СССР: вернуться в детство 3 - Владимир Олегович Войлошников

Я пораньше поужинала и решила начать выправлять ситуацию с режимом, прямо не отходя от кассы. В час ночи, как-никак, встала. Ночь и день работала. Чувствую, как писал вроде бы кто-то из классиков, «всеобщее томление в членах». Восемь вечера, уже можно. Предупредила бабушку, что ложусь спать — и отрубилась. Как наши приехали с дачи, уже не слышала.

28 июля 1984, суббота.

Утром я проснулась бодрячком. Двенадцать часов сна дивным образом лечат любые психические атаки (или как там грамотно моё состояние за четыре последних дня называлось). Как белый человек вышла в кухню на завтрак. Ехать на дачу на машине отказалась, сразу предупредив, что жду «того мальчика Вову, специалиста по зоотехнике», и что, возможно, мы придём пешком.

Мама снова захотела паниковать, но тут на моей стороне внезапно выступила как раз заглянувшая к нам Даша:

— Галь, да там торная дорога, всё время люди идут: туда, оттуда. С какой-нибудь семьёй прицепятся — и нормально, кто их тронет?

Даша могла выступать экспертом: они с Наилем частенько до дачи пешком бегали, и даже с близнецами, посадив их в лёгкую сидячую коляску.

Мама еле как, скрепя сердце, согласилась оставить меня дома — «Только чтоб с кем-нибудь шли!» — и они усвистали, прихватив вместо меня бабушку.

Я осталась одна в огромной квартире, хоть в мяч играй, натурально. И, как это бывает после словоизвержения, на меня напал зверь-неписун. В голове пустота, редкие мысли, стукаясь, отлетают друг от друга. От нечего делать я взяла сегодняшнюю газету.

— О! Гляди ты! Савицкая в космос вышла! — громко обрадовалась я. Очень занимательно было читать, что (оказывается!) в открытом космосе всякие работы могут выполнять не только люди, но и женщины. Это я утрирую, конечно, но смысл такой.

После Савицкой было много ещё всякого. Я читала статьи и периодически возмущалась вслух:

— Нет, ты глянь! Привезли немцев — и наши ничего не нашли умнее, чем «образцовую работу исполкомов по руководству профсоюзами» показывать. Ну, чушь же полнейшая, бред сивой кобылы. А немцы — поражены увиденным, надо ж ты! Ещё бы вам не поразиться, там же у вас бюргер у бюргера на голове сидит, плюнуть некуда, а тут такие километры дикой земли… О, и монголы приехали — одно да потому. Нафига вы монголов по общагам-то повели? И тоже вместе с парткомом, паноптикум…

— Едрид-мадрид, кто у вас номер составляет, а? На первой странице вы вопите, что у вас половина грузовой техники в колхозах неисправна, всё плохо, не хватает запчастей, по заготовкам кормов сплошные ямы и провалы, половину сена не успевают вывезти с полей, пропадают подготовленные корма — и тут же, на третьей — не придумали ничего умнее, как заставить гаражные кооперативы и лодочные станции сено в помощь колхозам заготавливать. Вы идиоты, что ли? А эти, в колхозах, — тоже сидят, своё не чинят — ждут «привлечённую технику»! Разброд и шатание! Как у вас так, блин, получается? Мы ж с две тыщи двадцатых полмира своим зерном кормили! Даже без украинских чернозёмов! Всё по-Черномырдински: «ни это не сделали, ни эту не удовлетворили, ничего…»

— Ну, это прямо решительно невозможно! У них захламлённые подвалы горят, месяцами ничего не делается — и тут же радостно рапортуем, что мы все, блин, в едином порыве, хотим бороться за звание города высокой культуры! — я отшвырнула газету в сторону. — Показуха сплошная!

03. ВОПРОСЫ ХОЗЯЙСТВЕННЫЕ

Я подошла к окну и уставилась на песочную гору на детской площадке. По горе́ ползала куча счастливых и чумазых детей.

— Что ж вы делаете, соотечественники? Так мы с вами Вашингтон в блины не раскатаем…

В прихожей заверещал звонок, и я понеслась открывать. Вовка приехал!

— Ой, слава Богу! А то я от безысходности начала газеты читать, испсиховалась вся.

— Ну, ты чего, любимая? «Не читайте до обеда советских газет!»[9]

— От пиндосских меня бы, наверное, вообще вытошнило. Стилистика эта старинная, душераздирающая. А уж логика…

Вовка присел в коридорчике на лавочку:

— Одевайся давай.

— Что — сразу пойдём? А чай пить?

— Чаи потом. Сперва прогуляемся до твоего хозяйства.

— Нашего хозяйства, дорогой. Не вздумай увиливать от ответственности.

— Увильнёшь у тебя. Ты ж поймаешь и так нагрузишь, что проще сдохнуть.

Я хмыкнула:

— Как там эта психоаналитичка волку говорила? «Вам не запугать меня угрозами суицида!»[10]

— Здесь он ещё не снят, — несколько чопорно ответил Вовка.

— Ой, надеюсь, что его снимут. Прикольный фильм.

— Ага, тролли там классные.

— Но. «Мы идём, папаня!» — изобразила я.

— Пошли уже, «папаня», — Вовка окинул меня взглядом, покачал головой, цыкнул: — Мелкая, смешная. Кормить тебя ещё и кормить…

— Сам-то! — возмущённо ткнула я его под рёбра. — Иди давай, лифт вызови.

— Да вниз-то так не пробежимся, что ли?

— Да пробежимся…

Я закрыла двери и поскакала следом за мужем по лестнице.

На улице было хорошо, терпко пахло ещё сыроватой землёй и тополиными листьями. Мы пошли по дочерна вымытому недавним дождём асфальту.

— Слушай, — мысль, обрывками скакавшая у меня в голове в последний месяц, вдруг оформилась, — а ведь, если нас реально слушает товарищ майор, от наших диалогов у него голова должна идти кру́гом.

— А что, есть повод слушать? — посмотрел на меня Вовка.

— Да хрен его знает, повод это или не повод…

— Ну, говори.

Я рассказала ему про замут с дедом Али и предупреждением Андропова. Некоторое время мы шли молча.

— М-да-а-а-а…

— Ну, а как я, по-твоему, должна была его предупредить?

— Тоже верно.

— Ладно, что там про зверюшник, рассказывай давай.

В целом, всё получалось примерно так, как я и предполагала. По хрюшам из относительно благородных пород можно было рассчитывать