Авиатор: назад в СССР 3 - Михаил Дорин
— Он уехал давно в Ташкент. Я ещё в школе учился. Да и в живых нет уже Теваныча. Так что, не расскажет он уже свои истории.
Отпущены мы были сегодня под ответственность нашего инструктора до завтрашнего вечера. Каким это чудом удалось сделать, только ему и Реброву известно. В процессе наших посиделок, у некоторых сильно развязался язык.
— Ребров классный мужик, Фёдорович. Но он меня достал с беременностью моей жены, — жаловался, слегка уже подвыпивший, Тёмыч.
— А ты как думал? Он за всех вас, да и нас инструкторов переживает. Мы ж его постоянно достаём своими косяками и проколами. Там один Валентинович чего стоит, — сказал Швабрин, после чего мы все слегка рассмеялись.
— Роман Валентинович это наше всё. Так как умеет пить и после этого летать, умеет только он, — сказал я, памятуя о всех полётах с ним после его бурных застолий.
— Согласен. Ты помнишь наш уход на запасной. Я до сих пор не могу Реброву в глаза смотреть после тех самых танцев в твоих лаптях, — рассмеялся Швабрин.
После слов о паре дней в Антайске, пришлось и остальных посвятить в произошедшие события. Само собой, предварительно было взято с каждого слово, что обо всём будут молчать.
Пока остальные пели народные и популярные нынче песни, мы со Швабриным отошли на берег. Инициатором этого был он сам.
— Серега, разговор будет о тебе. Добров просил поговорить, — начал Иван, когда мы подошли к воде.
— Начинается. Фёдорович, мы уже с ним разговаривали на эту тему. Чего он так обо мне печётся?
— Ты сын его погибшего друга. В авиации всегда чтят память своих товарищей и оказывают помощь их родным.
Швабрин прав. Так уж заведено, и не только в авиации. Вот только не всплывает в памяти моего реципиента ни одного прихода бабушке и дедушке кого-нибудь из сослуживцев. И это при том, что жили они в том же городе, где и служил Сергей Родин-старший.
— Чего-то я не помню никого из них в моём доме. Кто-нибудь хоть раз поинтересовался, как живут мои старики или я? Всем было не до этого. Свои дела решали, а тут, видите ли, проснулась совесть у них.
— Я всех дел ваших не знаю, но то, что тебя очень здорово опекают, в этом можешь мне поверить. Ты же знаешь, что я тоже не из простых ребят. В нужные кабинеты могу и без стука заходить.
Здесь стоит согласиться со своим инструктором. Родственные связи с нынешним начальником училища, полковником Борщёвым, открывают Швабрину хорошие перспективы.
— Давай, Фёдорович, уже ближе к делу. Я сразу скажу «нет», и мы пойдём за стол, — сказал я, срывая травинку, чтобы поковыряться в зубах.
— Не торопись. Чем тебя не устраивает Белогорск? Тебе же красную дорожку, буквально, постелили. Перспектив море, — указал он на залив лимана.
— Ну не хочу я быть здесь. Нормальной службы хочу, строевой…
— Мне-то не рассказывай. Я тебе не Женя твоя, которой можно на уши навешать, что обычно вешают, — перебил меня Иван. — Знаю, куда ты хочешь. Героем решил стать?
— А если и так? Вот тебе какое дело?
— Действительно. Мне вообще до одного места должно быть. Не знаю, насколько ты знаком с войной, но это не самая хорошая затея. Это тебе не на полигон летать на «элочке», — продолжил наседать на меня Швабрин.
Хотелось бы ему сказать, знаю не понаслышке. Но ведь однозначно, не поверит.
— Ты как будто знаком, Фёдорович. Зачем отговаривать меня? Сам же понимаешь, что бесполезная затея, — стоял на своём я.
— Так я и не стараюсь тебя отговорить. Совет дать хочу. Как мне кажется, дельный в твоём случае.
— Весь во внимании.
— Мне как-то один человек сказал, и на всю жизнь наказал запомнить: на войну не напрашивайся, от войны не отказывайся. Надеюсь, ты меня поймёшь.
Странное послевкусие оставил у меня этот разговор. По своему настоящему возрасту, я старше этого старлея, да только в текущей ситуации он мне рассказывает очевидные вещи, а не я ему.
— Честно скажу, Фёдорович, в последнее время, ты мне нравишься всё больше. У тебя есть все шансы стать нормальным мужиком к нашему выпуску, — сказав, улыбнулся я.
— Серёга, давно я тебя не посылал.
Начинало вечереть, и дачный посёлок всё больше погружался в темноту. По возвращении на дачу, картина предстала перед нами не очень хорошая.
Играл из магнитофона «Спутник» вечный хит «Арабески» про полуночного танцора. За столом наши товарищи отсутствовали. Вместо них, в свете одинокой лампочки, свисающей с крыши навеса, горланили эту песню три пьяных поросёнка, измазавшихся в плове и остальной закуске.
— «Штаны Монтана — ага, ага. Купи мне мама — ага, ага…», — громче всех кричал Тёмыч, который, судя по активной жестикуляции, ещё мог что-то соображать.
Ниф-Ниф и Нуф-Нуф, они же Костя и Макс, слабо выполняли роль бэк-вокалистов. Завидев нас, поступило предложение отметить наше возвращение.
— Вам больше не наливать, это приказ, — улыбнулся Швабрин, аккуратно поднимая Костяна и указывая мне на Макса. — Давай их перетащим на кровать.
Придав горизонтальное положение первым двум поросятам, пришёл черёд третьего. Да только с Наф-Нафом, он же Тёмыч, оказалось всё гораздо сложнее. Как и в знаменитой сказке, третий представитель семейства свиноподобных оказался самым умным и… пошёл гулять, пока мы занимались укладыванием спать его товарищей.
— Иди сюда! — громко позвал его Швабрин, завидев, как Рыжов бежал в сторону забора, вытаптывая грядки.
— Не пойду спать. Я ещё не все песни спел, — убегая всё дальше, кричал Артём.
— Там яма! Стой! — позвал я Рыжова, но было уже поздно.
— Ну что за свин неаполитанский, — сказал Швабрин и заспешил вместе со мной к свалившемуся в яму с мусором Артёму.
— Для него начинает становиться доброй традицией, поваляться в яме с отходами, — смеялся я.
— Ба…его ж теперь ещё и отмывать надо?
— Я ж говорю, Фёдорович, ему не привыкать. Протрезвеет, сам помоется.
Подойдя к краю небольшой ямы, на нас смотрело расстроенное лицо Артёма, измазанное в каких-то пищевых отходах.
— Похоже, мой концерт на сегодня окончился, — расстроено сказал он, стряхивая с себя траву.
— Вылезай, Магомаев недоделанный. Сейчас пойдём воду греть. Только не знаю, насколько это нам поможет, — сказал Швабрин, снимая с ушей Тёмыча остатки сухой рыбы.
— Ничего. Главное, что мне сегодня к Свете… ик… не надо и телефона тут нет, — сказал Артём, в тот момент, когда его лицо осветили автомобильные фары.
К калитке подъехал ВАЗ-2106 «Жигули» морковного цвета. Это был автомобиль семейства Кузнецовых.
— Артём! Ты где? — вбежал на
