Удержать престол (СИ) - Старый Денис
— Ты… ты… — закипала в негодовании Ксения.
Я наблюдал за теми метаморфозами, что проявлялись на лице… симпатичном, все же лице, Ксении. Вот она негодует, силясь не оскорбить меня, или даже бросится с кулаками, потом тяжело дышит, стараясь взять себя в руки. Через некоторое время, все тем же серебряным голосом царевна, умевшая себя контролировать, ответила:
— Тать и убийца Мосальский берег меня для тебя. После, словно расписное блюдо, подарил. Ты знать о том должен был. Отчего спрашиваешь то, что ведаешь сам? — вот и ожидаемое сомнение в том, что я — это тот самый Димитрий, кого Ксения знала ранее.
— Не думаешь ли ты, царевна, что есть то, что и позабыть желаю? Как рыдал у тебя на коленях, как был слаб, словно и не муж, как вел себя недостойно. Иной я нынче, — отвечал я.
Про взаимоотношения бывшего хозяина моего тела с Ксенией Борисовной было известно не так много. Даже покойный Басманов, который, казалось, держал ту самую свечку, о которой немало анекдотов осталось в моем времени, и то помнил лишь, что часто Ксения плакала, кричала, когда я ее… Знал Петр Басманов, что и я плакал, когда прибыла Марина Мнишек, но после увлекся уже полячкой.
— Как ты, Ксения Борисовна, как ко мне относишься? — очередной шокирующий вопрос.
Пауза и тишина говорили о том, что я вряд ли дождусь ответа. Может, и перегнул палку. Спрашивать у девы, пусть не девы, женщины, о том, как она ко мне относится, это нарушение устоев, наверное, я в этом времени мало еще общался с женщинами, хотя организм и требовал, чтобы понимать их. По правде сказать, не слишком большим знатоком женщин я был и в покинутом будущем.
— Иной ты, прав был Владыко, — сказала Ксения и в этом ответе я смог немалое услышать.
Во-первых, еще Игнатий говорил, что Ксения не желала называть его ранее Владыкой, признавая, что патриарх на Руси только Иов, причем она в этом была права. Сейчас высший церковный сановник, Игнатий, который ассоциировался только со мной, поставлен исполнять обязанности патриарха исключительно лишь моей волей. Следовательно, женщина признает меня, может, и частично.
— Я желаю, чтобы имя отца твоего, как и брата, и матери, перестали хулить. Перехоронить царя Федора Борисовича и царицу Марию Малютовну, — перешел я уже к сути проблемы.
— А батюшку моего ты же повелел достать из гробовины и порубать, да скинуть в реку, — меня одарили злым, отчаянным взглядом.
— Ты услышала ли меня, Ксения Борисовна, али ты все еще инокиня Ольга? — не серебряным, но стальным голосом, спросил я.
Намек был понят Ксенией. Она прикусила губки… может и не такие они и некрасивые, даже, напротив…
— Кто я для тебя… иного тебя? — растерянно спросила девушка.
Именно девушка, так как, несмотря на то, что ее живот выпирал даже из бесформенного сарафана, она была юна, но уже достаточно взрослая, чтобы восприниматься мной, как мужчиной. В ее глазах появился блеск от выделений слезных желез, она стала такой… беззащитной. Мне захотелось оградить Ксению от всех невзгод, создать все условия, чтобы родился здоровый ребенок. Я отводил этот морок, но получалось так себе. Я защитник, она нуждается в защите. Оставалась бы такой независимой, так нет же, слезы…
— Ты нужна мне, кабы скрепить державу, обзавестись наследником и стать прочно на троне. Ты будешь царицей, но не стану позволять тебе повелевать мной. Любая крамола супротив… — я не стал продолжать, и так было понятно, что произойдет.
— А сколь ты, государь-император, жалеешь меня? — опустив глаза, спрашивала о любви женщина.
Она все еще витала в облаках, чувства все еще важны, не очерствела окончательно после насилия и монастырского уединения. Может, все женщины в любом состоянии тоскуют о любви?
— Ты мне нужна, Ксения Борисовна, стань мне женой венчанной, а для Российской империи государыней, но буде воля, что не станешь ты править, токмо дети наши, — сказал я, не стараясь смягчать слова и формулировки, но это было, по крайней мере, честно, не полюбил я вдруг, но эти глаза, губки…
Глава 2
Глава 2
Новгород
5 августа 1606
Василий Иванович негодовал. Сколько еще нужно хитрить, интриговать, воевать, чтобы основательно сесть на трон в Москве? Он сыграл, не мог не решиться, и, получается, проиграл.
«Кто я сейчас?» — думал Шуйский, негодуя от того, как вальяжно рядом с ним ведет себя шведский генерал Якоб Делагарди.
— О чьем думаетье, герцог? — спросил шведский генерал, наслаждаясь реакцией Шуйского.
Герцог — титул до конца даже не понятый в России. Шуйский же рассчитывал на то, что он царь, государь, что шведы подчиняться ему и вновь посадят на Москве. Именно об этом были договоренности. Он платит шведам за войско, это войско садит Шуйского на трон, Василий Иванович начинает войну с Речью Посполитой. Все просто и особых обходных путей и хитрых формулировок в договоренностей не может быть.
Конечно же таких договоров не было. В документе, что так и не подписал Шуйский, было прописано «царь», но не имя монарха. Этот «царь» должен был стать союзником Швеции, ну и отдать часть территорий шведскому королю. И первоначально то, что написано «царь», но не указано, что это Василий Иоаннович, не покоробило и не насторожило Шуйского. Теперь же он понял, что шведам, по сути, он не нужен. Им нужны территории и вступление Московского царства в войну с Польшей и все… не важно кто будет в Москве. И все говорило о том, что Василий Иванович для шведов лишь некоторый, даже не обязательный фактор легитимности захвата Северной Руси. Вот и придумали странное Герцогство Новгородское.
— Я мыслю, что ты, генерал Делагарди, пользуешь меня до поры, опосля и скинешь, — сказал Шуйский обреченным тоном.
Василий Иванович уже успел понять, какую ошибку он совершил, побежав в Новгород. Еще в одном он ошибся, когда преспокойно впустил в город корпус Делагарди. Теперь Новгород сплошь немецкий. На улицах старинного русского города можно услышать шведскую речь, картавый говор французов-кавалеристов, даже чухонцы-финны кажутся хозяевами в Новгороде в большей степени, чем сами новгородцы.
— Не совсьем так, герцог. Вы нужны мой король, а мой королевство нужно вам, — Делагарди наслаждался унижением бывшего русского царя.
Якоб Пунтоссон Делагарди прекрасно знал, как вели себя московские цари, когда отказывались принимать шведское посольство, не воспринимая Швецию, как независимое государство [Московское царство настаивало, чтобы сношения со Швецией проходили только через Новгород, открыто утверждая, что шведы не доросли до того, чтобы иметь представительство в Москве].
Сперва русские считали, что Швеция незаконно отложилась от Дании и не имеет статуса, равного царству. После, признавая за Сигизмундом право на шведский престол, русские цари юлили и открещивались от общения со Швецией. Сейчас же время расставляет по местам правых и виноватых, и Москва, погрязшая в междоусобице, уже сама может оказаться в роли недогосударства.
— Ты, немец, меня ограбил, словно тать…- в очередной раз Шуйский стал обвинять Делагарди в том, что шведский генерал отлучил Василия Ивановича от привезенной им же царской казны.
— Ты, не в том положение, кабы лаять на я, — взъярился Якоб.
Делагарди уважал силу, честность на поле боя, он презирал интриги и слабых людей, ненавидел отчаявшихся. И Шуйский ему казался именно таким, отчаявшимся, сдавшимся человеком.
Василий Иванович не стал отвечать. Его три сотни человек, с которыми он пришел в Новгород, из которых еще и часть была раненых, никак не могли претендовать на силу, с которой следует считаться. Местные же элиты с большим подозрением отнеслись к тому, что Новгороду следует отделиться от Московского царства и стать непонятным государственным образованием, скорее полностью зависящим от Швеции. Стоит вспомнить тот аспект, что Новгород был практически полностью заселен людьми из Москвы, чтобы уменьшить региональный сепаратизм. Многие бывшие москвичи освоились и стали вести себя, как и прежние новгородцы, но чувство неотъемлемой связи с Москвой сохранялось.
