Возлюбленный враг (СИ) - Грез Регина
Так вот, немец, остановившийся напротив меня, выглядел очень похоже на актера, который по сценарию должен играть бравого главнокомандующего вражеских войск. Но я же сейчас не на кинопробах. Сейчас все взаправду.
— У фройляйн какие-то неприятности? Ваша машина сломалась?
Язык к гортани прилип, я от удивления не могла даже слова вымолвить, потому что этот человек обратился ко мне по-русски. Он догадался, кто я? Мне точно конец...
По счастью неловкую паузу заполнили причитания Барановского:
— Герр офицер, у нашей «малышки», кажется, перегрелся мотор, но мы ни в коем случае не хотим вас задерживать, я думаю, нам поможет тот, кто не так спешит.
— Вы направляетесь в Познань?
Вопрос был явно адресован мне, и я утвердительно мотнула головой, продолжая глядеть на немца, словно кролик на удава. Хотя чего, собственно, я должна бояться, за моей спиной поколения тех, кто в Берлине праздновал Победу, правда, «герр офицер» пока об этом не знает. Надо уже взять себя в руки и держаться естественно.
На вытянутом загорелом лице мужчины промелькнула гримаса недовольства, он, кажется, не привык, чтобы на его вопросы отвечали жестами. Теперь тон его разговора был уже не так любезен, как при первом вопросе, и немец заговорил жесткими рубленым фразами:
— Мы тоже спешим в Познань, я предлагаю вам отправиться с нами! Мой сын недавно потерял мать и очень скучает, да еще эта утомительная дорога, полагаю, ваше присутствие благотворно бы повлияло на мальчика. К тому же, он серьезно болен и страдает нервным расстройством.
После упоминания о больном ребенке я невольно попыталась заглянуть за плечо офицера, да и он сам развернулся, указывая на свое представительское авто. А там, уткнувшись лбом в стекло, сидел бледный мальчишка с взъерошенными светлыми волосами - на его худеньком личике была написана такая грусть и одновременная надежда, что у меня дрогнуло сердце.
Присутствие в машине ребенка меня почему-то немедленно успокоило. Я перевела взгляд на немца и твердо ответила:
— Простите, но я должна остаться со своим спутником, я впервые еду в Познань и никого там не знаю, нам нельзя разлучаться. Мне жаль… я бы с удовольствием пообщалась с вашим сыном в другое время. Я работала в школе... раньше.
Уж не знаю, зачем я сказала ему про школу. Немец пару секунд словно раздумывал о чем-то, поглядывая на Барановского, а потом бросил взгляд на машину сопровождения, остановившейся сразу после лимузина.
«Наверно, большой начальник, раз у него такой солидный кортеж...»
Из второй машины тут же выскочил юркий солдатик и, подбежав к офицеру, вытянулся по струнке, ловя каждое слово начальника.
— Фриц, посмотри, что у них с мотором! Поможешь и пусть едет за нами.
Не успела я немного расслабиться, как немец достал из нагрудного кармана крохотную записную книжечку и карандаш, а после чего обратился к Барановскому:
— Ваш адрес в Познани! Я доставлю фройляйн, куда ей требуется.
— Нет, не нужно… не нужно, - пролепетала я в крайнем волнении.
Но Барановский уже торопливо диктовал улицу и дом, а я смотрела на него с нескрываемой ненавистью - «никак решил сбыть меня с рук, сволочь ты этакая...».
А вслух же сказала так:
— Только не надейтесь от меня избавиться, пан Стефан! Я вас из под земли достану, вы мне нужны как воздух. Еще передайте привет пани Виге. Мечтаю с ней познакомиться.
Я решительно свела на груди полы пиджачка, который выпросила у астролога, и пошла к лимузину, а точнее к мальчику, - он как раз уже отодвинулся дальше на сиденье, предлагая мне место рядом с собой.
Усаживаясь в машину, я увидела, что позади ребенка находился еще один белобрысый немец, гораздо моложе первого и явно ниже по чину. Он бросил на меня равнодушный взгляд холодных голубых глаз и отвернулся к своему окну. Но какое мне до него дело, я приветливо улыбнулась мальчику:
— Гуттен таг, киндер! - это, пожалуй, было все, что я могла быстро вспомнить из немецкой разговорной речи. Жаль, не очень прилежно учила в школе иностранные языки, похоже, у меня вообще нет к ним склонности.
Личико ребенка тут же осветилось улыбкой и он ответил мне на чистейшем русском:
— Здравствуйте, меня зовут Франц, могу я узнать ваше имя?
— Я - Ася… А… как вы поняли, что я русская?
После этих слов Блондин, сидевший по другую сторону от мальчика, вдруг резко повернулся ко мне и пронзил ненавидящим взглядом. А мужчина постарше - тот, который велел мне ехать с ними и сидевший теперь рядом с водителем, тоже обернулся в мою сторону и спросил:
— А вы, оказывается, русская? Я думал - полька… У вас странный выговор, кстати, откуда вы так хорошо знаете немецкий?
— Знаю немецкий?
Я ничего не могла понять - на каком языке мы сейчас разговариваем, почему я их понимаю, ведь мне явно слышится русская речь. Или все дело в телепортации? Таинственные силы, перебросившие сюда по прихоти горе-астролога, мне уже и «переговорник» успели в голову встроить, чтобы было общаться легче с призраками в немецкой форме.
А кто же они еще - эти люди рядом? Как их иначе назвать… Их ведь по сути уже давно нет.
— Вы хорошо себя чувствуете, фройляйн? Вы очень бледны, может, остановить машину?
Очевидно одно - призраки умеют разговаривать, и я их понимаю. А еще я очень хочу пить, потому что от кофе, которым меня угостил Барановский, во рту словно выжженная солнцем пустыня. А значит, все происходящее со мной более чем реально и надо как-то приспосабливаться к ситуации, если хочу продержаться здесь четыре месяца или сколько там наобещал этот псевдомаг.
— Да... простите, я очень устала, меня тоже утомила дорога. Я учила немецкий в школе, у нас была чудесная учительница Эмма Александровна.
И я сейчас говорила чистейшую правду. Но как же я могла предугадать реакцию Франца на мои слова…
— Мою мамочку тоже зовут Эмма, но она меня бросила, потому что я калека, и мы теперь никогда не увидимся. Мне очень жаль, но я ведь мужчина, я должен уметь терпеть любую боль.
— Терпеть любую боль вовсе не обязательно, Франц. Иногда от нее можно попытаться избавиться. Ну, хотя бы что-то для этого сделать. Ты вырастешь, станешь большим и сильным, встретишь свою маму и она заплачет от радости, увидев тебя. Я уверена, что твоя мама не хотела и сейчас с тобой расставаться, просто так было нужно… на какое-то время.
— Вы не могли бы найти другую тему для беседы, фройляйн… как вы сказали ваше имя - Ася? Странное… вы, правда, русская? И давно вы живете в Польше? - перебил меня начальственный немец.
Ого! Кажется, начался допрос.
— Я здесь всего несколько дней, я сбежала из России потому что… потому что, я категорически не разделяю убеждения партии и руководства страны по ряду важнейших вопросов.
Я выпалила эти слова и притихла, рассматривая стриженый затылок немца впереди меня, а также краем глаза замечая, как отчего-то бесится рядом Блондин. Вот он точно был какой-то странный, хотя его лицо мне почему-то показалось смутно знакомым. Он тоже напоминал одного актера из старого советского кино... кого же... кого...
Не поворачиваясь ко мне, старший офицер уточнил:
— В каких же именно вопросах вы не согласны со Сталиным?
Я чуть было не рассмеялась, услышав сейчас это имя… Может, я участвую в дурацком розыгрыше, может, бывший мой муженек решил меня таким образом наказать, подослал актеров? Почему-то вся моя робость моментально испарилась, и я начала отвечать с наигранной веселостью и даже дерзостью:
— Понимаете, я считаю, что человек - это творение Божье, а не от обезьяны произошел.
— Вам не разрешалось верить в Бога? - немец впереди задавал все новые вопросы, даже не поворачиваясь ко мне.
И я начала вдохновенно врать, сочиняя свою легенду:
— Я была учителем в обычной школе и однажды рассказала детям об Иисусе Христе, меня попросили уволиться и потом я поняла, что мне уже не дадут работать с детьми. А я деток очень люблю и не могу себе другого занятия представить… на лесозаготовки мне как-то не хочется совсем.
