Звезда заводской многотиражки 3 (СИ) - Фишер Саша

Хотелось ли мне ее смещать?

Если я желаю получить от завода положенное мне отдельное жилье, то это самый короткий путь. В ином случае меня будут мурыжить до скончания века. А потом я уж точно ничего не получу, потому что чем кончится двадцатый век, я точно знаю. И вряд ли мое присутствие что-то в этом вопросе поменяло.

В таких смешанных чувствах я вернулся в редакцию. Жалко мне было Галю, вот что. Но чтобы добиться хоть сколько-то вменяемых результатов к тому моменту, как нашу страну начнет лихорадить в перестройке, мне придется что-то сделать. Для партийной линии я был еще молод, остается комсомол и профсоюзы.

Надо будет поболтать с Галей на досуге. С глазу на глаз, без председателя профкома и этих желеобразных активистов...

Я вышел из автобуса и задрал голову, разглядывая серую махину элеватора. Этот маршрут был так непопулярен, что даже стандартного желтого лиаза оказался недостоин. В эти края пустили маленький бело-синий, фырчащий и постанывающий на каждой кочке пазик. Он зло хлопнул дверями, едва не зажевав подол моего пальто, и уехал, А я остался стоять посреди частного сектора, на фоне которого новокиневский элеватор смотрелся совсем уж циклопическим сооружением. Теперь мне нужно вернуться на один квартал обратно. Дом, где обитал Гарик, был единственной на весь район пятиэтажкой. С забора ближайшего дома на меня снисходительно взирал толстый рыжий кот. Стая голубей деловито подъедала раскрошенный какой-то сердобольной бабушкой на канализационном люке хлебный мякиш. Крысы летучие... Жирные такие, лоснящиеся... Вот уж где-где, а здесь, рядом с элеватором они вообще не нуждались в дополнительном подкармливании. Но попробуй объясни это бабушкам, твердо решившим причинить добро несчастным птичкам...

Телефона у Гарика не было, так что предупредить о своем визите заранее я его не мог. Как и узнать, будет ли он вообще дома в это время. Пришлось ехать на удачу. С расчетом на то, что молодой отец после работы спешит домой, а не шляется где-то до ночи.

Я потопал уже подмерзающими ногами и направился вдоль бревенчатых домов к панельной пятиэтажке. Вообще-то можно было выйти на предыдущей остановке, идти было бы ближе. Но у меня почему-то возникло спонтанное желание прогуляться именно здесь. Вдоль старых бревенчатых домов. Низкие окна которых местные жители украшали кто во что горазд. Между рамами лежали белые сугробы ваты, в которых тонули мерцающие елочные шары. А в горшках на подоконниках расцветали настоящие сады. Кое у кого — обычная пышно цветущая герань и вездесущий Ванька-мокрый, но у некоторых растения были совершенно фантастические. До сих пор не знаю, как называется вся эта красота с белыми и фиолетовыми звездочками, с ярко-розовыми колокольчиками и с огромными черно-синими чашами. Здесь ничего не изменилось. И ничего не поменяется за многие годы. Разве что старое здание бани из красного кирпича где-то в начале двухтысячных сгорит, его снесут до основания и возведут на его месте маленький, но гордый торговый центр. А эти домики с цветами на окнах такими же и останутся.

Я поднялся на третий этаж и в нерешительности замер перед дверью. Как я узнаю, что попал туда, куда мне нужно? Я же понятия не имею, как выглядит этот самый Гарик... Знаю, что жену его зовут Оксана, и что вроде как мы тоже давно и более, чем хорошо знакомы.

Ну что ж, буду импровизировать, как всегда.

Я уже поднял руку, чтобы надавить на кнопочку звонка, но тут взгляд мой наткнулся на бумажку, на которой красным карандашом было написано: «Стучите тихо! Спит ребенок!»

Ах да, точно. Я тихонько поскребся в дверь. Никто не отозвался. Постучал чуть громче. Снова молчание. Может все-таки позвонить? Ну, проснется киндер, извинюсь если что, скажу, задумался, не заметил записки... Или может просто дома никого нет?

В тот момент, когда я снова потянулся к звонку, дверь распахнулась.

Я смотрел на полную уставшую женщину в мятом фланелевом халате, а она смотрела на меня. «Кажется, я не туда попал...» — подумал я, и уже почти открыл рот, чтобы попросить прощения за беспокойство, как вдруг она всхлипнула и порывисто меня обняла.

— Ваня! — выдохнула она прямо мне в ухо. — Ты сумасшедший! Что ты здесь делаешь?

— Оксана... — осторожно проговорил я без интонаций. Чтобы в случае, если женщину зовут иначе, сослаться на другую женщину, которая дала мне адрес или что-то подобное... Но нет, не пришлось. Она шагнула назад и махнула, чтобы я заходил. Она точно моя ровестница? Выглядит так, будто как минимум вдвое старше. Захламленную прихожую освещала одна единственная тусклая лампочка. Посеревшие обои на стенах, облупленный шкаф. Его дверца надсадно скрипнула, когда хозяйка вешала внутрь мое пальто.

— Пойдем на кухню, — шепотом сказала она. — Попьем чаю, пока Митька спит.

В квартире всего одна комната и крошечная кухня. Даже нам двоим в ней было тесно. Я кое-как втиснулся между на табуретку между столом и громоздким холодильником «Зил». Ручка на его дверце уперлась мне в бок. Оксана торопливо схватила коробок спичек, чтобы зажечь газ под стареньким эмалированным чайником.

— Откуда ты узнал, что Гарик сегодня допоздна? — спросила она. — Ох, Ванька, ты такой же отчаянный...

«Вообще-то я именно с ним хотел поговорить», — подумал я, но не стал расстраивать Оксану.

— Что ты так на меня смотришь, Ваня? — спросила она.

— Давно не виделись, — осторожно сказал я.

— Разве я сильно изменилась? — с долей кокетства проговорила она, поправляя прядь растрепанных волос, собранных в пучок на затылке. Потом вздохнула и всхлипнула. Села на табуретку и уронила голову на сложенные на столе руки. Плечи ее начали вздрагивать, будто она заплакала. — Ваня, ты ведь все еще меня не простил, да?

— Не выдумывай, — хмыкнул я. — Как я могу на тебя злиться?

— Зато я на себя злюсь, ты просто не представляешь как... — она подняла лицо. Глаза красные, будто воспаленные. Да нет, конечно, не была она старше. Казалась только. Просто ребенку семь месяцев. Даже в наше время, когда руки молодых мам изрядно освободили при помощи стиральных и посудомоечных машин, на гламурный внешний вид у них ни времени, ни сил не остается. Что уж говорить о начале восьмидесятых? Здесь и горячая вода-то не все время из-под крана бежит. И стиралки эти ужасные... И повезло, если в принципе хоть какая-то есть, потому что иначе приходится все эти пеленки-простыни стирать вручную.

Оксана снова меня обняла. Я замер и понял, что мне хочется отстраниться. И дело было даже не в ее нынешней внешности. Тут явно что-то другое. Ее касание всколыхнуло какие-то эмоции Ивана?

Черт бы побрал его богатую на события личную жизнь... То у него в Закорске верная невеста, то тут вот... тоже. Хотя кто бы говорил, с другой стороны.

Меня спас закипевший чайник. Надеюсь, она не успела заметить, что на объятия я никак не ответил.

Хм. Странно. Аня сказала, что я заходил к Гарику в первый день, как приехал. А Оксана ведет себя так, будто вообще не знала, что я в Новокиневске.

В комнате басовито заорал ребенок.

— Ну вот, Митька проснулся! — она вскочила и торопливо убежала. Через минуту вернулась на кухню, держа на руках заспанного морщащегося от света увесистого младенца.

— Между прочим, Митька может быть и твоим ребенком, — деловито сказала она. — Я же к тебе в Москву приезжала прошлым летом, в августе, ты помнишь?

— Такое не забывается, — сказал я.

— Ванька, какая я все-таки дура была... — вздохнула Оксана. — Да и ты тоже хорош. Я хотела всего лишь, чтобы ты поревновал немного, а ты...

Я промолчал, чтобы не ляпнуть что-то нетактичное. Вот теперь мне все было понятно. Оксана, моя школьная любовь, решила, что как-то я недостаточно пылаю и закрутила с Гариком, моим другом. А я, чурбан такой, вместо того, чтобы немедленно отправиться под ее окна петь серенады и клясться в вечной любви, в Москву уехал. И она выскочила замуж за задорного технаря Гарика. Которому потом еще и со мной изменяла. Гм.