Анатолий Дроздов - Беспризорный князь
Если ты и добился чего, то благодаря везению, – продолжал мучить себя князь. – В первый раз повезло, когда перенесся в этот мир. Попалась добрая душа, подобрала тебя, раненного, и выходила. Не сдох на берегу на поживу зверям. Свезло, когда дружинники Володько захватили языческую весь, а тебя там не случилось. Сумел приплыть в Звенигород, где тебя не только приютили, но со временем усыновили. Повезло, что не убили в Поле Половецком. Хан Бельдюзь, которому угодил ты в полон, вместо того, чтоб зарезать тебя по наущению Святослава Киевского, продал ромеям. У них ты сошелся с Георгием. Старый спафарий полюбил тебя, как сына, – еще одно везение. А взять смока! Георгий думал использовать его для бегства, но ты вспомнил рассказ опекуна. Дядя Саша любил историю. Как-то поведал: в Первую мировую солдаты панически боялись аэропланов. Стоило тому сбросить бомбу (слабенькую и не причинявшую вреда), как целые полки бежали, куда глаза глядят. С кавалерией было и того хуже. Десять аэропланов белых разогнали в 1919-м конную дивизию красных – конники бежали, не помня себя.
Жену и ту выбрал не сам, – ел себя Иван. – Это она – тебя! А ведь не хотел жениться, думал: зачем мне дите?! Какая из соплюшки княгиня? Ей бы порты стирать да кашу варить! «Знаток»… Из «соплюшки» вышла отменная хозяюшка. День-деньской носится по службам, везде сует свой маленький нос, и ничто не укроется от ее цепкого глаза. Челядь трепещет, но любит «княгинюшку». Потому что хоть и строга, но справедлива. Никого из прихоти не шпыняет, со всеми ровна. И мужа-дурака почему-то любит…»
Вспомнив жену, Иван заулыбался. Даже в третий год их супружества Оляна признавала только один способ уснуть – на плече у мужа. После того как жена начинала ровно дышать, Иван осторожно высвобождал затекшую руку и отворачивался. Утром, однако, неизменно обнаруживал Оляну в своих объятиях. Как она забиралась туда, не потревожив сна мужа, понять было невозможно. Даже сейчас, когда живот стал мешать, Оляна не изменяла привычке – разве что вместо того, чтоб обниматься лицом к лицу, прижималась к мужу спиной.
«Скоро уже!» – подумал Иван. На последнем сроке беременности Оляна напоминала медвежонка: ходила, переваливаясь, осторожно неся перед собой большой живот. Лицо ее осталось прежним – чистым и гладким, жена даже похорошела. Теремные тетки в голос пели, что «княгинюшка» носит сына, Ивану было все равно. Лишь бы роды прошли нормально. Оляне-то всего семнадцать. Не следовало спешить, да Оляна сама захотела. Не сразу, не через месяц и не через два, но спросила мужа: чтой-то он так странно любится? Вместо того чтоб с последним криком страсти замереть, слившись с любимой, соскакивает с нее, как ошпаренный. (Кто из теремных теток ее «просветил», Иван так и не дознался.) Пришлось объяснить. Дескать, если по-другому, то случатся дети. А ей рожать рано – шестнадцать всего. Организм не окреп.
Ух, что он услышал в ответ! Что жена у него не блядь подзаборная и не вдова блудливая, чтоб от беременности храниться. Для того и шла под венец, чтоб детей рожать. А то бабки шипят: взял князь женку бесплодную, больше года замужем, а спереди хоть бы ветром надуло! В ее годах уже по двое деток имеют. И не Ивану, который женился в четырнадцать и, не овдовей, стал отцом бы в пятнадцать, летами ее попрекать.
От кого Оляна слышала об убитой жене, Иван так и не дознался. Наверняка расспросила кого-то из ватаги. Понял только, что крепко ошибся, считая жену «соплюшкой». Годами-то малая, а вот разумом… Оляну он успокоил. Сказал, что любит больше жизни и очень боится потерять. Посему берегся. В ответ получил жаркий поцелуй и категорический приказ: опасения оставить. Результат не замедлил сказаться…
«Даст Бог, обойдется!» – подумал Иван, нетерпеливо вглядываясь вперед. Они подлетали. Купола главного собора Звенигорода остались по правую руку, среди острых макушек елей сверкнула гладь озера. Она была пустынной: смоки барражируют над рубежами княжества. Пусть видят лихие люди: Галич бдит. Змеям это на пользу. Не то обленятся, зарастут жиром.
Из-за частой гребенки леса показалась пристань, к ней примыкала просторная изба с конюшней для стражи. Из дыры в крыше избы валил дым – готовили обед. Вот и славно, они проголодались. За избой возвышался поросший травой берег. Постройки специально ставили ниже – чтобы видно не было. Место-то секретное.
Иван разглядел на высоком берегу маленькую фигурку. Присмотревшись, узнал. Оляна стояла, приложив ладонь к глазам и вглядываясь в подлетавшего змея. «Вот неугомонная! – рассердился Иван. – Зачем приехала? В ее-то положении? Вдруг роды? Да еще и на берег взобралась!..» Сердясь, Иван не мог унять затоплявшую его радость: он обнимет Оляну прямо сейчас. Поцелует, прижмет к груди…
Змей снизился и шлепнулся в озеро, подняв вихрь брызг. Вода хлынула в подвешенные корзины. Млава взвизгнула, Иван, склонившись, ухватил ее за ворот и бросил себе за спину. Смок, выгребая лапами, подплыл к причалу. Князь скинул ремни, встал на змея и прыгнул на настил. Глянув на стоявшую над обрывом Оляну, помахал ей рукой.
Та немедленно замахала в ответ и двинулась вниз. «Господи!» – сжался Иван. Оляна ступала, упираясь каблуками в склон, и махала руками, стараясь сохранить равновесие.
«Убьется, сумасшедшая!»
Иван рванулся навстречу. В один миг он миновал избу и понесся вверх, стремясь перехватить супругу на середине пути. Не успел. Оляна запнулась о не вовремя попавший под ногу корень, быстро-быстро замахала руками, пытаясь сохранить равновесие, но не устояла. Шлепнись она навзничь, ничего не произошло бы. Съехала бы на спине – как раз в руки мужа. Однако Оляна упала лицом вперед. Выброшенные вперед руки не помогли: живот помешал им достать землю. Оляна охнула, свалилась на бок и покатилась по нему, кувыркаясь.
Взревев, Иван наддал и подхватил ее, мятую, в сплошь вызелененном травой летнике. Лицо жены, покрасневшее, испуганное, было измазано соком травы.
– Некрас! Любый… – прошептала Оляна.
Во всем княжестве только она звала мужа языческим именем. Это будило воспоминания о прошлом, когда Иван был сотником белгородского князя, а Оляна – задорной девочкой-подростком, стиравшей порты и варившей ему кашу. Теперь было не до воспоминаний.
– Молчи! – приказал Иван, со страхом чувствуя, как на руку его течет нечто теплое. Осторожно, стараясь не выронить драгоценную ношу, он спустился к избе. Оляна постанывала, прильнув к его плечу. Этот стон обжигал князя. Подлетевшие стражники распахнули дверь. Иван внес жену внутрь и, недолго думая, уложил на стол. Тот был чисто выскобленным. Оляна, оказавшись на спине, вскрикнула и закрыла глаза. Мокрый подол летника облепил ее ноги. Иван оглянулся. У дверей сгрудились испуганные стражи, среди них виднелось лицо Оляты. Все вопрошающе глядели на князя.
«Скачите за лекарем!» – хотел приказать Иван, но спохватился. До Звенигорода неблизко. Пока найдут лекаря, пока привезут… Можно слетать на смоке, но и это долго. Помощь Оляне требовалась немедленно.
«Млава! – вспомнилось вдруг Ивану. – Кубта говорил, что она лекарка». Не успел он подумать, как ведьмарка, растолкав стражей, появилась внутри. В руке она сжимала узел. Бросив тот на лавку, Млава подбежала к столу и одним движением задрала Оляне подол. У двери ахнули. Иван, страшась, скосил взгляд и оттаял: на блестевших от влаги ногах Оляны крови не было.
– Вода вышла! – подтвердила Млава. – Рожать будет.
Она обернулась к сторожам, все еще маячившим у двери:
– Горячая вода есть?
– В котле, – поспешил один. – Вскипятили, но крупу не бросили, не успели.
– Здесь что? – Млава указала на ведра.
– Вода, – пожал плечами сторож.
– Опростать, вымыть и набрать свежей. До половины. Только берите из ручья, там чище.
«Когда успела разглядеть?» – удивился Иван.
Стражи, толкаясь, схватили ведра и убежали.
– Дай нож! – попросила Млава.
Иван протянул засапожник. Млава развязала свой узел, извлекла чистую рубаху и полоснула лезвием по шву. После чего разодрала рубаху на части. Пока она занималась, сторожа принесли воду.
– Теперь – вон! – приказала Млава.
Стражи торопливо выскочили в дверь, Олята – следом. Иван остался: за язычницей следовало глядеть.
– Помоги! – попросила Млава. – Надо раздеть.
Она попыталась снять с Оляны летник, но Иван остановил. Взял нож и располосовал летник с рубахой от подола до ворота. Млава только головой качнула. Откинув разрезанные одежды, она стала щупать опавший живот Оляны. Роженица, застонав, очнулась.
– Кто это? – спросила, со страхом глядя на сине-желтое лицо ведьмарки.
– Повитуха, – успокоил Иван.
– А она… – продолжила Оляна, не отводя взгляда от Млавы.
– Ее ляхи били, – пояснил Иван, гладя жену по голове. – Не бойся, ладо, она добрая. И справу ведает.
На самом деле Иван понятия не имел, добрая ли Млава и ведает ли справу, но выбора не оставалось: помочь жене могла только она. Язычница тем временем закончила щупать и посмотрела на князя. В медовых глазах ее читалась тревога.
