Кодекс Крови. Книга IV (СИ) - М. Борзых
— А почему ей нельзя быть, как вы? — просто и незамысловато спросила охотница у Агафьи. — вы — аристократка, носите брюки вместо юбок, владеете оружием, водите железное приспособление, хоть и более женственное, чем остальные, но всё же.
— Понимаете, Нарва, для высшего общества я — вдова, мне позволено гораздо больше послаблений и причуд, чем любой незамужней девице, — с некоторым превосходством ответила вампирша. — А для ограниченного числа посвященных я ещё и первоклассная разведчица, убийца, называйте как хотите, на службе империи. Всё это несколько размывает груз общественного порицания в мой адрес, пока я не сотворю, что-нибудь этакое. Я сама себе хозяйка!
— Но ведь Кирана, по сути, тоже будет сама себе хозяйкой, — возразила охотница, расхаживая у противоположной от растопленного камина стены. Ей всё ещё было жарко в местном климате. — Она станет главой целого рода, никто из мужчин не посмеет ей приказывать, кроме разве что местного правителя, а за спиной у неё будет стоять брат, негласно позволяющий ей необычное поведение, но с учётом соблюдения правил приличий.
Мы с Агафьей переглянулись. Предложение Нарвы имело смысл. Если не ломать поведение Кираны, а лишь корректировать его, то мог получится толк. Более того, эмансипированное поведение девушки будет иметь под собой вполне реальную основу. Глава рода должен быть жёстким, сильным, уверенным в себе и уж точно не должен затеряться среди курятника молодых послушных мужской воле девиц.
— Давайте попробуем, — принял я решение, которое явно пришлось по душе Нарве. Как настоящая мать она желала Киране лучшего, отстаивая её интересы в любой ситуации. — Тем более женщины рода Комариных всегда считались с приветом, воевали рядом с мужьями, ходили в экспедиции и убивали тварей. Кирана — Комарина по духу и по крови, а Комарины своим женщинам всегда давали свободу.
Глава 26
Ранним утром я отправился в гости в семью моей невесты. Помня привычку Бориса Сергеевича просыпаться рано и принимая во внимание его занятость, я согласовал свой визит ещё накануне вечером, попросив присутствовать семейство Подорожниковых в полном составе, не считая Андрея.
Борис Сергеевич несколько удивился моей просьбе, но всё же уважил её. Потому в семь утра мы мило беседовали за весьма ранним завтраком. Света и Слава отчаянно зевали, я пил кофе, а глава семейства наслаждался ароматным чаем, задумчиво взирая на меня. Лишь на второй чашке завязался разговор ни о чём. Семья обменивалась светскими сплетнями, как то приезд в столицу некого князя Рюгена, верного вассала датской короны, с целью поиска невесты.
Примечательным в этом князе был уровень его магического дара, который превышал даже уровень Петра Алексеевича Кречета, и традиционное пренебрежение чужими семейными узами. Другими словами, датский медведь укладывал себе в постель любую понравившуюся женщину, не считаясь с чувствами обманутых мужей. Сделать ему никто ничего не мог, во-первых, уровень магии о-го-го, а, во-вторых, пока он не уложил в постель кого-то из семьи Кречетов, император будет смотреть на всё сквозь пальцы.
Высший свет за неделю моего отсутствия остановился в подсчёте его любовниц на отметке в тридцать две штуки, и Борис Сергеевич настоятельно рекомендовал Свете посидеть дома, а лучше уехать ко мне на период пребывания рюгенца в столице. Света протестовала и собиралась в академию, справедливо считая, что уж туда иностранца точно не допустят, а, значит, она будет в безопасности.
Я лениво слушал беседу будущих родственников и терпеливо ожидал, когда же у кого-то из них лопнет терпение. И дождался. Не выдержал Вячеслав. Светские сплетни были ему глубоко безразличны, потому он без обиняков спросил в лоб:
— Я, конечно, всё понимаю, этикет и прочая, но на кой ты нас вырвал из постелей ни свет ни заря?
— Хотел узнать, у кого из вас язык за зубами не держится, чтобы в дальнейшем сократить общение до минимума, — так же прямолинейно ответил я, делая очередной глоток кофе. Подорожников-старший поперхнулся чаем от моих слов, а Света оборвала фразу на полуслове.
— Объясни, — тут же набычился Слава, отчего шрам на его лице заалел. Всё-таки серьёзная его тварь задела, раз даже в семье императорского лекаря не смогли свести отметину.
— Кто из вас рассказал о Киране? — с вежливой улыбкой разжевал я суть своих претензий.
Борис Сергеевич нахмурился. Кажется, он быстрее других смог сопоставить цепочку событий, ибо сам в ней участвовал.
— Они здесь ни при чём, Михаил, — попытался он выгородить своих детей. — До императора эту информацию донёс я и был неправ. Каюсь.
— Мне от вашего «каюсь» ни холодно, ни жарко, Борис Сергеевич. То, что ваша семья на правах будущих родственников оказалась осведомлена о крайне деликатной ситуации в моём роду, было актом доверия и чрезвычайной глупости с моей стороны, — я отставил в сторону опустевшую чашку. — Мне плевать, в связи с чем вы решили поделиться тайнами чужого рода с императором, мне также плевать, чем вы руководствовались при этом. Факт остаётся фактом, ваши дети не удержали язык за зубами, унаследовав сию черту от вас. Это чуть не привело к проблемам для моего рода, а также могло обернуться психологическим и политическим насилием над моей сестрой, что неминуемо привело бы к военным действиям с моей стороны.
Честно говоря, я был сейчас весьма резок, особенно с учётом перспективы проведения операции у Нарвы, но они даже не представляли, во что могла вылиться их беспечность. Даже близко не представляли.
— Дети, выйдите! — скомандовал Подорожников. Света и Слава молча покинули свои места, у Светланы на глазах блестели слёзы, но она сдерживалась, а её брат, увидев такую картину, закусил губу. Уже на пороге малой столовой он обернулся ко мне и чётко произнёс:
— Она тебя не предавала. Это я сказал, советовался с отцом по операции для Нарвы.
На этом Слава вышел и прикрыл за собой дверь. Мы же с Борисом Сергеевичем остались одни.
— Я не могу ему врать, — Подорожников смотрел за окно, где ещё даже не занимался рассвет, — особенности клятвы на крови, принесённой при вступлении в должность.
О чём-то таком я догадывался, но легче мне от этого не становилось. Затребуй император Кирану пред свои ясные очи сейчас, и девочка потеряла бы любую свободу выбора. Я бы вступился за неё всем, что имею, но, боюсь, против императорских ресурсов без использования кровавого безумия я продержался бы недолго.
— Борис Сергеевич, как я уже сказал, два неосмотрительных разговора чуть не стоили жизни всему моему роду. Как вы думаете, как я должен был на это среагировать?
— Неужели она настолько сильна, что император
