалиний — Боб переоделся в гражданское, добрался до Вологды, ну а потом и до Москвы. Паспортов тут у пассажиров не спрашивали, а у него хватило мозгов, чтобы не кричать на каждом углу о своем побеге. И уже в прошлый вторник он оказался в столице, где всё пошло не по плану.
Тот человек внезапно пропал со связи, поэтому Боб пошел сдаваться родителям; те жутко перепугались, но устроили сына на даче, где жили их друзья — те сейчас были в отъезде, так что весь дом оказался в его единоличном распоряжении. Вот только наказ отца был очень строгим — свет не зажигать, своё присутствие не обозначать, никуда не ходить и ждать, пока он, то есть отец, не придумает, как замять эту ситуацию с наименьшими потерями для семьи.
Боб, разумеется, оказался непослушным ребенком. В среду он съездил к дому Аллы — и своими глазами видел, как она шла под ручку с каким-то хлыщом.
Когда я про это услышал, то пытался вспомнить, куда мы с Аллой ходили в среду — и не сразу сообразил, что на ВДНХ, побродить вокруг фонтанов и поесть мороженое. То есть вот этот товарищ мог напасть на нас уже тогда — но почему-то не сделал этого. И от этого мне почему-то стало очень тошно.
Впрочем, почти сразу же всё разъяснилось. Боб позвонил сначала Родиону, узнал у его матери о судьбе друга, который сейчас сидел за решеткой, натурально охуел от услышанного и начал вызванивать оставшихся на свободе приятелей. Михаил с ним разговаривал сухо, а вот Лёха обаянию своего лидера противиться был не в силах. Они встретились, обговорили всё — и Боб узнал, что тут происходило последние пару месяцев. Про «хлыща» — то есть про меня — Лёха, правда, многого рассказать не мог, но пытался напугать Боба связями, которые этот хлыщ имеет в серьезных органах. Судьбу Ирки решило замечание Лёхи о том, что та баба наверняка знает больше. Боб поехал в нашу общагу — и во время разговора не сдержался. У него и так уже потекла крыша от всех событий и новостей, а тут эта девица решила, что тоже может посылать его на хуй.
Он уже начал продумывать план мести — с ночным визитом в квартиру на Новоалексеевской и прочими вещами, — когда я совершенно случайно попался ему на глаза в парке, который он выбрал для прогулок,
