Гай Орловский - Ричард Длинные Руки – король-консорт
Я тоже промолчал. Иногда кажется, что моя бессильно свесившаяся с ложа рука касается его громадной башки, пальцы осязают его шерсть, но если посмотрю в ту сторону, там будет пусто.
А так вот чувствую, что Бобик посмотрел на меня и широко зевнул. Дескать, какие счеты, вот поспим всласть, потом вместе сбегаем на охоту…
Спасибо тебе, сказал я ему мысленно. Люблю тебя, веселая морда. И уже скучаю по тебе…
И снова было то ощущение, словно он лизнул мне пальцы.
– Отлежитесь, брат паладин, – сказал Гвальберт, – затем зайдите к отцу настоятелю.
Я сказал слабо:
– Да я и сейчас готов…
Он улыбнулся.
– Но отец Бенедерий не так крепок, хотя умеет дотягиваться через годы и черпать силы из своей молодости.
Остальные молча и завидующе сопят, я попытался представить себе, как это удается аббату, но слишком ошарашен, потому лишь пробормотал слабым голосом:
– После обеда?
– Да, – ответил Гвальберт, – после обеда будет как раз.
Я в самом деле пролежал до обеда, когда отзвонил колокол, но и тогда не нашел в себе силы встать, слишком тряхнуло это вот испытание, как называют его в монастырях, или искус, как говорят в церквях. Ощущение такое, что все эти патологические убийцы, извращенцы, растлители и расчленители всех мастей испытывают еще большее счастье… нет, не хочу марать это слово, испытывают наслаждение. А то, что оно низменное, крайне низменное, не всякого остановит. Мы все понимаем, что плотское наслаждение дает острее чувство, чем любование произведением искусства.
Отец Леклерк явился без стука, просто вошел в келью, я даже не успел увидеть, как именно, просто оказался возле моего ложа и дружески похлопал по плечу.
– Вставай, брат паладин. Тело твое в порядке, а душу нужно лечить в работе. Пока ничего лучше не придумано.
– А жаль, – пробормотал я. – А нельзя ли мне работу на дом?
Он в удивлении приподнял брови.
– Это как?
– Притаскивайте мне драконов прямо в келью, – пояснил я, – и поближе к кровати. Чтобы можно было их как бы вообще лежа.
– Хорошая идея, – одобрил он. – Нужно будет сообщить нашему Совету. Вижу, брат паладин, вы уже готовы к напутствию отца настоятеля.
– Уже выпихиваете? – поинтересовался я. – Только-только собрался уйти в монахи…
Он дружески поддержал, когда я слезал с постели, меня в самом деле слегка качнуло и даже повело, но сфокусировал зрение и заставил мир стоять по стойке «смирно», первым пошел к двери подчеркнуто твердым шагом и с прямой спиной.
В коридорах пусто, Леклерк перехватил мой шарящий по простору взгляд, покачал головой.
– Никого нет?
– Да, – подтвердил я. – Куда все подевались?
– Половина братьев слегла, – сообщил он бесстрастно.
– Ого, – сказал я невольно. – Все так серьезно?
– Не очень, – ответил он, – но суток двое будут приходить в себя. Потрясение было очень уж… резким. Треть совершенно разбиты, остальные просто переводят дух и набираются сил.
– Да, – пробормотал я, – тряхнуло так тряхнуло… Как аббат?
– Не хуже других, – ответил он, как я заметил, неохотно. – Это все его умения… Вот и пришли. Соберись, покажи, что не зря весь монастырь на тебя работал.
Дверь распахнулась сама, я увидел в глубине кабинета аббата, что сразу отложил бумагу и поднял голову. Наши взгляды встретились, я почти физически ощутил это давление, заставил себя широко улыбнуться и сказать с чувством:
– Святой отец! Вы спасли не только мою шкуру, которой весьма дорожу, но и душу!
Он чуть наклонил голову, в голосе прозвучало неудовольствие:
– В человеке вообще нет ничего, кроме души.
– За душу, – воскликнул я, исправляясь на ходу, – особенно! За нее и благодарить как бы нельзя, потому что ни одна благодарность не в состоянии выразить…
Он вскинул руку, прерывая мою речь, что станет все цветистее и запутаннее.
– Твою душу спасали не только для тебя.
Он не пригласил меня сесть, это может быть как дурным знаком, так и тем, что разговор будет очень кратким.
– Отец настоятель? – спросил я.
– Теперь, – произнес он почти сухо, – ты настоящий хозяин этой короны Власти. Она всегда была для тебя ловушкой, но ты повел себя с самого начала не так, как рассчитывала Темная Фея. Ты не одел ее сразу же и не сел на тот трон, а потом долго возил с собой, пряча от других, но не решаясь опустить ее на свое чело, хотя зов становился все мощнее.
Я зябко передернул плечами.
– Должен сказать, святой отец… мы успели в последнюю минуту. Вы и успели, собственно. Я зело слаб и немощен духом, ибо привык гордиться объемом бицепсов… Бицепсы – это вот, а с этой стороны трицепсы, они еще толще и рельефнее, видите?
Он поморщился.
– Вижу твою суетность… Но Господь зачем-то возложил на тебя такую нелегкую, говоря очень мягко, ношу. Так что крепись и неси, не ропща. Отныне без страха можешь надевать и эту корону, хотя я бы очень даже не советовал.
– Отец настоятель?
– Всякий раз, – объяснил он, – Темный Мир будет стремится укрепить свою власть над тобой. В нашей жизни даже простые вещи имеют власть над человеком. Люди гибнут за металл, а что уж говорить о столь значимом, как эта драгоценная корона? Потому избегай надевать по пустякам. Я смутно зрю час, когда тебе придется воспользоваться всей ее мощью…
Я сказал, содрогнувшись:
– Конечно же, запрячу ее подальше. И постараюсь вообще забыть.
Он взглянул на меня внимательно.
– Мы знаем о твоей способности… призывать вещи.
– Только свои личные, – сказал я поспешно. – Если бы мог и чужие…
Он продолжил бесстрастно:
– Корона теперь тоже твоя. Можешь оставить в надежном месте. Она послушно откликнется на твой зов. Ты заставил признать свою власть, как умелые наездники покоряют норовистого коня. Однако помни, чем чаще ею пользуешься, тем быстрее становишься сам черным!
– Ох, – сказал я опасливо, – я ее вообще никогда не призову.
Он вздохнул, лицо потемнело.
– Не зарекайся. Иногда жизнь так прижимает, что иные вообще продают душу дьяволу… А теперь, сын мой, благословляю тебя в твоем нелегком пути. Установи маяк для Маркуса и продолжай собирать армию для борьбы с ним!
Я поклонился.
– Святой отец…
Отец Леклерк ждал в приемной, взглянул пытливо.
– Ну что?
– Благословил, – ответил я коротко. – Так что отбываю немедленно. Отец Бенедерий полагает, что я готов. Я – тем более! У меня дел масса. Чтобы дать бой Маркусу, я должен собрать все свои и чужие силы.
Он проводил меня до выхода из здания, там остановился, в глазах вопрос, но я пошел через двор в сторону ворот.
– Может быть, – крикнул он вдогонку, – коня дать?
Я оглянулся на ходу, покачал головой.
– Мы, паладины, должны быть скромными. Господь пешком ходил, чтобы людей приучать добрее быть со странниками, мол, каждый может оказаться переодетым Богом…
Он ничего не ответил, что и понятно, а я дошел до ворот, наверху появился Жак, навалился животом на каменную ограду.
– А-а, брат паладин! Легок на помине. Что скажешь?
– Отворяй ворота, – сказал я. – Ладно, в монастыре надлежит быть зело скромным, так что можешь и калитку.
– Нет уж, – сказал он грохочуще, – для тебя, брат паладин, я могу и дыру в стене проломить!
Он распахнул ворота настежь, но я вышел без всякой горделивости, скромность украшает королей, хотя бедных оставляет спать голодными, на той стороне помахал рукой.
– Будь!.. Еще свидимся.
Он сказал со странной интонацией:
– Это точно. Но… брат паладин, и как ты дальше?
– Да вот побреду, – ответил я скромно, – морозным зноем палимый.
– Ага, – сказал он с пониманием. – А где посох?
– Волшебный?
– Какой волшебный, от собак отбиваться!
– А что, – спросил я, – тут есть собаки?
– Нет, – ответил он.
– Тогда зачем?
Он усмехнулся.
– Чтоб соответствовать. А то на странника не как-то уж. Хотя для тебя, брат паладин, это неважно, как думаю.
– Почему?
– Да так, – ответил он неопределенно, – ты по своей великой скромности постараешься пройти тихо и незаметно, не привлекая внимания. Я угадал?
– Насчет моей великой скромности? – спросил я. – Не совсем. Правильнее было бы сказать, величайшей скромности! Я сам думаю, что скромнее меня нет на свете человека. Да что там думаю, уверен!
Он ухмыльнулся шире.
– А я просто уверен. В час добрый. Как появится Маркус, только свистни.
– Это ты свистни, – сказал я хмуро. – Думаю, ваши наблюдают за ним получше, чем я.
Он продолжал ухмыляться, но не ответил, а морда простецки хитрая, дескать, понимай, как знаешь.
Глава 6
За той самой скалой, что скрывает Храм от взора, я присел для надежности, вытащил Зеркало. Сердце колотится, на душе тоска и чувство близкого поражения, я стиснул челюсти и начал растягивать рамки.
Удалось чуть-чуть, пролезет разве что голова, но я не Агнаст, есть у Норберта один такой, может до известных пределов сплющиваться, чтобы пролезть в узкую нору. Умеет складывать кости скелета, больше, чем новорожденный, у которого кости черепа наползают друг на друга, чтобы мог протиснуться через крайне узкий выход и увидеть свет, который называем Божьим, но, вообще-то, наш Господь отдал все нам и сказал, что создал прекрасный сад, но если засрете, то в дерьме и жить будете, Он пальцем не шелохнет, чтобы убирать за нами.
