Камера! Мотор! Магия - Катерина Кравцова
— Не желает ли госпожа порадовать нас песней? — вдруг поинтересовался хитро улыбающийся Кадир.
Я было испугалась общего внимания, а потом решила, что надо не стесняться, а по мере сил крепить дружбу между мирами и народами. К тому же, я как раз вспомнила одну подходящую к случаю песню.
— Я бы, может, и желала, но для пения без музыки у меня слабоват голос, а из вас никто не сможет мне подыграть, — откуда вам знать, что мы поем у себя дома?
Улыбка нурита стала еще хитрее.
— Запевайте, прекраснейшая. А мы подхватим.
Ну что ж, сами напросились. Я помолчала, вспоминая текст, и тихонько завела:
— Кто породнил
Нашу жизнь с дорогой без конца?
Только любовь, только любовь.
Кто повенчал
В этом мире песню и певца?
Только любовь, только любовь.
Нуриты замерли. Только пара гитар зазвучала, подстраиваясь к мелодии, все увереннее и громче. Черт возьми, у нас получалось!
— Дорога без конца,
Дорога без начала и конца.
Всегда в толпе,
Всегда один из многих.
Но вернее многих ты
Любишь песни и цветы,
Любишь вкус воды и хлеба,
И подолгу смотришь в небо,
И никто тебя не ждет…
Когда песня стихла, на пару мгновений наступила тишина, только какие-то птахи чирикали из кустов. А потом нуриты зааплодировали, закричали, засмеялись, хотя для такой бурной радости песня, вроде бы, не подходила.
— Я все время нахожу в тебе новые достоинства, Алиона, — Джемс выглядел по-настоящему восхищенным. — скажи, когда ты успела научиться так петь?
— Я не успела, — счастливо рассмеялась я. — Я почти не умею петь, ваша светлость.
Мне было удивительно хорошо — легко и радостно, как в детстве. И герцог смотрел на меня так, что мне уже не хотелось бесконечно отшучиваться от его намеков и отмахиваться от тяжеловесного мужского кокетства. Я действительно нравилась ему, и больше не могла игнорировать этот очевидный факт.
Глава 29. Благословение и проклятие
Однако верно говорят, что ничто очень хорошее и очень плохое не длится очень долго. Как ни весела была наша гулянка, прервали ее самым бесцеремонным образом. Кадир, смеявшийся над чьей-то шуткой, вдруг резко замолчал и обеспокоенно вгляделся во тьму, густеющую за пределами оазиса. Оттуда слышался топот копыт, позвякивание и голоса.
— Кажется, у нас гости, — мрачно произнес он. — Незваные, но очень настойчивые. Если это те, о ком я подумал, вам, уважаемые, лучше скрыться покуда в моем шатре.
И такой опасностью повеяло от его слов, что мы втроем, не сговариваясь, метнулись под спасительную сень. Завесили за собой полог и приготовились слушать.
— Как думаешь, кто это? — среди едва остывшего зноя меня отчего-то сильно знобило.
— Если я верно понял почтенного нурита, это могут быть посланцы рагана Аснари. И я не знаю, что несет этому племени, да и нам заодно, их визит, — Джемс тоже явственно напрягся.
Прямо сейчас мы ничего не могли предпринять — надо было сперва послушать, с чем прибыли эти люди, и уж только потом решать, нужно ли наше вмешательство. Едва ли не впервые в жизни я подумала, что лучше бы мне не высовываться, не то как бы мой длинный язык не наделал какой-нибудь беды.
— Небооуйся, госпожауа! — утешил сытый, а потому отвратительно спокойный фамильяр. — Я сумеею защитиить тебяуа.
Я бросила на кота такой недоверчивый взгляд, что герцог метнулся пушистому соратнику на подмогу:
— Вместе мы справимся, леди. Только сначала стоит посмотреть, нужно ли нам с чем-то справляться. Может, лучше просто не мешать почтенному Кадиру устраивать свои дела.
Мы бесшумно переместились поближе к пологу, и затаились в ожидании. Долго ждать не пришлось: оазис наполнился звуками, но это не был веселый нуритский гомон. Приглушенно ржали кони, звенело оружие, и чей-то повелительный голос требовал:
— Эй, попугайское отродье, немедля зовите сюда вашего вожака!
— Я здесь, почтенный посланник. Пусть дорога будет легкой под копытами твоего коня, — в интонации Кадира мешались попытка сохранить достоинство и скрытая вражда.
Это был опасный коктейль, но, к счастью, ближник рагана не давал себе труда отмечать тонкости в чьих-то речах.
— С дорогой я и без вас разберусь, выродки бродячие! Вот вы где у светоносного рагана Аснарийского! Моя бы воля… руки марать об вас неохота, не то моя сотня вымела бы вас к демонам с наших земель.
«Вымела»? Что-то мне напомнило служебное рвение сотника, что-то из своей, не просто земной, а прямо-таки российской истории. И я осторожно высунула нос из шатра, стараясь рассмотреть его как можно внимательней. К моей удаче, сотник стоял возле костра, и пламя преотлично освещало его укутанную в черное персону. Персону плечистую, носатую и удивительно белокожую для обитателя пустынного, жаркого климата. Вокруг теснились такие же «черные вороны», увешанные оружием, точно собирались на войну.
Их кони беспокойно гарцевали в отдалении, и у ближней к нам коняги я обнаружила занятные украшения: притороченные к седлу небольшую метелку и медную висюльку размером с кулак в виде собачьей головы.
— Ах ты ж!.. — шепотом изумилась я, отползая обратно вглубь шатра. — Раган-то местный, не будь дурак, кромешничков себе завел! Верных псов, выметающих измену государю…
— Кого? — на очередной приступ Джемсова любопытства я только отмахнулась.
Нет, ну как причудливо все же тасуется колода миров, с их легендами, секретами, да и простой историей, как выяснилось, тоже. Ближнее войско местного правителя до изумления походило на опричников российского Грозного царя Ивана. Надо все же послушать, о чем у них пойдет речь дальше. Справившись с удивлением от нежданных исторических параллелей, я снова подкралась ближе к выходу из нашего укрытия.
— Показывайте руки! — требовал странного «опричник». — Небось все исчезло давно.
Мужская часть нуритского рода безропотно задрала рукава рубах и принялась демонстрировать вояке свои правые предплечья. Что он там увидел — не знаю, но заорал так, будто собирался обрушить на землю темные небеса, висевшие над пустыней:
— Ах вы, твари! Знал же я, что благословение Многоликой давно оставило вас! Нынче же светоносный господин мой прознает о вашей подлости! А вы убирайтесь с наших земель, и чтобы ноги вашей тут не было до той поры, покуда снова
