Караул устал (СИ) - Щепетнев Василий Павлович
Потому, слушая по радио популярную песню, люди не без усмешки подпевают:
'Не надо печалиться!
Вся жизнь впереди!
Вся жизнь впереди!
Надейся и жди'
Хотя последнее время передают её редко, а из концертного репертуара и вовсе убрали. Чтобы не дразнить население.
Народ особенно не волнуется. Даже совсем не волнуется. Половина работоспособного населения вкладов либо вовсе не имеет, либо имеет, но не более пятисот рублей. Из оставшейся, другой половины девяносто пять процентов населения имеют вклады не более трех тысяч. Девяносто девять процентов — не более десяти тысяч. Сведения верные, слышал от Суслика. Кому волноваться-то? Конечно, люди с большими деньгами встречаются, но они ведут себя осмотрительно, о доходах помалкивают, роптать не станут. А деньги, буде таковые имеются, хранят в иных местах, зная, что тайной вкладов ОБХСС и прочих дотошных товарищей не смутить.
Я тоже не волнуюсь. В старых «Крокодилах» времен дружбы с Китаем были карикатуры на бумажных тигров. Есть такое китайское выражение, означающее нечто грозное с виду, но бессильное, потому что сердцевина бумажная и гнилая. К примеру, империализм. А деньги наши бумажные в самом прямом смысле. И те сотни тысяч, что лежали на моих книжках, были воистину бессильными, как и империалисты, о которых говорил товарищ Мао. Я на те деньги не мог купить ничего. Ни сейчас, ни завтра, никогда. Десять тысяч в год — да, потрачу. А больше десяти — только расточу.
И потому с деньгами сегодня у меня вполне удовлетворительно, и даже более того. В Москве мы обратили в наличность почти двести тысяч — это в основном театральные. Полученные за постановки оперы на разных сценах. Спасти их постарались из принципа, плюс у девочек есть какие-то планы. Ну, и по двенадцати тысяч на книжках у каждой. И у меня. И зарплаты. И гонорары.
Если «надейся и жди» с репертуаров сняли, то «Малую Землю» оставили. Сам Суслов её смотрел — и одобрил. Правильная опера, сказал, воспитывает подрастающее поколение патриотами. И она продолжает идти. Не так часто, как прежде, но регулярно. Только артисты, исполняющие партию Политрука, теперь гримируются иначе, и не налегают на фрикативное «г».
А когда опера идёт на сцене, нам идут отчисления. Так что если смотреть рационально, переживать особо и не стоит. Но обидно, что есть, то есть. За дедушку. Хотя он и предвидел.
Я неспешно выехал на трассу. Еду в город. Новой машиной, «УАЗом», управлять легче, чем «ЗИМом». Это не обычный «УАЗ-469», а реэкспортный. Итальянцы закупают, оборудуют на свой манер, и продают, наживаясь, желающим простоты. И нам продают, почему не продать. Вот я в «Берёзке» и купил. Потому что положенные выплаты с миллиона за Турнир Мира я получил. Они же не на сберкнижке, они по постановлению правительства выплачиваются. По крайней мере, в этом году. Купил, и облегчил мошну.
Мне нравится. В «УАЗе» с итальянским акцентом рулевое управление с гидроусилителем, сидения для человека, а не человек для сидений, колёса немножко иные, с широкими покрышками, стосильный дизельный двигатель. Предлагали покрасить в яркий цвет, поставить жёсткую крышу, но я отказался. Пусть будет по-колхозному. Скромно.
О скромности напоминают отовсюду. Газеты, радио, телевидение. Скромность Ленина, скромность Дзержинского, скромность простого народа — вот пример, вот образец, вот с кого следует делать жизнь. Герои школьных сочинений: Давыдов из «Поднятой целины», у кого всего имущества — моряцкая тельняшка. Павка Корчагин. Горьковский Лука. Платон Каратаев из «Войны и Мира». Все как один скромные, но богатые духовно.
Я слушал радио (Яша установил в машину «Урал-авто», итальянцы не додумались) и продолжал неспешно ехать. Признаться, я не был уверен, что у литературных героев это скромность. Бедность это. А отсутствие возможности не есть скромность. Суслов — да, Суслов одевается крайне скромно. По партминимуму. Говорят. Сам я Суслова видел разве что по телевизору. И, честно говоря, ближе видеть не стремлюсь. Как-то они того… умирают уж больно быстро. Только-только познакомишься, привыкнешь, глянь — уже закрашивают настенные панно, меняют плакаты и портреты. Суслов на экране телевизора видом своим тоже не обещал долголетия. Года три, пожалуй. Если будет беречься. Да только во власть не беречься идут.
Я записал в тетрадку свои видения, те, что всплыли после электрошока. Думал, будет много, а получилось всего несколько страничек. Для конспирации обозначил это как «сюжет фантастического романа» — на случай, если попадет в другие руки. На далекой планете жили-были — и так далее.
Записал, а сейчас уже кажется, что то было просто умопомрачение. Расстройство мышления. Бред.
Но нет, не бред. Вряд ли. Бредить можно и поинтереснее.
Дорога по воскресному времени почти пустая. Я еду, еду, не свищу…
И по городу тоже еду неспешно. Есть время. Много времени.
У центрального универмага заметил отчаянно голосующую пару. Мужчина и женщина, оба второй молодости.
Притормозил.
— Подвези до дома, а?
— Подвезти?
— Мы вот купили, а как доставить-то?
Рядом с парой стояли два картонных короба. Не слишком большие, но да, на себе тащить — это не дело.
— Куда везти?
Он назвал адрес. Неблизко. Частный сектор, транспорт напрямую туда не идёт, но ведь есть такси. Так я ему и сказал.
— Час ловим. Нет такси, — ответила женщина.
Ну, бывает. А холодно, хоть и апрель. И дождик пока накрапывает, а потом и польёт.
— Три рубля, — привел аргумент мужчина.
Три рубля — это серьёзно.
Я вышел, открыл багажник.
— Ставьте…
— Там это… Радиоаппаратура. Может, на заднее сидение?
Я постелил коврик, слоёный, сантиметр жесткой резины, четыре сантиметра пенопласта, опять сантиметр резины. Итальянский коврик, прилагается к машине.
— Можно хоть фарфор перевозить.
Мужчина потрогал коврик, вздохнул, и поставил коробки. Ага, в одной — магнитофон «Юпитер», в другой — колонки.
Я зафиксировал груз растяжными ремнями. Мужчина повеселел.
Усадив пассажиров, мужчину на переднее сидение, рядом со мной, чтобы дорогу подсказывал, я тронулся.
Нет, я не добрый тимуровец-переросток. И не на три рубля позарился, хотя три рубля — деньги в общем-то, неплохие. Просто проверяю — и себя, и окружающих. Видеть в каждом своего убийцу неполезно для психики. Да и вероятность того, что я поеду мимо ЦУМа была мизерна, как там могли быть убийцы? Или у них на каждом углу свои люди?
Ехал я неспешно, аккуратно, да и дорога здесь, в центре города, приличная.
— Решили магнитофон купить, — завёл разговор мужчина.
— Серьёзная вещь, — ответил я.
— Да, серьёзная. Но зачем деньги на книжке держать? Вчера двенадцать тысяч предел был, а завтра, глядишь, и две тысячи скажут жирно. Грядет пятилетка скромности, носом чую. Вот и купил. Так-то я заглядывался давно, да деньги жалел.
— Чего их жалеть, — сказала женщина. — Проку с них, на книжке-то. Ты лучше нос свой пожалей.
— Не скажи. Мало ли что может случиться…
— Вот и случилось.
Видно было, что спор этот не сегодняшний, не горячий, и теоретический. Не было у них двенадцати тысяч. Может, три или четыре. Было. Магнитофон-то дорогой.
— А у вас есть магнитофон? — спросил мужчина, не желая спорить с женой при постороннем человеке.
— У меня простой, воронежский кассетник. Да я его редко и включаю.
— А мы музыку любим, — ответила жена. — Гости придут, потанцевать можно, просто послушать.
Мы постепенно приближались к цели.
Мужчина нервничал. Лоб, виски покрыли капли пота.
— Сейчас тут выбоины пойдут, — сказал он.
Я сбросил скорость.
И в самом деле выбоины. Одну, вторую я объехал, а перед третей сбавил скорость до пешеходной. Если будут нападать, то сейчас самое время.
Миновали мягко, чай в стакане не расплескать.
— Проехали, — с облегчением сказал мужчина. Пот его был переживанием за магнитофон, не растрясло бы. А вовсе не признаком готовящейся атаки.
