Амурский Путь (СИ) - Кленин Василий
Купи! Ему на еду хватает не всегда.
«Или намекнуть жадному Мо, чтобы не залезал в мое содержание своими липкими пальцами — подумал пленник. — Тогда, наверное, и на жаровню хватит».
Ялишанда криво усмехнулся: представить себе этого прожженного китайца устыдившимся у него не получалось. Он завалился на спальную циновку и принялся зло буравить взглядом потолок. Не помогало. А ночью вообще холодно будет!
«Надо к Хун Бяо идти, — решил он. — Мо ведь велел отметиться. А во дворике хоть печка стоит».
Решительно поднявшись (и схватившись за взорвавшуюся от внезапной боли голову) Дурной выбрался во внутренний дворик. Пнул пару раз стенку возле соседской двери и негромко крикнул:
— Бяо! Я пришел!
За занавесью долгое время царила полная тишина. Наконец, сочный глубокий голос произнес:
— Тогда давай пить чай.
Глава 6
Простой медный котелок фу, рассевшийся над провалом маленькой печурки, уже начинал недовольно пыхтеть, намекая на скорое чаепитие. А у щуплого лохматого Хун Бяо, внешность которого так контрастировала с голосом уже всё готово: палочки для огня отложены, подставка для котла стоит готовая, а сам «надзиратель» тщательно растирал уже прокаленный прессованный блин чайного листа. Так, как это может делать лишь китаец: одно аккуратное плавное движение деревянного диска, а потом долгое изучение объекта. Достаточно ли мелким стал чайный лист? Ведь настоящий чай можно заварить только заваркой строго определенного размера.
По крайней мере, в этом был совершенно уверен друг и надсмотрщик Дурнова Хун Бяо.
— Голова болела сегодня? — спросил он, не спуская глаз с пригоршни нарезанного листа на ладони.
— Да вот, совсем недавно, — понуро признался пленник.
— Значит, будем пить женьшень.
Щуплый китаец ссыпал чай в гайвань, потом повытаскивал из сумки кисеты и принялся подсыпать туда какие-то травки, корешки. Удовлетворившись пропорциями, встряхнул чайничек, чтобы там все перемешалось, и залил смесь кипятком из котелка. Сразу вылил всю первую заварку на столик-чабань и наполнил гайвань по второму разу.
Странным был этот Бяо. По внешнему виду, по скудости жилища, он выглядел нищебродом не меньше своего подопечного. Но вот чайник-гайвань у него был из самой тонкой звонкой керамики, деревянный чабань с богатой резьбой и лакировкой также смотрелся богато. Чахай, пиалы, ситечко, различные щипцы, ложечки и прочая-прочая — всё высшего разряда. Хун Бяо очень любил чай, тратил на него уйму денег. Это единственное, на что он иногда просил денег и у Дурнова. Зато и поил его всегда, не скупясь. И лечил его чаем.
Второе заваривание длилось недолго, и Бяо быстро разлил напиток по пиалам через ситечко.
— Быстро не пей, — не переставал поучать (который год уж!) китаец своего соседа. — Лист еще не раскрылся, но это высокогорный сорт, и Ча Ци его велика.
Ялишанда стал осторожно, по чуть-чуть, прихлебывать бледный настой из маленькой пиалки — и сразу почувствовал себя лучше! Он до сих пор не понимал: самовнушение это или его надзиратель что-то знает? Конечно, мог знать…
Дело в том, что Хун Бяо был даосом. И не просто искателем Великого Пути, а прямо знающим и практикующим. Если честно, поначалу Дурной даже думал, что его подселили к лекарю. Сам он был всё еще очень плох после ранения, и маленький китаец часами сидел возле него, поил, кормил, тыкал длинные иголки во все части, ставил банки (удивительно, но банки — это древнее китайское искусство!) и заставлял стоять и двигаться… странно. Уже несколько месяцев спустя северный варвар открыл для себя, что заботливый лекарь (к которому лоча успел привязаться) — его надзиратель.
Хотя, странным он был надзирателем. Когда Ин Мо являлся с проверками, Бяо перед ним во фрунт не вытягивался, рапорты не сдавал… Обычно, тоже приглашал чаю попить. И приказы начальника стражи воспринимал, скорее, как просьбы и предложения. Но всегда выполнял. Щуплый китаец постоянно был рядом; знал, куда и зачем пошел северный варвар. Нередко и сам составлял компанию. Опять же, непонятно: следил ли он за своим подопечным или ему просто скучно?
— Давай чашку, — даос залил гайвань второй раз. — Вечером будем дышать и ходить. Твое тело начинает плохо кормить голову.
Если касалось дело китайских премудростей, то Бяо начинал разговаривать с Ялишандой, как с ребенком. Потому что даосские термины Дурной не научился разбирать при всём желании. Это было так чуднО, так непохоже на его личные представления о картине мира, о биологии и медицине! Если честно, в культах Китая беглец из будущего разбирался очень плохо. Просто привык думать, что у китайцев было три религии: буддизм, конфуцианство и даосизм. На практике же всё оказалось иначе. Никаких трех возвышенных религий. Здесь царило кромешное и откровенное язычество. Толпа богов, божков, духов, которые заполняли собой всю страну. Были культы региональные, общенациональные, «отраслевые». А «великая троица»… Именно на религию мог претендовать только буддизм. И он до сих пор выглядел в Китае немного инородным. Как раз потому, что плохо сочетался с язычеством. А вот конфуцианство вообще не религия! Почитание предков, культ императора — это всё существовало бы и без конфуцианцев. Просто, ребята захапали себе выгодную функцию. В целом же, их можно назвать скорее учеными, которые заняли нишу гуманитариев. Всё — от истории и этики до юриспруденции и политологии.
По такой же аналогии, даосы — это естественники. Конечно, их «наука» насквозь идеалистична, навыдумывала всякие сверхсилы, собственных божков, верит в возможность бессмертия и алхимические глупости… Но все-таки именно даосы выглядят здесь самыми рациональными и… даже чуточку материалистами. По крайней мере, они ценят опыт не меньше, чем существующий догмат.
«Я, конечно, Шаци, Ходол, Дурной и так далее, — думал Ялишанда, поглядывая на своего друга-надзирателя. — Но мне сдается, он весьма странный даос».
По крайней мере, над идеей пилюли бессмертия из ртути Бяо смеялся совершенно искренне. А однажды вообще проговорился:
«Бессмертие тела — чушь! Сначала всем бы стоило задуматься о бессмертии души».
«Как это? — искренне изумился Дурной. — Разве душа не вечна?».
«Вечность — слишком сложное понятие, Ялишанда… А душа — ее еще взрастить надо. Представь, что в горшок посеяли семечко. Это уже растение?».
«Нет, конечно».
«Именно. И, между тем, в семечке есть все, что нужно для растения. Но ему нужно дать прорасти. О нем надо заботиться, защищать, ему нужно время. Как и твоей душе. Понимаешь?».
Идея была дикая, но пленный лоча вдруг поразился ее… разумности. Сам Хун Бяо следовал ей через внутреннюю алхимию. Всё нужное для развития души, говорил он, тело вырабатывает само. Но для этого нужно выполнять множество сложных условий. Как жить, что делать, что говорить, чем питаться, на что смотреть — всё это влияет на работу тела. Чем «правильнее» жить — тем больше полезных элементов выработает тело. И Хун Бяо был убежден, что уж он-то знает почти все эти правила.
Ну, что сказать… Если смотреть на китайца, то он выглядит отличной рекламой своей концепции. Потому что, несмотря, на щуплость, выглядел даос сильным, уверенным в себе и здоровым. А еще, даже несмотря на жидкую спутанную бородку, казался очень молодым. Практически пацаном. Хотя, Ялишанда подозревал, что надзирателю больше лет, чем его подопечному.
— Сегодня только четыре чашки будем пить, — предупредил китаец, разливая четвертую заварку чая. — Нынче луна тяжелая, будет сильно кровь гонять.
— Хорошо, Олёша, — невольно улыбнулся Дурной.
Да, именно Олёша. Дело в том, что странностей у этого «зрелого парня» было в избытке. И в самой главной он признался своему подопечному только пару лет назад.
Щуплый, черноволосый, раскосый и плосконосый даос Хун Бяо был русским. По крайней мере, он был в этом убежден.
«Это было очень давно, — рассказал историю своей семьи Бяо. — В стране Олосы стоял чудесный город Тэвейа. Но жители города однажды изменили своему вану. Правитель закатного улуса Узбек пришел с войском покарать неверных. Он пленил многих олосы и увел их из города. Чтобы заблудшие искупили вину, ван Узбек передал их своему царственному брату в улус Юань. Император Вэньцзун принял этих людей, увидел в них силу и гордость и предложил служить ему. Так появилась Вечно Верная Русская Стража, которая лично защищала династию Юань. Среди тех олосы был и мой предок. И я тоже олосы».
