Гай Орловский - Высокий глерд
— Да, — ответил он со смешком. — Даже учел, что их нужно будет именно для охраны, а не защиты. То есть втрое меньше.
— Почему?
Он ухмыльнулся.
— Защищать будешь ты с твоей боевой магией.
Глава 12
Женщины погладывают на меня пугливо и уже оценивающе, все-таки любой хозяин, вступая в права, обязательно должен повязать всех самок в его подчинении, иначе он не будет чувствовать себя настоящим хозяином, это в крови у мужчин…
Пока воздержусь, сказал я себе строго. Хоть это и выполнение первой и самой важной заповеди Господа, которую нужно выполнять со всем рвением и тщательностью, но еще важнее просто выжить. Сперва озабочусь этой ерундишкой с точки зрения вселенной, а потом уже, что понятно и естественно…
Двое слуг подвели под уздцы коня Фицроя, могучий красивый жеребец уже играет, готов пойти вскачь, поднимая зачем-то повисших на узде людишек.
Фицрой хлопнул меня по плечу и вставил ногу в стремя, красивый и уверенный, как человек, отдавший здесь все необходимые распоряжения, в том числе и мне.
— Не заблудись! — крикнул я.
И сам ощутил нелепость сказанного, уж этот жук нигде точно не заблудится, не пропадет, в воде не сгорит и огня не заметит.
Он засмеялся и пустил коня в сторону ворот. Там сразу вытащили бревнышко из петель и распахнули перед ним обе створки с такой поспешностью, словно перед королем.
Со спины подошел Ювал, спросил почтительно:
— Он помчался к Утесу Влюбленных?
Я изумился:
— Фицрой? Вряд ли. А что за…
Он сказал со вздохом:
— Вон там видите утес?.. Его называют Утесом Влюбленных. В седую старину юноша и девушка спрыгнули оттуда, потому что им не суждено было пожениться из-за древней вражды между их родами.
— А-а, — сказал я равнодушно, — ну да, ага… Природа отбирает потолстокожее.
— С той поры, — продолжил он, — оттуда прыгают все, кому опостылела жизнь. Теперь у того утеса недобрая слава. Где пролито много крови, там место начинает… меняться.
Я отмахнулся.
— Утес сам по себе хорош. Самое высокое место! Можно бы и вон с того уступа, тоже будет наверняка, но я понимаю, эстеты!.. Нужно с самой вершины. Так красивше. Мы рождаемся в крови и дерьме, но умирать стараемся возвышенно. Во всех смыслах.
Я повернулся, чтобы идти дальше, но он сказал с еще больше почтительностью:
— А еще с вершины этого утеса всего двести лет тому прыгнул Улучшатель…
Я остановился.
— Кто? С чего вдруг?
Он таинственно улыбнулся.
— Он доказывал, что любому можно прыгать с самых высоких скал и не разбиваться! В доказательство прыгал с самой высокой в городе колокольни. Без всякой магии! Все видели, что над ним колыхались привязанные веревками простыни, но больше ничего…
Я сказал понимающе:
— Вот оно что… Простыни надувались горбиками, да?
Он быстро взглянул с подозрением.
— Вы уже поняли?
— Да так, — пробормотал я, — бесполезная придумка. Самолетов еще нет, парашюты ни к чему… Хотя вроде бы их придумали и использовали задолго до воздушного сообщения. А еще что он изобрел?
— Улучшатель? — перепросил он. — Ничего. Улучшателей озарение посещает раз в жизни, это верно? Так и возился со своим озарением до конца дней, только перебирал разные материалы. Однажды спрыгнул даже с горы Подоблачной, ее и отсюда видно, там до земли почти миля. Упал благополучно, только сломал обе ноги и пару ребер. Но эта мелочь так подкосила, что совсем упал духом и больше ничем не занимался.
— Понятно, — пробормотал я. — Потому очень огорченный лег и умер в конце десятого века. А сейчас какой? Ладно, это неважно. Продолжай… в нужном духе.
Он поклонился и отступил, а я вернулся в донжон, еще раз осмотрел все помещения. Пожалуй, кабинет герцога больше всего подходит для моих пока еще непонятно каких трудов: солидное помещение, солидная мебель, солидный камин, где можно сжигать целиком дубы, массивная каминная решетка…
Я бы и спал здесь, будь здесь и диван, но такое в эти века не предусмотрено: рядом с кабинетом покои герцога, где в центре массивная кровать с балдахином на четырех точеных ножках, роскошные перины и зачем-то множество подушек разного размера.
Когда я разбирался с теми бумагами, которые герцог не взял с собой и не успел сжечь, по коридору протопали быстрые шаги, дверь распахнулась, Ювал согнулся на пороге в поклоне.
— Ваше глердство!
— Говори сразу, — велел я, — без этих… всяких. Ну ты понял!
Он сказал поспешно:
— Во дворе женщина. Прибыла на коне верхом одна. Потому ее впустили, но что дальше…
Я сказал недовольно:
— Надо было застрелить сразу! Женщина — всегда к неприятностям, не знали? Ладно, посмотрим…
Он заспешил за мной следом, сбежали в нижний зал, из холла я отворил дверь пинком, так больше выгляжу грозным хозяином, пусть боятся, для них это привычнее, демократию нужно вводить постепенно, а то сразу на голову сядут, чернь есть чернь, белой сразу не сделаешь, пока что придется долго осерять…
Во дворе народ собрался в широкий круг, посредине красивый и богато украшенный конь, которого держит под уздцы один из мужиков, и довольно богато и добротно одетая женщина, совсем еще юная девушка, с раскрасневшимися щеками, запыхавшаяся и чем-то испуганная.
Передо мной расступились, она обратила на меня взор, а когда я приблизился, не просто присела в поклоне, а встала на колени.
— Глерд, — сказала она раньше, чем я успел открыть рот, — прибегаю к вашей защите!
Я не знал, что надо отвечать и чем мне это грозит, но нечто древне-мужское, даже пещерно-самцовое каркнуло из меня громко и властно:
— Встаньте, глердесса!.. Разумеется, вы здесь под защитой.
Она поднялась, вскинула на меня робкий взгляд чистых, как у ребенка, глаз.
Мужик все понял, дернул коня за повод, понуждая идти с ним в сторону конюшни, а я сказал легко:
— Прошу вас вовнутрь, глердесса…
— Николетта, — подсказала она. — Николетта из рода Марлинг.
— Глердесса Николетта, — повторил я. — Вы расскажете, что случилось, а я подумаю, чем могу помочь.
Она воскликнула с чувством:
— Вы спасаете меня, благородный глерд!
Я перехватил встревоженный взгляд Ювала, рядом с ним хмурятся двое мужиков, чем-то недовольны, но помалкивают, и я ответил с той же легкостью в голосе:
— Я здесь человек новый, глердесса, мои возможности очень ограничены.
Она наклонила голову, понимая и принимая, я мог бы и вообще не дать ей убежища, кто знает, какие неприятности за нею тянутся, женщина даже во сне — к беде, если только не в эротическом, а красивая женщина точно беда.
В моих покоях я указал ей на кресло, сам сел не рядом, это неприлично, а в двух шагах повернул кресло в ее сторону и опустился со всем величием, на какое способен, в то же время стараясь не перебарщивать.
— Итак, леди Николетта?
Она подняла на меня взгляд прекрасных глаз, побледневшее было лицо снова начало стыдливо покрываться румянцем.
— Я убежала, — сказала она виноватым голосом, — потому что меня хотят похитить.
— Ого, — сказал я, — зачем? Простите, вообще-то я и сам бы вас похитил, это же понятно, вы просто восхитительны, но каковы мотивы ваших… предполагаемых похитителей?
Она опустила взгляд.
— Мотивы, как ни печально, самые что ни есть…
По коридору протопали шаги, дверь распахнулась, снова встревоженный Ювал, уже побледневший и взъерошенный.
— Хозяин!.. Там вооруженные всадники у ворот!.. Ругаются, грозятся!
Сердце сжалось, вот и неприятности, которые всегда следуют за женщинами, сразу же…
Я поднялся, оглянулся на глердессу Николетту.
— Ждите здесь.
Она пугливо пискнула:
— Да-да, жду…
Во дворе встревоженные мужчины и бабы гудят, как встревоженный улей, все развернулись в мою сторону, голоса стали тише, но не так, чтобы очень уж.
Ворота заперты, сверху двое мужиков, внизу испуганные бабы, оглянулись на меня с надеждой.
Мужик крикнул с ворот:
— Глерд Юджин, тут прибыли… Хотят говорить с вами!
— Калитку, — велел я. — Хотя нет, ворота. Мы никого не боимся.
Мужики переглянулись, с огромной неохотой вытащили бревно из петель, потащили створки на себя, открывая ворота во всю ширь.
Я вышел наружу, скосил глаза, ворота все еще открыты. Как ни страшно мужикам, но закрыть за хозяином не осмеливаются.
Всадников семеро, все в кожаных доспехах, у троих еще и кирасы из бронзы, а их вожак помимо кирасы еще и в металлических наручнях и поножах, красиво гарцует, горяча коня, поворачивается к воротам то одним боком, то другим.
Я сказал учтиво:
— Глерд Юджин к вашим услугам, дорогие гости.
Старший повернул коня в мою сторону, лицо гневно-веселое, подвижное, переспросил:
