Лучший из худших - Дашко Дмитрий Николаевич

– Я не знаю и знать не хочу, что натворил в прошлой жизни каждый из вас, но догадываюсь, что вы – говнюки и уроды, точно такие же, каким был я, – продолжил фельдфебель. – И потому с вами, говнюками, я буду обращаться ровно так, как вы заслужили. Вы подали прошение в батальон осназа, его удовлетворили, но это не означает, что вас автоматически зачислили в нашу часть. До получения солдатских погон вы остаётесь рекрутами: недосолдатами, бывшими гражданскими. И только когда вас выдрючат как надо, вы получите заветные погоны на плечи. Остальные вернутся в ту помойку, откуда вас выгребли. Вопросы есть? – спросил он и сам же ответил: – Вопросов нет. Напра-аво, вперёд шагом марш!

Мы потопали унылой цепочкой в направлении бетонной стены. Прошли КПП, где на нас с интересом смотрели бравые и подтянутые ребята в униформе с красной повязкой на рукаве. Фельдфебель и два его спутника, как выяснилось, ефрейтора, подвели нас к одноэтажному строению из серого кирпича. Из трубы курился дымок, навевавший мрачные мысли, хотя вряд ли это был крематорий. Скорее баня.

Я не ошибся. Нас загнали в холодное помещение, заставили раздеться догола, выдали каждому жестяную шайку, мочалку и кусок вонючего мыла, а потом приказали мыться под почти ледяной водой. Похоже, тёплая тут отсутствовала в принципе.

Само собой, долго в помывочной никто не задерживался, через пару минут рекруты пулей вылетали из неё в предбанник, где на лавках ровными стопками было разложено нижнее бельё: зелёные хлопчатобумажные трусы и такая же майка. Похоже, тут заранее знали размеры каждого из нас, или мне повезло настолько, что майка не тянулась до щиколоток, а трусы не приходилось подтягивать руками.

Трясущимися руками я вытер себя длинным вафельным полотенцем с чёрной чернильной печатью на краю и облачился в казённые шмотки. И тут же последовала очередная команда на построение.

Синие, как утопленники, рекруты выстроились в одну шеренгу. Оглядев нас, фельдфебель хохотнул.

– А сейчас вы узнаете, что это такое – забрить в армию.

В предбаннике появился парикмахер, единственным инструментом которого была машинка с нулевой насадкой, так что скоро головы у нас блестели и переливались на свету, словно дискошары. Меня охватило грустное чувство: стриженные наголо мы походили друг на друга как близнецы – тощие, лысые, с растерянными лицами.

А вот фельдфебелю наше преображение понравилось.

– Ну наконец-то вы, долбодятлы, стали хоть чуть-чуть походить на людей. Сейчас пройдём на склад, там получите форму и амуницию.

Выходить на улицу не понадобилось. Баня и вещевой склад оказались соединены подземным переходом. Мы прошли по гулкому и сырому тоннелю, прежде чем оказаться в пропахшем нафталином тёплом и сухом помещении, где лопоухий кладовщик, зевая, стал выдавать по списку обмундирование.

Мне достались оливкового цвета кепи, грубоватые штаны и плотная, пропитанная чем-то резиновым куртка, застёгивающаяся на молнию, ремешок без пряжки, три комплекта носков и чёрные ботинки, одного взгляда на которые хватило бы, чтобы определить их как говнодавы. Ни погон, ни кокард, ни эмблем… Нас словно нарочно пытались обезличить по сравнению с другими солдатами батальона. Одним словом, рекруты.

Это было так уныло и мрачно, что в сердце вселилась тоска. «Пять лет, – произнёс я себе. – Грёбаные пять лет, а потом – на свободу». Какой она будет, эта свобода, что меня ждёт – даже загадывать страшно. Ланской-старший сказал, что не сможет мне помогать. Если, не приведи бог, всплывут факты, что его отречение от меня было фальшивым, семья пострадает. Так что мне придётся в будущем опираться исключительно на собственные силы.

Я оделся и обулся, зашнуровав берцы. Форма оказалась немного свободной. Парни, служившие в армии, рассказывали, что сначала резко худели, а на дембель возвращались просто раскабаневшими. Видимо, по этой причине куртка была где-то на размер больше, а штаны могли бы спадать, не будь в них зелёного тканевого ремешка.

Пока фельдфебелю и ефрейторам было не до меня, отыскал глазами зеркало. Пойдём, что ли, посмотрим, как выглядит рекрут батальона смертников.

Видок, конечно, был тот ещё: испуганные глаза, голова на тоненькой лебединой шейке (интересно, тут придётся подшивать подворотнички или обойдётся?), всё какое-то мешковатое и несуразное. Даже напяленное на лоб кепи не спасло. Чухан какой-то, а не боец. Увидев меня, противник если и помрёт, так только от смеха.

Утешало, что и другие были не лучше. Зато как браво смотрелась форма на нашем фельдфебеле. Такое чувство, что он в ней и родился. Может, через какое-то время и я буду являть собой не столь душераздирающее зрелище? Эх, свежо предание…

Очередное построение (похоже, несть им числа), марш-бросок, причём бегом через плац до казармы (неожиданная новость: рекрут не имеет права передвигаться по территории части иначе чем рысью), очередной кишкообразный отсек с надраенной до блеска «взлёткой», по сторонам от которой находятся металлические кровати с жёсткой панцирной сеткой. Кровати в один ярус, и то дело.

– На первый-второй рассчитайсь! – рявкнул Белов.

Дождавшись, когда мы выполним команду, велел:

– Первые номера по очереди занимают правый ряд коек, второй – левый. Марш!

Я замер возле доставшейся мне койки. Она ничем не отличалась от других: такая же металлическая и скрипучая, выкрашенная в защитный цвет. Постельных принадлежностей на ней не было, рядом стояли покрытый коричневой морилкой табурет с инвентарным номером и небольшая деревянная тумбочка с единственным выдвижным ящиком и двумя дверцами ниже его.

– Запоминайте свои места. Обмениваться без разрешения старшего по званию запрещено, – довёл до нашего сведения Белов (само собой снова выстроив нас в шеренгу). – Бельё, подушку, одеяло получите перед отбоем у каптёра. Он же выдаст вам мыльно-рыльные принадлежности и полотенца. Запомните: руки вытирать тем, что поменьше, жопу и прочие части тела – тем, что побольше. Хотя… если перепутаете, мне насрать! Бриться, сукины дети, каждый день до характерного синего блеска. Увижу небритую морду – сгною на гауптвахте. Ботинки надраить так, чтобы лицо в них отражалось. За грязную обувь в расположении пробиваю грудную фанеру кулаком. Сейчас покажу, как именно. Ты, рыжий, два шага вперёд. – Он посмотрел на парня, лицо которого действительно было покрыто россыпью светло-коричневых конопушек.

Рыжик покорно вышел из строя, замер перед Беловым.

– Руки по швам, смирн-а!

Кулак фельдфебеля вылетел, подобно пушечному ядру, и угодил в грудь конопатого. Парень охнул и невольно согнулся.

– Стоять, сука! – загремел Белов. – Команду смирно никто не отменял.

Рыжик едва сумел распрямиться. Его шатало.

– Встать в строй! – велел фельдфебель. – Запоминайте, гандоны: если я наказал вас за проступок таким образом, считайте, что вам ещё повезло. Даже если просто отмудохаю вас так, что вы ссать кровью будете, тоже думайте, что легко отделались. Гораздо хуже, если вас отправят на «губу». Там очень любят трахать таких засранцев. Мой вам совет: учите уставы, беспрекословно выполняйте приказы старших по званию, и тогда, может быть, – он зловеще ухмыльнулся, – кто-то из вас получит солдатские погоны.

Он поднёс к глазам руку с часами, посмотрел на циферблат.

– Так, мне пора, увидимся перед отбоем. А пока передаю вас в надёжные руки ефрейтора Санникова. Санников!

– Я, – откликнулся один из встречавших нас мордоворотов. Он, конечно, тоже был здоровый, но на фоне башнеподобного фельдфебеля терялся, как продуктовый ларёк перед небоскрёбом.

– Вымуштруй и высуши рекрутов как следует.

– Есть, господин фельдфебель! – вытянулся стрункой тот.

Глава 5

Стоило только фельдфебелю уйти, как ефрейтор заговорил на удивление ровно и спокойно:

– Значит так, рекруты. Вы уже поняли, что попали во всех смыслах этого слова. Для многих из вас тюрьма – дом родной. Так вот, армия – это не тюрьма. Это гораздо хуже. Здесь нет прокуроров, которым можно строчить жалобы на плохое обращение. И здесь нет адвокатов, которые будут качать ваши права. Сейчас все смотрят на вас, как на кучку дерьма. И так будет до тех пор, пока вы кровью и потом не заработаете солдатские погоны. Нет, дрючить после этого не перестанут, ведь это армия. Комбат трахают ротных, ротные долбят взводных, взводные – нас, а мы – вас. Так было и будет испокон веков. Но погоны дадут вам чувство причастности к армии, вы узнаете, что такое солдатское братство, и поймёте, что батальон своих не бросает. Только здесь вы станете настоящими мужиками, а бабы станут ложиться штабелями к вашим ногам. А ещё тут никому нет дела до вашего прошлого. Служба в батальоне – это как жизнь с чистого листа, и только от вас зависит, что там будет написано.