Небо в кармане 2! - Владимир Владиславович Малыгин
— Откуда вам это известно? — нахмурился профессор.
— Придумал, — отмахнулся.
И только собрался продолжать говорить, даже уже и рот открыл, да Николай Егорович меня перебил:
— Вот прямо сам и придумал?
— Вот прямо сам и придумал, — киваю и морщусь от боли. Рановато я на бок повернулся. Долго в таком положении лежать трудно. Уже боль подкрадывается потихоньку. Переворачиваюсь на спину.
— Да ты не обижайтесь и не подумайте чего дурного, — спохватывается профессор и поясняет. — Дело в том, что я приступил к постройке именно такой машины. Нигде в газетах и журналах об этом не упоминалось, поэтому прочитать вы никак не могли. Значит, что?
Это что, он меня спрашивает? Так в эту игру можно играть вдвоём:
— Что? — в свою очередь задаю вопрос.
— По всему выходит, что вам нужно учиться в Москве! — делает заключение профессор и пристально смотрит на меня в ожидании ответа.
— Никакой Москвы, — категорично открещиваюсь от такой чести. — Я уже поступил в училище и намерен его закончить!
— Жаль, очень жаль, — разочаровывается во мне Николай Егорович и замолкает.
Молчим оба. Я — устало, профессор — потому что размышляет о чём-то. После короткого молчания собирается что-то сказать, да как раз в этот момент его прерывают. Входная дверь в палату приоткрывается, и входит врач в сопровождении нескольких людей в белых халатах. Не церемонясь, но достаточно уважительно и вежливо выпроваживают в коридор Жуковского. Напоследок профессор «радует» обещанием завтрашнего посещения и откланивается. А меня начинают осматривать со всех сторон, крутят и вертят без жалости, не обращают никакого внимания на мои стоны.
Издевательство над моим организмом заканчивается не скоро. Консилиум ещё какое-то время находится в палате и обсуждает результаты осмотра. Что именно, понять сложно, в таком быстром темпе латиницу я не усваиваю. Выхватываю общий смысл, и он меня откровенно радует — ускоренными темпами иду на поправку!
Рано или поздно заканчивается всё, пришло время и этому осмотру. Господа в белых халатах вышли вон, и тут же дверь снова приоткрылась. Новый визитёр у меня, но это тот визитёр, появления которого я так долго ждал. Не так, конечно, как санитарочку с обедом, но всё же, всё же. Наконец-то господин Паньшин объявился…
— Ну как вы тут? — спрашивает, прежде чем войти.
— Да вы проходите, Александр Карлович, не стесняйтесь. Да и стесняться здесь некого, все свои, — улыбаюсь компаньону.
— А вас Государь соизволил ли навестить? — бочком-бочком просачивается в комнату Паньшин. Осматривает палату, меня, замечает Георгия на пижаме. Вздыхает, аккуратно садиться на стул. — Соизволил, как вижу.
— Вот, наградил за доблесть и храбрость, — говорю очевидное. — К вам тоже заходил?
— Заходил, — опять тяжко вздыхает Паньшин и косится на мою награду. — Да только меня в палате не было.
Вон оно что. Прозевал Александр Карлович визит столь важной персоны, не удостоился награждения из рук императора и оттого завидует мне сейчас уж не знаю какой, белой или чёрной, завистью. Надо бы его подбодрить для начала:
— Ничего, не горюйте. Наградят и вас, никуда не денутся. И государя ещё не раз увидите, — говорю страдальцу. И добавляю. — Если, конечно, рядом с нами будете.
— Вы думаете? — приободрился адвокат. И спохватывается. — Конечно же, рядом. Куда я от вас теперь денусь…
Как-то это нерадостно прозвучало. Надо бы разобраться, что там за тараканы в его голове поселились?
Но и разбираться не понадобилось, Александр Карлович тут же признался:
— Вот только находиться рядом с вами, Николай Дмитриевич, с каждым разом становится всё опаснее и опаснее. То пожар в усадьбе, то авария с самолётом и посадка в чистом поле, то вот это. А у меня жена, дети. Кто о них позаботится, если со мной что-то случится?
— Ничего, не печальтесь, больше ничего плохого с вами не случится, — ободряю беднягу. — И вообще, скоро всё наладится. Государь выделяет нам помещение на Путиловском заводе. Кстати, а где вы были всё это время? Не заходили ко мне, не навещали?
— Времени попросту не было, — отвечает наш поверенный. И начинает рассказывать. — Вы уже знаете, что самолёт ваш ГАУ передали?
— Знаю, — осторожно киваю головой и тут же морщусь от боли. — Как знаю и тот факт, что вам за него полностью заплатили. Но я ничего плохого в этом не вижу. Что вас так обеспокоило?
— Ну и хорошо, что знаете, — ёрзает на стуле Паньшин и усаживается поудобнее. — А запатентовать? Мы же с вами договаривались, что сначала подаём прошение на получение привилегий и только потом отдаём самолёт. А тут вон как получилось. И пришлось мне в срочном порядке заниматься нашими делами. Надеюсь, я всё правильно сделал?
— Конечно, правильно, — восклицаю.
— А деньги? Их же нужно было в банк положить!
— На чей счёт?
— Пока на счёт вашего папеньки, — разводит руками Паньшин.
На папенькин, значит, на папенькин, — не вижу в этом ничего плохого. Лишь бы не на свой. И дело не в том, что я ему не доверяю…
Впрочем, кому я тут вру? Конечно же, не доверяю. Да я тут вообще никому не доверяю! Себе если только, да и то изредка. «Ибо слаб человек…»
Внимание привлёк шум в коридоре. И даже смех раздался. Впрочем, смеялись там недолго, тут же знакомый докторский рык оборвал развеселившихся больных, и наступила тишина. Лишь неясные тени быстро промелькнули за матовым стеклом двери. Наверное, больные по палатам разбежались, чтобы под горячую докторскую руку не попасть. А то выпишет чего-нибудь этакого, и вообще надолго о смехе забудешь. Потому что как только рассмеёшься, так сразу на горшок и помчишься. В надежде не опоздать…
Только было собрались с Паньшиным наш увлекательный разговор продолжить, как дверь снова заскрипела. Александр Карлович оглянулся, ну а мне и оглядываться не пришлось. Так, глаза скосил в сторону, на очередного любопытного выздоравливающего.
Кто, как не выздоравливающий будет любопытство своё тешить? Больному оно не нужно, больному лишь бы
