Наставник - Екатерина Лесина
- Я тебя, - Миара подхватила его, помогая сесть. – Ты меня. Так что, считай, квиты.
С другой стороны, тоже поддержали.
Маг.
Мага зовут Винченцо. И он настоящий. Она тоже настоящая. Если, конечно, Миха не свернул себе шею в том пруду. Или не утонул. Или утонул, но не до конца. Его спасли. Отвезли в больницу, и там он лежит себе в коме, на чистой постельке, а больной мозг сочиняет историю.
Только верилось слабо. Не настолько же у него мозг больной. У Михи вообще в той жизни с фантазией плохо было. Все это признавали.
- Пей, - к губам прижали край высокого кубка. – Давай. Будь хорошим мальчиком.
- Иди н…
Горький до отвращения отвар полился в глотку.
- Говорю же, упрямые. И бестолковые. Тебе сил надо набираться, - сказала Миара с какой-то непонятной нежностью.
А Миха пил.
Горечь исчезла, зато появилась жажда. Он глотал и глотал, боясь лишь одного, что этот травяной, остро пахнущий ромашкой и багульником напиток, закончится. А когда он иссяк, его отпустили.
- Вот так хорошо. Блевать не тянет?
Он бы ответил, но понял, что если разожмет зубы, точно блеванет. Зато зрение обрело прежнюю четкость. Пламя, окружавшее Миару, исчезло, убралось внутрь. Если не приглядываться, то и не заметишь.
Миха прикрыл глаза, пытаясь справиться с телом.
С собой.
- Потерпи. Станет легче, - тонкие пальцы коснулись лба, смахивая испарину. А Миара вполне серьезно произнесла: - В следующий раз, когда решишь меня убить, сделай это так, чтобы никто в этом гребаном мире не смог вернуть меня.
- П-пстра-раюсь, - выдавил Миха.
И все-таки не блеванул.
Глава 3
Глава 3
Маску вернули на прежнее место. Она не подавала признаков жизни, но маг глядел хмуро, явно надеясь, что Верховный примет иное решение.
И наверное, он был прав.
Маску стоило бы расплавить. Или разрубить на куски, а затем расплавить. Отлить из проклятого золота монеты.
Спрятать.
Как в той детской сказке про заговоренный клад, который никому не несет добра. Но Верховный не посмел. В ту ночь, когда небо исторгло звезды, а он все-таки не умер, хотя должен был бы, он долго сидел на вершине пирамиды, ожидая, когда боги явят волю свою.
Но боги молчали, вновь притворяясь каменными истуканами.
Молчал и маг.
Кажется, в какой-то момент он вовсе уснул, от усталости ли, по иной ли причине, главное, что тело его вдруг обмякло, голова легла на плечо, а из приоткрытого рта потекла слюна. Вид у мага был беспомощный и отвратительный. Тогда-то и мелькнула мысль, что можно все исправить.
Надо лишь коснуться маски.
Попросить прощения.
Надеть на мага. Он сильный. И силы этой хватит, чтобы вернуть маску к жизни.
- Нет, - сказал ей Верховный и понял, что должен делать. Скупо отметил, что воскрешение не прибавило ему ни сил, ни здоровья, даже та, золотая некогда рука, не стала прежней. И теперь покрывало её не золото, но темная корка иссохшей крови. Но боль помогала.
Она дала силы подняться.
И подойти к алтарю. Заглянуть в золотое лицо. Накрыть его куском ткани. И сказать:
- Прости нас, если сможешь.
Тогда-то он и принял решение. Быть может, ошибочное, о котором Верховный пожалеет, но иное было противно его душе и разуму.
Маску он нес сам.
Вниз.
И мага оставил на третьем уровне, хотя тот и был недоволен.
- Вам отдыхать надо, - сказал он, не скрывая раздражения. – Если вы живы, это еще не значит, что надолго.
- Это нужно богам. И жить я буду столько, сколько они сочтут необходимым, - Верховный все же поклонился. Искренне. – Благодарю.
- За что?
- За помощь.
- Тогда и я вас, - маг ответил поклоном на поклон. Почтительности в нем по-прежнему не было. Зато теперь Верховному показалось, что он стал понимать этих людей чуть лучше.
И Маску он вернул.
Повесил на прежнее место.
Отступил.
- Ты слышишь меня, - сказал, совершенно уверенный, что та слышит. И эхо гнева заставило его попятится. Ярость золота обжигала. – Прости.
В его прощении не нуждались.
В нем самом не нуждались.
И показалось, что еще немного и эта ярость, гнев того, кто никогда – и Верховный в этом не сомневался – не был человеком, сметут его. Но нет. Он выдержал. Только руку обожгло болью, напоминанием об ошибке. И Верховный не сумел сдержать стона.
- Мы выясним, что ты такое, - сказал он, отступая к двери. – И тогда я вернусь.
