Записки кельды 2 (СИ) - Владимир Олегович Войлошников
Такая моя принципиальная позиция.
— Это кусты такие, с белыми цветами? — уточнил мальчишеский деловой голос.
— Да. Приведите эту… которая камни там собирала.
А Тоньки на месте не оказалось, прикиньте! Испугалась и решила убежать. Вот дурочка. Куда бежать-то, когда ты внутри почти пустого детинца? Разбежавшись, спрыгнуть со стены? Ну… это где-то как с седьмого этажа сигануть… Забилась, поди в какой-нибудь башне под лестницей. Или в кустах сидит.
Женькина команда вызвалась было её в два счёта найти — даром что ли они три года уж учатся по лесам следы распутывать? Ну ладно, не все так долго, но ветераны-то — три и даже с хвостом! Но я не велела. А вот пусть попрячется. Поголодает и помёрзнет. Ночью на улице без одеялка всё равно прохладно, хоть и лето.
Пришлось вслед первому гонцу на огород срочно слать второго с отменой приказа. Подождёт эта тощая жопа. Тем более что гонцы примчались оба два с выпученными глазами — теперь, мол, срочно просят меня в огород, на разборки.
Потому что на огороде случилось ЧП.
16. «И ЕСЛИ ТЫ СТАЛ ГЕРОЕМ…»
СПРАВЕДЛИВОСТЬ ОТ КЕЛЬДЫ
Вот так товарищи. Так я и думала, что эта цыганушка ещё выступит!
Короче, чтоб не увязать в подробностях.
Лейлу так никто и не хотел брать, и в конце концов её отправили копать картошку со взрослой рабской бригадой. Работать там было жарко, утомительно и однообразно. Да и вообще — работать! Буэ-э-э…
Далее полёт мыслей принял совершенно логические (с точки зрения Лейлы) формы.
Цыганка оценила обстановку и почему-то решила, что Лавка в этой конторе — главный. Видимо, потому что других мужиков вокруг не наблюдалось. Стереотип цыганский сработал: единственный мужик — значит, главный!
На самом деле главных там не было, поскольку у нас давно уже прижилось правило самоконтроля: получил наряд на день, сделал — можешь гулять. Рабам не возбранялось собирать дикую ягоду или рыбачить, брать в библиотеке книги, что-нибудь мастерить, крутить амуры — да любым, тысызыть, милым их сердцу делом заниматься кроме противоправных. Продуктами своей деятельности они также вольны были распоряжаться самостоятельно. Ну, к примеру, насушить грибов, сдать по прейскуранту, а на вырученные денежки купить себе новые кроссовки — чтоб не для работы, а в свободное время ноги порадовать. Единственным условием вольных часов было выполнение дневного наряда. Отпахал по-стахановски — и гуляй Вася!
Во-о-от.
Картошка была крупная и красивая, в лунках лежала кучно, как жёлтые поросята, и бабы радовались, что копать её легче, чем «ту красную», которая вкусная, но ползучая, зараза. Дело шло споро, и многие настроились закончить часа в три-четыре и урвать большой кусок свободы перед ужином.
Лавка сегодня присутствовал в огороде, поскольку кто-то должен был подкапывать картоху и грузить наполненные сетки в тележки. Ну, и выгружать, соответственно. То есть закончить свою работу он должен был вместе с последним копщиком. И его чрезвычайно раздражало, что чернявая девка, хоть и получившая половинную норму от остальных, еле как шевелила своими граблями, и он всё чаще кидал в её сторону раздражённые взгляды из-под рыжих бровей.
Однако, Лейла расценила этакие знаки как повышенное внимание к своей неотразимой женской красоте и начала вышагивать уж вовсе павой, рассчитывая, что ей за это привалит какой-то дивный бонус, а может и вовсе освобождение от нудного ковыряния в земле.
Бабы эти выкрутасы заметили и попытались её вразумить: ты, мол, девка, не дури — работай давай! На что цыганка фыркнула, что ей работать юбка мешает, подоткнула её повыше и демонстративно повернулась к обществу ж… спиной, вроде как начав что-то там копать, нагнувшись раком и «фотографируя» всю компанию своим тощим вареником.
Лавка плюнул, бросил вилы и пошёл в теплицы, жаловаться Светлане на беспредел. Ибо наслышан был, что за педофилию наказание следует куда как серьёзнее, чем огородные работы, и безвинно страдать был не намерен. Светлана от такого оборота событий растерялась и хотела уже послать Лавку за мной, но тут один за другим прибежали мальчишки, и за мной послали уже их. Ну, что делать? Пришлось в огороды топать. День какой-то сегодня… всё комком, капец. Пока шла, срезала пару-тройку прутьев. Чувствую, пригодятся.
Лейла надуто ковырялась в земле. Остальные ушли далеко вперёд. Бабы шутили и перекликались. Лавка был в раздрае. Завидев меня, он подбежал, перепрыгивая через кучки ботвы:
— Хозяйка, вы г-гляньте на эт-т-то! — переживает-то как, ажно заикаться начал! — Что ж мне с ней — в п-поле чтоль ночевать? С-совсем ведь не шеве́лится, засранка!
— Вижу. Не шеве́лится — сама себе злобная буратина. Ты ей ряды подкопал?
— Как полагается!
— Ну и всё. Сеток побольше ей оставьте. Как остальные закончат — ты их картошку сгружаешь — и свободен. Всё что она не успеет сделать — дальше обрабатывает одна. Пусть по два ведра насыпает и сама таскает. Понял?
— Понял! Спасибочки, хозяйка! Так я побегу?
— Беги, баб мне сюда позови.
Тётки подошли, отряхивая руки о рабочие штаны.
— Девочки, внимание, с завтрашнего дня небольшие изменения. Малолетки, вот эти, что на воровстве попались, дуреют и борзеют. Второй инцидент за полдня. Ввожу дежурства. Каждый день поочерёдно каждую девчонку кто-то берёт на буксир. Понятно, это будет для вас дополнительная нагрузка, поэтому для дежурных по малолеткам норму уменьшим. Но эти, — я показала на цыганку пальцем, — чтоб работали! Боем бить не разрешаю, а вот ремня поддать или розгами — можно. Но только если не слушаются и не стараются. Пайку им выдавать только после окончания работы! Неделю им барон положил на хлебе и воде. Ясно?
Ясно им было, чего ж тут неясного?
— Ну раз ясно… кто дежурный?.. На, держи розги. Лейла! А ну, поди сюда!
Она смотрела всё также нагловато и явно хотела бы выкрикнуть, что мы ещё все пожалеем, но очковала численного превосходства. Бесит. Бесит она меня. Так сильно, что с трудом держу себя в руках.
— Лейла, сегодня из-за твоего дурного поведения мог пострадать невиновный человек. Ты знаешь, что такое провокация? — она фыркнула и буркнула что-то, и это стало последней каплей. Внутри меня закипела ярость, поднялась, как лава в жерле вулкана, слова начали отдавать рычанием: — Отвечай нормально, сучка мелкая, или я превращу тебя в кровавую мочалку!
Неожиданно, да? Всегда прошу: не доводите до греха. Сама себе такой не нравлюсь. И самое главное, если я начала орать, остановиться мне трудно.
— Шлюха тупая малолетняя! Не будешь работать как все — сдохнешь у меня, тварь! Ты! — я ткнула в отшатнувшуюся дежурную пальцем. — Тридцать розог ей! Выпороть от всей души, чтоб
