Благословенный. Книга 4 (СИ) - Коллингвуд Виктор
— Как это возможно? Я же лицо императорской фамилии⁈
Шаррах! Мой кулак с размаху грохнул по столу карельской берёзы, да так, что бронзовые безделушки подпрыгнули, а с чернильницы свалилась крышка. Твою мать! Лицо фамилии он!
— Идиот!!! Ты где был последние три года⁈ У нас теперь Конституция, и всё стало по-другому! Ты ровно также отвечаешь перед законом и судом, как и все остальные подданные Российской империи. Тебя посадят, Костя! Ты понимаешь это? Курносов, ты понимаешь, что тебя, мать твою, ждёт?!!!
Нет. Константин, хоть и побледнел, (ох уж эта наша с ним тонкая кожа, попеременно то покрывающаяся румянцем, то заливаемая мертвенной белизною), всё равно явно не осознавал ещё всего ужаса произошедшего.
— Неужели в России найдётся судья, что посмеет вынести приговор Великому Князю? — наконец в недоумении спросил он.
— Найдётся, Костя, найдётся — ответил я, устало прикрывая рукою глаза. — Я несколько лет работал, не покладая рук над тем, чтобы у нас такие судьи появились; и вот, теперь, вообрази себе, они есть. А ещё судьи теперь лишь назначают меру наказания. А вердикт о виновности уже два года как выносят присяжные!
Брат подавленно молчал. Я вновь взглянул ему на него. Константин всё ещё не мог поверить в реальность происходящего; и я, признаться, тоже. Зрачки серых Костиных глаз расширились от ужаса; он наконец-то понял, что я не пугаю его.
— Слушай, но… ты ведь можешь помиловать меня? Правда?
— Нет, Костя. Не могу.
С трудом выдерживая взгляд брата, я продолжил, смотря ему в глаза.
— Во-первых, я некого не могу помиловать просто так. Нужны основания. Во-вторых, я могу заменить смертную казнь пожизненным заключением, или отпустить на волю человека, отбывшего половину срока тюремного наказания. А так, чтобы совсем взять и отпустить — нет. Не могу. Так что ты, Костя, четыре года получаешь с наивеличайшей надёжностью. Но, учитывая обстоятельства дела, жестокость содеянного, смерть потерпевшей, — скорее, это будет семь или восемь лет. Мне жаль, но так вот обстоят дела.
Он глядел на меня во все глаза, явно ещё не веря услышанному; затем вдруг покраснел, как это бывает с ним во время приступов гнева.
— Но как же так? Я — Великий Князь. Я Романов! И теперь из-за какой-то б***и я потеряю всё, и встану в один ряд с висельниками и всякой уголовной рванью?
— Скажи спасибо, что кнутом теперь не бьют, не выжигают клейма и не рвут ноздри. Представляешь, как бы ты выглядел? — устало ответил я.
— И ты ничем не поможешь мне?
— Помогу. Передачей. Ты ведь всё ещё любишь апельсины?
Костя несколько секунд смотрел на меня, из розового быстро становясь пунцовым. Затем грохнул по столу кулаком, так что многострадальная чернильница вновь подскочила на полдюйма, и, круто развернувшись, вышел вон.
* — от слова pfiffig'- хитрый, лукавый.
Мир погиб, а моя душа получила второй шанс в теле императора Николая I. У меня есть еще одна жизнь, чтобы спасти человечество от совершенных однажды ошибок. https://author.today/reader/161917/1320499
