Александр Мазин - Белый Волк
Мне очень хотелось послать его в задницу. Или обложить по матушке. Но здесь так не принято. Здесь хорошим тоном считается вести себя так, будто ты не к столбу привязан, а играешь в шахматы с добрым приятелем.
— Скажу, что твой дружок Жерар не умеет пить, — произнес я как можно спокойнее. — Или совсем с головой не дружит. Потому ему и мерещится всякое.
— Хочешь сказать, что он солгал? — осведомился Бескостный.
— Может, и нет, откуда я знаю?
— Ты не юли! — пробасил Рагнар. — Жерар указал на тебя как на человека Карла Лысого. Это так? Говори или я прикажу пустить в дело огонь!
— Он так сказал, — не стал оспаривать я очевидного. — Но это не значит, что я — человек франкского короля. Я и говорить-то по-франкски не умею, это тебе многие подтвердят.
— Ты считаешь нас совсем глупыми, франк? — ухмыльнулся Рагнар. — Совсем нетрудно притвориться, будто ты что-то не знаешь.
— Ивар! — Я решил обратиться напрямую к Бескостному, потому что помнил: раньше он относился ко мне с симпатией. — Я не держу на тебя обиды за то, что ты сделал. Лазутчик врага — это не та угроза, которой можно пренебречь. Но я не понимаю, почему ты не веришь мне, а веришь какому-то франку! Сотни достойных людей поручатся за меня! Боги свидетели: я не лгу!
Ивар покачал головой:
— Если ты говоришь правду, значит, лжет мальчишка Жерар. А зачем сынку франкского ярла лгать? — произнес он. — В то время как ты сейчас стоишь на пороге смерти и потому готов говорить всё что угодно, лишь бы ее избежать.
Меня охватил гнев, вызванный скорее всего бессилием. Мой ярл стоял в пяти шагах, и я видел, как крепко стиснуты его кулаки. Он мне верил, но сделать ничего не мог. Это была территория Рагнара. Оставалось надеяться только на себя. И на Бога. Хотя заступится ли Бог за того, кто якшается с языческими демонами? Да и креста я никогда не носил, потому что крестили меня еще во младенчестве…
А это вариант! Если я публично отрекусь от Христа, не исключено, что язычники-датчане мне поверят! Потому что, будь я настоящим франком, я бы скорее умер, чем совершил такое.
Я открыл рот, чтобы… И закрыл. Потому что понял, что не смогу. Невозможно. Лучше сдохнуть. Я знал это, потому что… знал.
Собственно, чего мне бояться, кроме смерти. Пыток? Ну, всякие пытки рано или поздно кончаются. Главное: сохранить дух, ясное сознание. Похоже, пришло время понять, чего я стою. Хорошо, что у меня будет ребенок. Значит, мой род не угаснет. Надо же! Начинаю мыслить местными категориями! Я улыбнулся. Терзавший меня страх отступил. Я вспомнил, как, приняв зелье Каменного Волка, парил над зимним озером… Смерти нет. Есть лишь переход в иное качество. И надо совершить его достойно. Кто знает? Может, после смерти я снова вернусь в двадцать первый век? Или попаду еще куда-нибудь…
Чудесное спокойствие наполнило меня. Я перестал трястись, мускулы расслабились, улыбка стала еще шире и…
…Чудовище с огненными глазами глядело на меня. Уродливая морда дракона проступала сквозь мужественные черты Ивара Рагнарсона… Мерзкий ящер, не мигая, глядел на меня и решал, стоит ли меня кушать…
Но я всё равно не боялся.
Белый Волк, спящий у моих ног, дернул ухом, поднял голову, потянулся, зевнул, разинув широченную пасть… Чихал он на всех демонов скандинавского пантеона! И я — тоже! Хотите меня жрать — жрите. Авось подавитесь.
Воистину Стенульф сделал мне бесценный подарок. Пусть я не стал берсерком, но для меня открылись двери в… Не знаю, куда. В бесконечность, наверное. Но в этом чудесном состоянии я не боялся никого и ничего. Тело бренно, но душа — бессмертна. И ее у меня не отнять. Потому что она и так не моя…
— Знаешь, отец, а ведь мне хочется ему поверить! — неожиданно произнес Ивар.
— Этот хускарл всегда тебе нравился, — проворчал Рагнар Волосатые Штаны.
— Он — наш! — подал голос Хрёрек. — Видел ли ты, Рагнар, такого франка, что смеялся бы при виде каленого железа?
— Видел, и не раз, — пробасил конунг. — Каждый третий монах почитает за счастье умереть в муках. Это любо их Христу. Они так думают. Но почти все начинают визжать, едва огонь поджарит их шкурку.
— Мой человек не будет визжать!
— Да. Я вижу. Но я сказал: не все, а почти все. Уберите это, — конунг кивнул на калившееся в огне железо. — Огня он не боится, и ни к чему тратить время впустую. Мы, Инглинги, уважаем мужество. Даже мужество врагов. Поэтому, если ты не против, Ивар, я хочу, чтобы сюда привели сына франкского ярла. Пусть повторит то, что сказал, а я послушаю.
— Франк пьян, — напомнил Ивар. — Может, завтра, когда он проспится…
— Сейчас! — отрезал конунг.
И двое данов тут же подорвались на поиски графеныша.
Пока его искали, Рагнар обратился к Хрёреку:
— Давно ли ты знаешь этого человека, брат?
— Половину года. Но я верю ему!
— Это я уже слышал. А знаешь ли ты, где и с кем он был до того, как пришел к тебе?
Хрёрек не стал лгать.
— Он пришел ко мне в рваных штанах, снятых с пугала. Это было в Гардарике. Он сказал, что его зовут Ульф и его оружие неправдой отнял ярл из словен.
— И ты ему поверил?
— Мои люди видели, как он входил в город. И тогда у него был меч и хорошая кольчуга.
— Я не о том спрашиваю.
— Да, Рагнар, я ему поверил. Он доказал, что заслуживает доверия. И делал это не раз. Ты видел, как он дрался за меня с Торсоном-ярлом. Могу ли я ему не верить?
— Понимаю тебя, — после паузы произнес Рагнар. — Если бы он сказал тебе, что он — франк, ты принял бы его в хирд?
— Да. Из него получился хороший викинг, а коли так, то какая разница, какого он племени был прежде. Теперь-то он — мой.
— Однако он не признался, — проворчал Рагнар. — Скрыл… Почему? — И поглядел на меня.
Я улыбался. Я слышал их разговор… Но мое состояние оставалось неизменным. И я не собирался доказывать, что я — не верблюд. Захотят — сами увидят.
Тут привели Жерара, и я понял, почему Ивар предложил перенести опрос свидетеля на завтра. Молодой франк действительно не вязал лыка. Висел на дюжих плечах своих подчиненных и бормотал что-то невнятное.
— Отпустите его! — прорычал Рагнар. — И отойдите!
Франки заколебались было, но у Рагнара Лотброка была такая репутация, что ослушаться его парни не рискнули.
Конунг навис над послом короля Пипина и рявкнул совсем уж по-медвежьи, показав на меня пальцем:
— Кто этот человек?
По-франкски, кстати, рявкнул. Вот, значит, как. А прикидывался, что без толмача не разумеет. Ой, непрост Рагнар-конунг! Ой, непрост!
Графеныш стоял, покачиваясь, напротив меня и пытался навести резкость.
Получалось у него плохо.
Тогда Рагнар сгреб паренька за волосы и пододвинул личиком ко мне вплотную.
— Кто это? Говори!
Взгляд графеныша чуть прояснился.
— Жофруа! — воскликнул он. — А почему ты голый?
Он был искренен. Я на него не обижался.
— Я не Жофруа, — произнес я мягко. — Ты обознался, малыш.
— А-а-а! — радостно воскликнул Жерар, взмахнул рукой, зацепив мою щеку перстнем, потерял равновесие и ухватился за мое плечо. Хотя он всё равно не упал бы: Рагнар так и не отпустил его патлы. — Я знаю, почему ты не признаешься! Не хочешь возвращать моего сокола! Я так и знал, что ты отыскал его, когда он улетел! А соврал, что не нашел! За это я буду биться с тобой… на ристалище! Вот!
— Толмач! — гаркнул конунг. — Что он говорит?
Переводчик тут же подскочил и принялся за дело.
— Что за сокол? — заинтересовался Рагнар.
Этот интерес не имел ничего общего с нашим нынешним делом. Здесь соколиная охота — как футбол в наше время. Фанаты готовы были болтать о хищных птичках даже у смертного одра. А то и на самом одре. Конунг Рагнар был ярым фанатом этого дела. И не любителем — профессионалом высшего класса.
Жерар начал рассказывать. В подробностях. Рагнару было очень интересно. Забыв обо мне, они с удовольствием общались. Франк так воодушевился, что даже немного протрезвел.
Я перестал слушать, поскольку все равно ничего не понимал.
Но слушали другие.
— Он сказал: «Лошадь осеклась на жнивье»? — внезапно перебил беседу фанатов Ивар.
— Да, — подтвердил толмач. — Так и есть.
— Спроси его, когда это было?
Толмач спросил. С опаской. Косясь на недовольного вмешательством Рагнара.
Жерар ответил.
Выяснилось, что дело было осенью. В септембре. В сентябре, то есть.
— Всё! — решительно объявил Ивар. — Я снимаю все обвинения с этого человека. Развяжите его!
— Это почему? — Рагнар уставил на сына маленькие медвежьи глазки.
— Потому что у меня нет оснований не доверять нашему брату Хрёреку, а он сказал, что Ульф Черноголовый с ранней осени — в его хирде. А это значит, что наш друг Ульф не может быть франком, потому что, когда этот сынок франкского ярла (кивок на Жерара) бил цапель с упомянутым им франком Жофруа, Ульф Черноголовый уже был в хирде Хрёрека-ярла.
