Сергей Бузинин - Последняя песнь Акелы. Книга первая

— Вы бурам сочувствуете или англичан не любите? — любопытно прищурился Арсенин.

— Да нет, Всеслав Романович, — сбрасывая оцепенение, улыбнулся Кочетков, — ни то, ни другое. Можно даже сказать, что британский порядок мне симпатичней бурской рабовладельческой анархии. Вот только помимо личных пристрастий есть еще и державные интересы. Их я и буду блюсти.

Арсенин взглянул на визави и с удивлением констатировал, что сейчас напротив него стоит отнюдь не давно ему знакомый заштатный картограф, а совершенно другой человек: обычное вялое добродушие во взгляде сменилось стальным проблеском, да и сам прищур до боли напоминал взгляд волка, готовящегося к прыжку.

— Кто вы, Владимир Станиславович? В чем служба ваша заключается? Чьи интересы вами движут?

— Интересы — державные. Служба — картографическая. Я — тот, кто и был всегда. Кочетков Владимир Станиславович. Офицер Российской империи. Только и всего.

Понимая, что большего он не добьется, Арсенин нервно дернул щекой и, подыскивая подходящие для прощания слова, замолчал. Кочетков все так же невозмутимо попыхивал папиросой.

— Ладно! — жестко, словно обрубая все сомнения, махнул рукою Арсенин. — Насколько я вас знаю, кто бы вы ни были и чем бы ни занимались, бесчестными делами заниматься не станете. А значит, на борту «Одиссея» и в моем сердце вы всегда желанный гость. Жаль только вас одного среди неруси оставлять…

— Не кривя душою, скажу — тронут, весьма тронут. — Кочетков признательно взглянул в глаза Арсенину и протянул руку. — Только не один я, русский, по Африке брожу, есть здесь наши соотечественники, и в немалом количестве. Вот, к примеру, довелось мне пару лет назад в Центральной Африке обретаться, и там среди туземцев свел я знакомство с достойнейшим молодым человеком — Алексеем Пелевиным. Без лишней скромности скажу, мы с ним на пару во славу Отчизны таких дел наворотили, такие чудеса творили, что Леше впору памятник ставить. Правда, он, душа неугомонная, с британцами не ладит и в их землях старается не показываться. Но человек предполагает, а судьба, как говорится… Так что если вы в странствиях своих Пелевина встретите — можете на него всецело полагаться. Как на меня. И если у него в чем нужда случится, не откажите в любезности — помогите, а уж я в долгу не останусь. А за сим — разрешите попрощаться.

Кочетков пожал Арсенину руку, надел фуражку, четким движением козырнул и, позвав за собой носильщика, двинулся к пирсу. Через несколько минут какая-то пролетка увезла геодезиста в неизвестность, а капитан вернулся к будничной суете. И ни один из них даже не подозревал, что судьба уготовила им встречу гораздо раньше, чем они предполагали. Что ни говори, а поговорки не врут и не ошибаются.

А тем временем Британия, стремясь оправдать свое горделивое прозвище «Империя, над которой никогда не заходит солнце», день за днем расширяла свои границы, идя через страны, жизни и судьбы, как броненосец через стайку утлых лодчонок.

Вступление в 1899 год Великобритания ознаменовала установлением протектората над Кувейтом. Прошло чуть более трех месяцев, и русско-английский договор о разграничении сфер влияния в Китае раздвинул пределы империи на Восток. Месяц май собрал европейские страны на конференцию по ограничению вооружения, и мир затих в ожидании чуда, чтобы взорваться аплодисментами в июле, после окончания мирной конференции в Гааге. Еще бы! Почти все ведущие страны подписали договор о мирном разрешении международных споров, приняли законы ведения сухопутной войны и применении Женевской конвенции 1864 года к морской войне. Мир! Чего же вам еще нужно, люди?!

А нужно, как оказалось, много и еще чуть-чуть. Артериальной кровью любой империи всегда были, есть и будут деньги. А в Трансваале нашли золото, много золота. Там, правда, живут какие-то буры, ну и что с того? Империя несет прогресс с решимостью железнодорожного локомотива, и глупо стоять у нее на пути. Тем паче, что за спиной у буров нет никого и ничего, кроме ферм. Их вроде бы поддерживает Германия, но втихомолку, и расчехлять штыки ради буров она не будет, да и никто в мире не вступится за них реальной силой оружия. А коли так, то пишем на знаменах лозунги покрасивей, и вперед, на войну! А там уж кто кого…

Раскаленный шар усталого солнца, медленно погружаясь в прохладу Индийского океана, залил небо бухты Дурбана алыми сполохами. В отсветах багряного диска тонущего светила корабли, стоящие в гавани, напоминая своими силуэтами детскую аппликацию, приобрели неестественно четкие очертания.

— Ну что, Викентий Павлович, завтра, как груз сдадим, вы с облегчением вздохнете и меня, сирого, за курение где ни попадя гонять прекратите? — озорно улыбнулся Арсенин, с невольным почтением поглядывая на громаду английского броненосца, стоящего справа по траверзу от «Одиссея». — Повод такой, что впору праздник устраивать: мы избавимся от динамита, а вы — от головной боли.

— Матка боска Ченстоховска! Это кто из нас двоих сирый-то? — в тон капитану усмехнулся Политковский. — Сколь вы, Всеслав Романович, ни прибедняйтесь, но на сиротинушку ни капли не походите. Это у вас нервы, как канат манильский, или вовсе их нет, тогда как мне, с тех пор как мы Одессу покинули, если и доводилось спать, то только вполглаза…

— Вполглаза, говорите? — в полный голос рассмеялся Арсенин. — А кого на следующий день, как мы экватор прошли, Силантьев только с помощью вестового добудиться смог? Уж не вас ли?

— Не отпираюсь, был грешок, — чуть сконфуженно хмыкнул старпом, отводя глаза. — Однако тогдашний крепкий сон отнюдь не моя заслуга, а коньяка, коим нас Кочетков на праздничном ужине потчевал. Я его того-с, перебрал чуток… Но ваша правда, не станет на пароходе динамита — вздохну с облегчением. Видит Езус, отец наш небесный, как от груза избавимся, делегирую свои полномочия Силантьеву и так напьюсь, чтобы Ховрин, на меня глядючи, от зависти крякнул.

— Благословляю, сыне, на подвиг сей, — состроив донельзя вдохновленную гримасу, торжественно взмахнул руками Арсенин. — Но только завтра. И груз еще при нас, и до причала мы пока не добрались. Сегодня время уже позднее, так что портовые власти к нам только поутру в гости нагрянут, лишь бы не с самого ранья. Не дай бог, решат, болезные: кто ходит в гости по утрам, тот поступает мудро…

Слова капитана оказались пророческими. То ли по причине раннего начала рабочего дня и служебного рвения, то ли в силу природного любопытства и желания поскорее получить мзду, таможенный паровой катер причалил к борту «Одиссея» если не с первыми лучами солнца, то немногим позже.

Выйдя к трапу, Арсенин коротко поприветствовал высокого сухопарого мужчину в легком летнем костюме и пробковом шлеме, сползавшем на нос всякий раз, когда мужчина оглядывался на двух дюжих подручных в форме колониальной морской полиции.

Заполучив увесистую стопку коносаментов, таможенник посмотрел на капитана, как сахиб на гуляма, и несколько высокомерным тоном потребовал себе стул. Возмущенный таким поведением таможенника, капитан просьбу проигнорировал. Не получив требуемого, чиновник еще раз взглянул на Арсенина, но уже злобно, и, усевшись на кнехт, принялся за чтение.

Спустя полчаса он поднял на капитана глаза, блеклые то ли от похмелья, то ли от недосыпа:

— Согласно документации вы доставили в порт Дурбан три тысячи фунтов динамита, а получателем груза является фирма «Свенсон, Свенсон и компания»?

— Не вижу смысла опровергать бесспорное, — пожал плечами Арсенин. — Дело обстоит именно так, как об этом в коносаментах сказано.

— Тогда таким же бесспорным фактом является тот, — злорадно ухмыльнулся таможенник, — что ваш груз, мистер, входит в список запрещенных к ввозу товаров! И я со всей ответственностью заявляю, что с этой минуты на груз и судно накладывается арест!

— Извольте объясниться, сударь, — моментально подобрался Арсенин, — с какой это радости вы накладываете арест на судно? И с какого это времени строительный груз вошел в запрещенный список?

— Да будет вам известно, — назидательным тоном произнес таможенник, — что уже более двух недель между Британской империей и республиками буров идет война. Фирма, в чей адрес вы доставили груз, являлась прямым пособником наших врагов, и нынче все ее сотрудники находятся под стражей. А коли вы привезли военный груз, то я согласно установленным параграфам накладываю на него арест.

— Не так быстро, — со злостью фыркнул Арсенин. — Мне нет дела до вашей возни с бурами. Будь груз на берегу, вы имели бы право его арестовать. Но покамест он находится на борту моего судна и на берег мы не выгрузили ни унции, такого права у вас нет. Да и арест на пароход наложить вы можете только в присутствии российского консула, только я его здесь не наблюдаю. Коли случился такой афронт, я выйду из порта и верну груз хозяину фрахта.