Андрей Гончаров - Яд для императора
— А что наследник? — спросил Орлов, меняя направление разговора. — Ведь вы, граф, с ним виделись?
— Да, не далее как сегодня утром, — подтвердил Киселев. — Должен сказать, что Его Высочество принимает происходящее очень тяжело.
— Да, я это тоже заметил, — кивнул Орлов. — Он совсем не рвется занять трон. В этом он весьма похож на своего царственного отца. Тот в роковые дни декабря памятного года, я помню, тоже воспринимал восхождение на престол не как подарок, а как тяжкий крест.
— Что ж, это хороший признак, — заметил министр государственных имуществ. — Еще Платон говорил — и великий император-философ Марк Аврелий повторил затем, — что лучшие правители получаются из людей, которые не хотят царствовать.
— Возможно, возможно… — пробурчал шеф жандармов.
— Мне кажется, Его Высочеству надо готовиться к худшему, — заметил Киселев. — Мы все молимся за здоровье Государя, но надо быть готовыми ко всему…
И то худшее, о котором говорил прозорливый министр государственных имуществ, не замедлило свершиться. 17 февраля состояние августейшего больного резко ухудшилось. Ему стало тяжело дышать — так тяжело, что каждый вдох приносил ему одни мучения. «Долго ли еще продлится эта отвратительная музыка? — спрашивал он в полубреду находившегося у постели лекаря Карелля. — Я не думал, что так трудно умирать».
Более Государь уже ничего не говорил. Утром 18-го началась агония, и в 12 часов с минутами сердце императора остановилось.
Начались обычные в таких случаях печальные хлопоты. Надо было выпустить официальный манифест, извещавший о смерти Государя, провести бальзамирование тела, панихиду, затем отпевание и, наконец, погребение. Шеф корпуса жандармов граф Орлов принимал в похоронах самое активное участие. И вот, посреди этих хлопот, 19 февраля, ему доложили, что в приемной дожидается посетитель.
— Кто таков? — спросил шеф корпуса жандармов. — Не из Варшавы курьер? Я жду оттуда рапорта.
— Никак нет, ваше высокопревосходительство, — отвечал секретарь. — Это чиновник для особых поручений при Его Императорском Высочестве — прошу простить, теперь уже при Его Величестве императоре Александре Николаевиче.
— Чиновник от нового императора? — заинтересовался Орлов. — Как зовут?
— Представился как Углов Кирилл Андреевич, статский советник, — доложил секретарь. — А что касается дела, которое имеет к вашему высокопревосходительству, то отвечает, что дело исключительной важности и может сообщить его содержание только в личной беседе.
— Вот как? — левая бровь князя взлетела вверх, что означало высокую степень заинтересованности. — Дел, правда, много, ну да ладно: проси!
Секретарь исчез, и спустя некоторое время в дверь вошел чиновник для особых поручений. Кирилл Углов оказался мужчиной среднего роста с серыми глазами и весьма цепким взглядом, что сразу отметил шеф жандармов. Партикулярное платье сидело на нем не слишком ловко и казалось слегка великовато. «Небось, из военных, — подумал про себя граф. — Недавно вышел в отставку. Судя по его годам, вряд ли мог дослужиться до высокого чина; в отставку вышел, скорее всего, капитаном. А тут сразу статский советник, чиновник 5-го класса, что выше полковника. Недурная карьера! Когда это он успел так сблизиться с наследником?»
Ничего этого князь Орлов вслух, конечно, не сказал. Он решил взять с неизвестным чиновником тактику молчания. С людьми, не слишком уверенными в себе, она часто приносила успех.
Орлов молча указал вошедшему на стул, стоявший сбоку от его роскошного стола. А когда тот уселся, еще некоторое время рассматривал лежавшие перед ним бумаги — выдерживал посетителя, доводил до нужной кондиции. А выдержав, вдруг бумаги отодвинул и уставился на посетителя в упор. Многие, входившие в кабинет графа Орлова, при таком его обращении робели, начинали путаться и вставали в положение подчиненное — хотя были и при высоких чинах, и при званиях.
Однако Кирилл Углов от пристального взгляда его высокопревосходительства нисколько не оробел. Расценив такой взгляд как приглашение говорить, он негромко произнес:
— Я прибыл к вам, ваше высокопревосходительство, по личному поручению нового императора. Вот записка Его Высочества, адресованная вам. В ней изложена суть дела.
И он подал князю сложенный вчетверо листок гербовой бумаги, скрепленный сургучной печатью. Шеф жандармов искоса взглянул на листок; в глаза ему сразу бросился вензель покойного императора в верхнем углу. Этот его взгляд не остался незамеченным.
— Писано на бумаге покойного Его Императорского Величества, — счел нужным пояснить статский советник. — Сами понимаете, Александр Николаевич еще не обзавелся собственной канцелярией…
«Александр Николаевич! Однако! — отметил про себя Орлов. — Этак про Государя может говорить или болтун, вертопрах, или лицо достаточно близкое. На болтуна этот Углов не похож. Нет, явно не похож. Значит — особо доверительные отношения? Интересно, интересно…»
Он сломал сургуч, развернул письмо и стал читать. По мере чтения выражение его лица изменилось, и вместо величавого довольства (маска, с которой князь обыкновенно проводил часы в присутствии) оно выразило неподдельное изумление.
— Как же это прикажете понимать?! — воскликнул он, дочитав письмо до конца. — Вам поручено расследовать обстоятельства смерти императора Николая Павловича? И вот здесь, здесь!
Тут граф ткнул пальцем в листок.
— Здесь говорится о возможном убийстве! Но этого не может быть!
— Почему же, ваше высокопревосходительство? — спросил посетитель все так же тихо.
— Да как такое могло прийти вам в голову?! — вскричал шеф жандармов. — Вы что, подозреваете кого-либо из особ, приближенных к покойному Государю? Допускаете государственный переворот?
— А почему бы и нет? — возразил чиновник для особых поручений. — Разве в прошлые царствования не случалось подобных…
— Да, случалось! — гремел князь. — Но то были другие времена и другие правители! Правители слабые, или чрезмерно жестокие, или неспособные к управлению… Император Николай Павлович никак не походил на этих… этих… Как можно такое допускать?!
— Я, собственно, не имел в виду непременно заговор при дворе, — заметил Кирилл Углов. — Рассматриваются и иные возможности.
— Возможности? Какие возможности? — шеф корпуса жандармов удивился так сильно, что даже забыл про гнев.
— Вы же понимаете, что в государстве имелись силы, испытывающие по отношению к Государю совсем иные чувства, нежели мы с вами. Силы, считающие Николая Павловича виновником происшедших с ними несчастий…
— А, вы имеете в виду поляков! — воскликнул Орлов. — Это — да! Эти, конечно, желали бы свести помазанника Божия в могилу. Но — руки коротки! Никто из этих Высоцких и Чарторыйских не имеет доступа ко двору. Их и близко не было в окружении императора!
— Вовсе не обязательно находиться в окружении императора, чтобы организовать его убийство, — заметил на это статский советник. — И вовсе не обязательно быть в прошлом участником восстания. Это может быть лицо вовсе неизвестное. Кто-нибудь из слуг… Или из медиков…
— Вы что, допускаете, что император погиб от рук собственных медиков? — вновь возвысил голос граф Орлов. — Немыслимо! Слышите, милостивый государь: это немыслимо! И вы что, полагаете, что наше жандармское ведомство совершенно бессильно и не может выявить злодея? Какая наглость! Черт знает что такое!
— Хочу напомнить вам, ваше высокопревосходительство, — спокойно заметил на это посетитель, — что я действую не по своей инициативе, а волею нового императора. Государь далек от мысли винить вас в каком-либо упущении — тем более что собственно управлением корпусом жандармов занимается в последнее время генерал-майор Дубельт. Государь хотел бы лишь одного: беспристрастного и профессионального расследования всех обстоятельств, связанных со смертью его отца. А к вам он питает прежнее расположение, какое питал и покойный император.
— Вот как? — уже совсем иным тоном произнес Алексей Федорович. — Действительно, если на то есть воля нового Государя… Расследование… Как это вы выразились? Беспристрастное и… какое?
— Не обращайте внимания, ваше высокопревосходительство, — сказал Углов. — Это я использовал новый термин, который пока еще не вошел в общее употребление. Я только хотел вас заверить, что расследование будет проведено быстро и в глубокой тайне. Никто из членов царствующего дома не будет потревожен. Да и высоких особ мы касаться не будем.
— «Мы»? — поднял бровь граф Орлов. — Вы хотите сказать, милостивый государь, что надеетесь получить в свое подчинение группу моих подчиненных?
— Нет, не хочу, — заверил его Углов. — Точнее, не смею на это надеяться, зная занятость жандармского корпуса. У меня есть своя коман… То есть у меня есть свои подчиненные. Мне их будет вполне достаточно.
