Наследница - Виктор Иванович Тюрин
Вдруг я неожиданно увидел, как Власова с девочкой, уже подходивших к арке, остановили чекисты. От патруля или милиционеров он, скорее всего, отмахнулся бы удостоверением, а вот как с чекистами все оно пройдет - большой вопрос. Мы рассчитывали, что подобная маскировка даст им пройти через контроль незамеченными, только получилось наоборот: их остановили, а меня словно никто не замечал. Вот только я лично отвечал за безопасность девочки, а значит, должен был исключить любой риск. Только они потребовали предъявить документы, как я рванул вперед, нарушая плавное движение идущих пассажиров. Не обращая внимания на недовольные крики людей, я не стал обходить чекистов, а буквально врезался в одного из них, отбрасывая того в сторону. Он бы и упал, если бы не люди. Снова раздались недовольные вопли. Чекисты на несколько секунд оторопели от такой наглости и забыв про Власова кинулись за мной вдогонку.
- Петро! Где эта падла?! Да вон он! Вон он, в картузе! Да не ты дубина, чего зенки пялишь! Он туда побег, сволочь!
Получив фору, я ввинтился в толпу, быстро шагая и иногда толкая людей. Меня тоже толкали, грозили кулаками, даже разок ударили в плечо. Я слышал за своей спиной возмущенные крики, как на русском, так и на белорусском языке: - Черт окаянный! Куды прэш, бугай!
Им вторили, громко и зло, крики моих преследователей: - В сторону, мать вашу! Расступись, кому говорят!
Проскочив под аркой, я уже почти достиг привокзальной площади, как чисто случайно, но при этом сильно ударил локтем дородную тетку, которая с перепуга, заорала таким диким голосом, что вполне могла переплюнуть гудок паровоза, разом переполошив народ: - Людзі добрыя, ратуйте!! Забіваюць!!
Именно благодаря ее воплю, шедшие рядом с ней пассажиры, начавшие нервничать по поводу раздававшихся за их спинами криков чекистов, поддавшись панике, кинулись в разные стороны. Даже те из пассажиров, которые довольно спокойно отреагировали на истошный крик женщины, при виде выбежавших на площадь чекистов, размахивающих наганами и солдат, клацающих затворами, невольно ускоряли шаг, торопясь как можно быстрее убраться от возможных неприятностей. Добавил в общую сумятицу страха и растерянности молодой и звонкий голос, прозвучавший в толпе: - Атас, пацаны!! Аблава!!
Выбежав на площадь, я быстро оглянулся и сразу замедлил шаг, так как по растерянным лицам чекистов стало ясно, что они меня окончательно потеряли в этой сумятице. Лица моего они толком не разглядели, картуз я уже снял и сейчас держал в руке, а по одежде, таких как я, здесь три-четыре десятка наберется, но осторожность никогда не бывает лишней, поэтому я направился к укрытию, как я его для себя определил. Это были четыре киоска, стоящие в ряд на краю площади. Один из них торговал газетами и журналами, второй - пирожками, а у третьего, даже сейчас, несмотря на нездоровую суматоху на площади, толпился народ. На нем, над самым окошком, висела фанерка с неровными буквами "Пиво. Раки". Четвертый киоск стоял закрытый. За ними, как я заметил, расположился небольшой рынок в полтора десятка прилавков, продавцы которого сейчас по-гусиному тянули шеи, чтобы рассмотреть из-за чего на привокзальной площади случилась сумятица. На другой, противоположной стороне привокзальной площади стояли ломовые телеги, а чуть дальше, особняком, пролетки. Оттуда несло резким запахом конского пота и навоза, который лежал кучками на брусчатке. Над ними вились тучи сизых мух, противно жужжа.
Большая часть пассажиров, которые не поддались панике, растекались по площади. Кто-то с большим багажом, которые тащили, обливаясь потом, носильщики, шел к ломовым телегам, люди побогаче предпочитали пролетки, а кто победнее шел пешком или торопился к конке, чей синий вагон сейчас стоял в конце площади, собираясь отправиться в обратный путь.
Стоило мне увидеть, что Власов с девочкой сел пролетку и направились в сторону центра, я покинул свое укрытие, пивной ларек, и направился в сторону церкви. Догонять Власова мне не было нужды, так как на такой случай у нас была договоренность о месте и времени встречи. Мне, в прежней жизни, не довелось бывать в Минске, но разговорившись в поезде с женщиной-минчанкой, я узнал, что горожане нередко назначают встречи в Александровском сквере, у фонтана под названием "Амур и лебедь". Он и должен был стать местом нашей встречи.
Огибая рынок, я оглянулся и увидел, что на площади уже царил порядок. Никто уже никуда не бежал и не кричал. Проходя мимо церкви, я остановился. Не обращая внимания на нищих, просящих подаяние, стоя, у входа в церковь, трижды перекрестился, каждый раз сопровождая низким поклоном, а затем, повернувшись, направился в город. Первое впечатление от города у меня создалось неплохое: двух-трехэтажные каменные дома мешались с добротными деревянными избами, узкие, извилистые улочки выводили на широкие проспекты и бульвары, в центре было много зелени и церквей, чьи золотые купола сейчас ярко блестели на солнце. Я шел по пути следования конки и вскоре увидел едущий в мою сторону темно-синий вагон, который тянула четверка лошадей. Шел спокойно, не вертел головой, чтобы не привлекать к себе ненужного внимания, как к чужаку.
Люди, идущие по улицам, по своей одежде мало чем отличались от москвичей, но выглядят все же победнее, а вот контраста в городе хватало. Идут две женщины, длинные юбки, цветастые платки, держа в натруженных руках соломенные корзины, а рядом плывет, завлекательно покачивая бедрами, дама, одетая по последней моде, рука в кружевной перчатке держит зонтик от солнца. Или идет обычная компания обычных пролетариев, картузы, косоворотки, сапоги, а среди них находится парень в костюме от портного, на голове шляпа, золотой зажим на галстуке, печатка на руке. Сразу начинаешь думать, какого черта, такой франт затесался среди них? И такие случаи были не единичные. Довелось видеть пограничников. У встреченного мною командира был верх фуражки зеленый, а у трех бойцов, шедших на противоположной стороне улицы, были синие шлемы с красными звездами и гимнастерки с зелеными клапанами. Я также обратил внимание на вывески, на них иногда встречались названия лавок и магазинов на трех языках, на русском, белорусском и английском. То же самое было с языками. Идешь, прислушаешься, здесь говорят на русском или белорусском языке, а на другом конце улицы - уже на польском. С агитацией в Беларуси был полный порядок,
