Время для жизни - 2 - taramans

— Петь! Ты слышал такую мысль — «Зависть — плохое чувство!», — хмыкнул Косов.

— Да не… я не завидую. Просто… немножко удивительно. Обычно сюда приезжают такие же пацаны, как я — ни хрена за душой. Хотя… вон — сержант этот из новых. Тоже поступать приехал, и тоже — с Дальнего Востока. Он, вроде бы, со старшиной Захаровым — знакомцы. Ну да ты еще с ним познакомишься — этот сержант, он хозвзводом командовать назначен. То есть — твой будущий «замок». И представь — у него медаль «За отвагу»! Точно — из «дальневосточников»! Геройский парень, значит. Ну… еще бывает, конечно, парни, обычно городские, если из местных… Те да, чуток получше обеспечены. А если такие, как я — из села… Так… голь перекатная! Вот отучусь… «кубари» повесят! Денежное довольствие, «хромачи» со скрипом, галифе габардиновое синее, гимнастерка — двойная диагональ! Приеду домой, в отпуск — все девки мои!

«М-да… Косов! Вот такие немудреные мечты. Только недолго Пете так форсить. Либо на Финскую, а нет — так мимо сорок первого не проскочит! А сам-то ты… раздухарился — и деньжата всегда в кармане, и дамы — одна лучше другой! А большинство народа… Вот так вот и живет! Мечты… невысокие, чаяния — простые. И ведь что еще утром — зацепилось в сознании, а никак оформиться не могло! Только сейчас понял — руки у этой девчонки, Кати Соломиной! Поцарапанные, с пятнами толи масла, толи — мазута. То есть… девчонка постоянно с железками дело имеет, физически «пашет». Вот — с ночной ехала! А у тебя в знакомых кто? Дамы из богемы, или — как Лиза с Лидой — учительницы. И сколько таких по стране? Много. Но гораздо больше вот таких Петек, да Кать… Сволочью себя чувствуешь, да? Страна пашет, не разгибаясь, заводы строит, к войне готовится… А ты — «бабло рубишь», красивых дамочек… охаживаешь! Тьфу, блядь… самому противно стало!».

Чтобы занять себя чем-то, Косов решил заполнить уже изрядно опустевший портсигар, открыл ранец, достал пачку папирос, принялся перекладывать их.

— Гля… и ранец у тебя отличный. У нас в селе, у дядьки моего похожий был. С Империалистической с собой принес, германский. Еще телячьей шкурой клапан обшит! Потрепался уже, конечно… Слышь! А чем это так… пахнет, а рот слюной захлестнуло! — продолжал разглядывать его «богачества» Камылин. Вот — сидит, носом водит!

— Это я на рынке, у вокзала — сало купил, да хлеб. На всякий случай — мало ли… когда еще покормят. Будешь?

— Спрашиваешь! Конечно! Нет, так-то… нас здесь подходяще кормят. Только подхарчиться — никогда не помешает!

«А вот это — совершенно точно!».

Иван развернул серую оберточную бумагу, которой базарный дядька упаковал сало, достал нож, принялся отрезать пласт копченого, в сантиметр толщиной, не меньше.

— Ни хрена ж себе, у тебя «свинорез»! Дай посмотреть! — «загорелся» Петр.

— Сейчас, погоди, сооружу бутерброды! — «дурень! и нож «засветил»!».

Отрезав пару ломтей хлеба, накрыл салом. Один — подал курсанту. Обтер нож уже изрядно пропитанной пятнами бумагой, протянул Камылину:

— Смотри… Только осторожно, острый! — сам принялся жевать, хотя есть еще и не хотелось.

«Армейский принцип — «Ешь не тогда, когда хочешь, а тогда, когда есть чего съесть!».

— Шикарный нож! Просто — кабздец! — вертел клинок в руках восхищенный Петр.

— Подарок…

— Гля… какой ты запасливый! Все-то у тебя есть! — отложив нож в сторону, Камылин аккуратно взял бутерброд двумя руками, с удовольствием осмотрел его со всех сторон, и с наидовольнейшей улыбкой вгрызся в него.

Косов засмеялся:

— Слышь! У тебя щеки так не лопнут? Куда ж ты так… Вон и ушей не видно, все щеками скрыло!

— Фто? — приостановился в работе челюстей курсант.

— Фто, фто… Подавишься, говорю! Глотай пореже!

— А-а-а фон фего… Это — да! Это я дело люблю! Фолько ведко… дофофиться такую фкуснятину…, - Петр чуть прожевал, — Говорю же… кормят-то нас… хорошо! Только столько бегать приходиться… что и на горшок сходить нечем. Толи ел, толи не ел! А уж сальца-то… и фофсе… ф фимы не ел!

— Чего? — не понял Иван.

— С зимы, говорю… не ел сала! Нам, когда на огневую зимой… на стрельбище… фыдфигаемся… быфает, как допфаек… выдают. Но — не всегда!

Тут «любитель фала» замер, не дожевав.

— Ты чего, Петя? — удивился Косов.

Камылин, уставившись в стену, пробормотал:

— Бли-и-и-н… перед парнями-то как не удобно! Это ж я здесь сало трескаю, а они… Учуют же, точно — учуют! Дух-то какой! Его — никаким мылом с рожи не смоешь!

— Да ладно тебе! Ты сейчас о Семенове и этом… Сене, да?

Петя молча кивнул.

— Давай я еще тебе бутербродов сделаю! Сколько нужно? Два?

— Три…, - чуть слышно сказал Камылин, — там еще… подсменный! А себе что оставишь? Неудобно мне!

— Не переживай! Неудобно штаны через голову одевать! И на потолке спать неудобно — одеяло спадывает! А себе… Тут мне… если одному… то и за неделю не съесть! — отмахнулся Косов.

— Так как одному-то? Там же таких как ты, человек десять уже! Что же ты… ночью под одеялом жрать будешь, что ли? Да и негде хранить продукты! В каптерку — не примут, в тумбочке — нельзя. Что принес — то сегодня же и съесть надо!

— Ну значит и съедим! Чего там есть-то… если на десять человек? — усмехнулся Иван.

— Это правильно… конечно. Только жалко, что все так быстро кончится, — вздохнул с сожалением Петр.

— А что — на рынок сбегать нельзя? Ну… если не в «самоволку», а… в увольнение, к примеру?

— А я не знаю… будут ли Вас выпускать. Вот мы, допустим, почти до конца первого курса, до весны, увольнений и не видели! Вообще, представь! А в увольнении… Сколько нам там в месяц денежного довольствия? Слезки… В город вышел, в «киношку» сходил, газводы выпил… ну там — мороженое еще съел — и все! Кончились денежки! Где там