Александр. Том 2 (СИ) - Шеллина Олеся shellina
— Не могу знать, ваше величество, — ответил Бобров.
— Вот что, Юра, а давай его сюда, — я сел, с любопытством поглядывая на дверь.
— Слушаюсь, ваше величество, — он вышел, чеканя шаг. Даже его спина выражала неодобрение. Похоже, Бобров рассчитывал, что я пошлю Чернышёва подальше, и он лично покажет ему дорогу.
Дверь снова распахнулась, и в комнату почти вбежал человек, на ходу заламывающий руки.
— Ваше величество, ваше величество, позвольте мне поставить лёгкую французскую комедию, дабы развлечь гостей, когда мы будем гостить в Москве, — он изящно поклонился, а когда выпрямился, то столкнулся с моим удивлённым взглядом. Говорил он быстро и по-французски. Но как успел мне шепнуть Сперанский, это была вынужденная мера, потому что русский граф Чернышёв не знал русского языка от слова совсем. Даже Мария Фёдоровна говорила по-русски лучше, чем Григорий Иванович.
— Вы решили прорваться через капитана Боброва, чтобы испросить у меня разрешение поставить комедию? — спросил я, пытаясь понять, что это вообще за чудо такое ко мне ворвалось.
— Не только, — он на секунду замолчал, видимо, побольше воздуха набирал и выпалил. — Ваше величество, отмените указ его величества Павла Петровича. Состоянию Чернышёвых вовсе не нужны опекуны, я взрослый образованный человек и вполне способен сам распоряжаться своими деньгами.
— Та-а-ак, — протянул я, дотрагиваясь указательным пальцем до нижней губы. — А вот это уже интересно. Садитесь, граф, — я указал ему на стул за столом, — и рассказывайте с самого начала, как дошли до жизни такой.
* Dura lex, sed lex — Закон суров, но это закон.
Глава 3
Дверь кареты открылась, и я вышел из неё, оглядываясь по сторонам. Дождь всё ещё продолжал капать, тучи висели низко над головой, и всё вокруг казалось серым и мрачным.
— Отвратительная погода, — с чувством проговорил я, протягивая руку, чтобы помочь выйти из кареты Елизавете. При этом я был вынужден сделать шаг в сторону… — Твою ж мать, — с чувством выругался, вытаскивая ногу из ямы, наполненной дождевой водой. А ведь сразу и не скажешь, что здесь просто портал в бездну.
И за каким хреном я поддался настроению и надел короткие сапоги? Ну и что, что лето и довольно жарко, хоть и только что прошёл дождь? Хотя я понятия не имел, что мне на пути попадётся настолько глубокая яма. Да я вообще не думал, что посреди довольно крупного города мне может попасться такая яма!
— Ваше величество, — ко мне подскочил бледный Мертенс. — Да, как же так? Как это произошло? — и он со злобой посмотрел на возницу, как будто это он был виноват в том, что я ноги промочил. Не разглядел на дороге этой проклятой ямы и высадил меня возле неё.
— Ну, что я вам могу сказать, Василий Фёдорович, первый минус вы уже заработали, — процедил я сквозь стиснутые зубы, несколько раз тряхнув ногой. — Что вы такого сделали с дорогами, что они в решето превратились?
— Я сделал? — губернатор несколько раз моргнул, уставясь на меня.
— А кто, я? — раздражённо отмахнувшись от подбежавшего ко мне Кириллова, я посмотрел на Мертенса. — И хватит уже смотреть таким взглядом на возницу. Он просто не смог бы выбрать место для остановки без ям, потому что таких попросту нет.
— Ваше величество, — рядом с Мертенсом встал вице-губернатор, чьего имени я, к своему стыду, не знал. Он говорил мягко и вообще всем своим видом показывал, что не любит скандалов и пытается их избегать. — Василий Фёдорович был не так давно назначен губернатором, и, когда он прибыл в Тверь, дороги уже находились в столь плачевном состоянии.
— И у вас уже, конечно же, есть план благоустройства города? — я прищурился.
— Разумеется, ваше величество, как только вы вернётесь в Путевой дворец, так я сразу же вам его предоставлю, — вице-губернатор неглубоко поклонился.
— Да-да, мы с Александром Андреевичем как раз обсуждали этот план, когда получили известие о вашем скором визите, — тут же решил себя реабилитировать Мертенс.
— Я надеюсь, что вы не забудете про своё обещание, Александр Андреевич, а Михаил Михайлович проследит, чтобы вы принесли мне план развития в ближайшее время. — Повернувшись к Сперанскому, я кивнул ему. — Миша, ты всё запомнил?
— Конечно, ваше величество, — Сперанский наклонил голову.
— Отлично, а теперь идёмте, я хочу посмотреть, как обстоят дела на этой мануфактуре, — и я направился ко входу, откуда выскочил бледный управляющий. Он хватался за сердце и очень старался не грохнуться в обморок. Что за люди! Брали бы пример с Воронова. Вот кто рискнул появиться мне на глаза в мой первый визит в городскую управу, вызвав тем самым огонь на себя.
— Ваше величество, — промямлил Макулин, которому было поручено открытие этой мануфактуры и доведение до ума. Точнее, ему было поручено на базе уже имеющейся мануфактуры установить машину Робера. — Ну как же так, без предупреждения… — Макулин заломил руки. Я же приподнял бровь.
— А вам есть что скрывать, Пётр Кириллович? — спросил я, внимательно рассматривая его.
— Нет, разумеется, нет, — он замахал руками так, что командир нашей охраны Челищев нахмурился и сделал шаг вперёд, уже жалея про себя, что вообще пропустил этого ненормального. — Но подготовиться к встрече всё-таки было необходимо.
— Оставьте это, — прервал я его. — Лучше давайте пройдём внутрь и посмотрим, как обстоят дела.
Макулин обречённо кивнул и пошёл вперёд, показывая нам дорогу. Я покосился на жену. Когда я предложил сегодня утром посетить мануфактуру, Лиза с радостью согласилась, хотя я предупреждал, что это может быть грязно и неприятно. Но она твёрдо сказала, что будет меня сопровождать несмотря на различного рода неудобства.
Войдя во двор, я огляделся по сторонам. Слишком страшно не было, единственное, что вызывало неприятие — это запах. Ну тут ничего не поделаешь! Основным материалом, который шёл на создание бумаги, до сих пор оставались тряпки, и старьёвщики неплохо, надо сказать, зарабатывали, сдавая свой улов бумажным мануфактурам.
Оглядевшись как следует, мы направились к самому зданию мануфактуры, откуда доносился шум, прерываемый смачной руганью на двух языках. Макулин, услышав крики, припустил впереди меня с резвостью зайца, наверное, для того, чтобы прервать спорщиков.
Я притормозил, позволяя ему разнять изобретателей, доводящих машину до нормального состояния, начиная в который раз осматривать двор.
Когда пришла новость от Воронцова, что он всё сделал в лучшем виде, я даже удивился. Вот что значит мотивация! Он умудрился перекупить патент у Леже Дидо в тот самый момент, когда тот торговался с братьями Фурдринье.
Дело было в том, что братьев не устраивала машина, которую Дидо, ободравший перед этим своего компаньона Робера, как липку, привёз в Англию. Они хотели машину побольше. Я их понимаю и тоже хочу машину побольше, но вот конкретно в тот момент был им очень благодарен за то, что они проявили истинно английское упрямство и упёрлись, как два барана. Нет, если бы Воронцов не вмешался, они бы продавили француза и стали новаторами, снимающими сливки с изготовления бумажного полотна. Но получилось так, как получилось. Они слишком давили на легковозбудимого Дидо, который в это время не успевал отбиваться от Робера, проявляющего несвойственную ему настойчивость в плане получения своих денег.
Проживший половину жизни в Лондоне Воронцов уже давно приобрёл настойчивость, наглость и пронырливость англичан и сумел найти те слова, которые убедили Дидо отказаться от машины и патента за шестьдесят тысяч франков. Машину, которая была для Фурдринье слишком мала, демонтировали и на вполне законных основаниях вывезли в Россию вместе с Робером, которому пообещали компенсировать всё потерянное из-за нечистоплотного приятеля. Братья только глазами хлопали, пытаясь понять, что произошло, и каким образом какой-то там Воронцов сумел обойти их на повороте.
— Могут же, когда хотят, — пробормотал тогда я, читая письмо-отчёт от графа Воронцова.
