Кайл Соллей (СИ) - Кулабухов Тимофей Varvar
Там я и провел уже три ночи. В одном позе. Делая грустное лицо, изображая молитвы. Слева от алтаря, если смотреть от входа, на коленях, руки вдоль тела, лицо повернуто вверх. Три ночи. Чтобы с пользой провести время, копался в воспоминаниях Кайла, плавая там, как рыба в потемках водорослей.
Некоторые воспоминания были яркими, я проживал их по несколько раз. Образ родных был изменчивым, молодость и старость перемешивались. В клубах памяти я бродил по замку и землям вокруг.
Вообще кругозор прежнего Кайла был мал, он ничем не интересовался и ничего не знал. Воспоминания выдавали много эпизодов мелких издевательств над слугами, ябедничества и пакостей. Каменная крошка в похлебке конюха, украденное у капеллана вино, повариха, облитая помоями со стены, запертый в нужнике воин-эспье. Можно уверенно сказать, что Кайл был говнюк. Такой шестнадцатилетний высокородный говнюк.
Ещё одно ругательство.
Отверг идею пытаться повторять его поведение. Ничего не выйдет. Потом – я есть я. Сержант велел быть свободным. Само по себе парадоксально - приказ быть свободным. Попробую. Знать бы ещё, что такое свобода.
Крики и шум где-то далеко привлекли внимание. Ночь из капеллы почти ушла, её тени прятались по углам, через окошки лез нахальный новый день. И в этом дне царствовал хаос.
Вчера вечером старый капеллан Херв, кряхтя и подволакивая ногу, ушел. Но оставил бедного мальчишку, церковного служку - стеречь, не спать, смотреть за мной. Что со мной могло произойти? Бедолага был совсем молод, лет пяти-шести. Какой-то дальний родственник старика-капеллана, присланный или вернее сосланный на попечение церковнику чтобы избавиться от лишнего рта. Маленький, испуганный, молчаливый и с огромными глазами он вызывал сострадание, что никак не сочеталось с его суровым наставником, который даже настоящим священником не был, а бывшим воином отряда барона, а его сан куплен за несколько баранов и новый дубовый стол для местного монастыря.
Мальчишка поставил возле алтаря большой стул. Сел на него, потом подогнул грязные ноги подальше от холодного каменного пола. Ухитрился свернуться костлявым калачиком и уснуть, держась за спинку стула.
За эти три дня поглазеть на меня приходили, наверное, все обитатели замка. Даже не по разу. Рано или поздно им надоедало, потому что ничего не происходило, я просто стоял на коленях чуть в стороне от алтаря, на мужской «правой», от алтаря, половине. Капеллан озадаченно следил за мной. Не удивительно, ведь именно к нему приставали с расспросами. Надо отдать ему должное, на некоторых прихожан он просто нечленораздельно рычал, другим хорошо поставленным голосом цитировал священное писание в каких-то многозначительных фразах. Вопрошавшие разочарованно кивали, соглашались и убирались прочь. Но даже ночью, когда меня гарантированно никто не видел, так и не менял позы, хотя тело уже одеревенело.
Я медленно встал, опираясь правой рукой о пол. Колени хрустнули. Потянулся, разминаясь, зашуршал разбойничьим плащом, отчего разбудил церковного служку. Тот проснулся, выпучил глаза и пискнул. Стул под ним покачнулся, мальчишка легко спрыгнул с него, чуть не упал и стал бочком-бочком пятиться к двери возле алтаря, пока не выскользнул в неё.
Больше в капелле никого не было.
Медленно побрел к выходу, толкнул скрипучую створку, вышел на свет и с удовольствием вдохнул утренний воздух. С крепостной стены на меня недовольно взирала черная ворона.
Двор замка, неправильной формы и вытянутый, был разделен на верхний, чистый двор и нижний – грязный. Церковь была в чистом. Шум происходил в грязном дворе.
Пошевелив сухим языком и откашлявшись, я спросил сидевшую на стене ворону:
- Пора ли новорожденному Кайлу выйти на свет?
Птица не удостоила меня ответом.
Глава 3. Снорре безнужный
- Что происходит?
Замок это вроде как дом. Жилище. В этом доме, вернее на его грязном нижнем дворе я взирал на толпу людей, окруживших виселицу. Висельный помост. Это кривоватое грубое Π-образное сооружение из рассохшегося дерева для казни людей, для повешения – не было новым. То есть оно стоит тут постоянно? И эта конструкция сейчас не пустовала. Окруженный возбужденными жильцами замка на ней корчился, извиваясь на веревке, какой-то паренёк. Руками он держался за петлю, что не спасало от удушения.
- Что тут происходит? – так же тихо и хрипло повторил я, стоя за спиной толпы. Как и в первый раз, народ гомонил, никто не обратил на меня внимание.
Двор когда-то был устлан камнем. Булыжниками. Сейчас они в основном перемешаны с грязью и органическими отходами, что создает своеобразный аромат для всего замка.
Так. Народу немного. Правая опора конструкции для казни открыта моему взгляду. Я ковырнул здоровенный булыжник и взвесил в руке. Большой. Размахнулся и нечеловеческим броском метнул в открытую опору. Камень смешно расшвырял грязь в полете и ухнул, разломил опору виселицы. Сооружение скрежетнуло, завалилось, и под общий «оооох» рухнуло в грязь вместе со своей жертвой. Только тогда головы зрителей повернулись ко мне.
- Что, мать вашу, тут происходит? – на этот раз меня услышали.
Не дождавшись ответа, пошатываясь от усталости, недовольный, я прошел к недоказнённому, бесцеремонно распихивая тех, кто оказывался на пути. Тот вяло барахтался, хватал ртом воздух, взгляд бесцельно бегал. Я с силой просунул пальцы под петлю, раздвинул и стянул её.
Парень, грязные волосы которого, вероятно, природой задуманы нежно-желтыми, вращал глазами и дышал часто-часто, не выпуская из рук висельной петли.
- Кто ты и почему эти люди казнят тебя?
Не знаю, слышал ли он меня и понимал, но ответить явно был не в состоянии. Его выгнуло дугой и вырвало прямо на сломанную виселицу.
- Ты!
Я ткнул пальцем наугад в ближайшего слугу. Он сделался бледным как мел, а остальные шарахнулись от него как от чумного.
- Принеси воды. Много. Чистой.
За миг до того, как убежал, на его лице мелькнуло облегчение.
- Как его звать? – я повысил голос и стал водить нахмуренным взглядом, пока не наткнулся на мажордома Оливера Рэда.
Тот вытянулся и бодро рявкнул:
- Не знаю, милорд! Но ублюдка - чужака привели они! – и указал пальцем в толпу, которая спешно расступилась, показав трех крестьян: широкоплечего мужичка с черной бородой, тётку с выпученными, немного раскосыми глазами и скособоченного дедка, опирающегося на посох. Все трое несинхронно бухнулись на колени прямо в дворовую грязь. Впрочем, их одежда была насколько нечистой, что это не имело особого значения.
Заговорил дед, протяжно вытягивая слова.
– Мой барон! Этот ублюдок украл у вдовы Гвенаел козу. И съел. Точнее, пытался разделать, чтобы приготовить и съесть, когда мы поймали его. Чужак, бродяга, вор, ублюдок. Простите, сир, мы не должны были избивать его, стоило заставить пожениться на вдове, она знаете, совсем одинока, с тех пор как Везунчик Мати утонул пьяным в реке на праздник святого Ионы…
- Так, довольно, голова кругом.
Слуга прибежал с целым ведром воды, при этом улыбался словно я только что спас его от смерти. Не знаю, запрещено ли по этикету сыну барона пить воду прямо из ведра, стоя по щиколотку в нечистотах, но я мощно отхлебнул, потом окатил парнишку и всучил ему в руки ведро с остатками воды, чтобы он тоже попил. Не уверен, что, когда тебя казнят, хочется воды, но меня после трех дней стояния в местной церкви определенно иссушило.
- Украл козу. Хотел съесть. А почему вы решили, что он обязательно ублюдок? Родословную изучили? Даже ведь не спросили, как зовут…
- Снорре, – голос козокрада был сиплый, глухой и в обычных обстоятельствах, низкий. Сказав имя, он умолк.
- Снорре? Судя по внешности и имени – норд, норманн. Простите, что отвлек всех от увлекательного занятия. У меня тут недавно умер слуга. Убит. Все помнят доброго толстяка Саржа? Вчера похоронили? Теперь должность слуги свободна. Конечно, его гибель не лучшая рекомендация вакансии, но мне кажется, что Снорре смерти не боится. Уже. Так вот. Предлагаю тебе, похитителю коз и сердец одиноких крестьянских вдов, поступить ко мне на службу, быть при мне слугой и компаньоном. С мечом и щитом. Согласен?
