Вера Чиркова - Свет надежды
Кто-то осторожно прикоснулся к его локтю, и первым желанием парня было отдёрнуть руку, но он уже научился не вестись на первые желания. Командиру не положено дёргаться, как нервной блондинке, или срывать на других плохое настроение. Если только на врагах… а тут таких нет. И раз его отвлекают в такой момент, значит, человеку пришла в голову срочная идея. Или вопрос. Стан состроил участливую мину и оглянулся, чтобы тут же зависнуть позорно, как палёная винда.
Рядом с самым растерянным и несчастным видом стояла Лийлеза и, опустив взгляд, теребила полу курточки.
Странное, никогда раньше не испытанное парнем чувство, смесь вины и жалости, нежности и умиления, свилось в тугой комок, перехватило горло, не давая сказать ни слова. Да и нельзя тут сейчас ничего говорить. Но ведь если хочешь понять человека, слова вовсе не нужны…
Стан решительно притянул девчонку к себе, обнял обеими руками, не в силах противиться вспыхнувшему острому желанию укрыть и защитить её от всех невзгод всех миров. И едва прижав к себе, чётко осознал, вот это и есть отныне его главная задача, всегда чувствовать её рядом и никогда никуда не отпускать.
Лийле обвила его торс руками и еле слышно шмыгнула носом, ничего он не сделал так, как положено на Анлезии, её сероглазый избранник. Не свил из веток беседку и не расставил по ней горшки с алыми, пряно пахнущими цветами, символом горячей любви, не принёс на подушечке из синего атласа пару эльфийских браслетов и даже не сказал традиционных слов.
И вообще, по мнению Лийле, теперь должен был ненавидеть её за вмешательство в его личные дела. Но она не смогла дольше смотреть, как он мучается, и терпеть… и выбрала смерть, лишь бы не увидеть его оскорблённого и презрительного взгляда. Порядочные девушки так поступать не должны, это она твёрдо знает.
Но Стан почему-то не оскорбился… а обрадовался и ринулся к ней как к спасительнице… и лёгкостью, с какой отнёсся к потере своей первой любви, неимоверно смутил и разочаровал Лийле. И она уже мечтала сбежать… вернуться домой и никогда не вспоминать уверенный, чуть насмешливый прищур серых глаз, но вдруг рассмотрела его ауру. Здесь, в месте, где почти ощутимо чувствовались свивающиеся струи энергии, это удалось анлезийке подозрительно легко, и она потрясённо замерла, разглядев, как переплетаются в ней фиолетовые и тёмно-розовые, почти алые вихри, лучше любых слов рассказывая о тех чувствах, которые бушуют в душе её избранника. Любовь и обида… вот главное, но ведь она сама сегодня утром вырвала из его сердца любовь к Ади, использовав древнее, очень редкое заклинание. И безответное чувство ушло… Лийле успела полюбоваться на вспыхнувшую солнечным светом ауру любимого, прежде чем упасть в темноту небытия.
Но они всё решили по-своему… её новые соратники, за несколько дней ставшие много больше, чем просто друзьями. Вернули её к жизни… а вот теперь этот странный свет ауры командира сулил и возвращение надежды на счастье. И она не смогла противиться этому безмолвному зову… ругая и стыдя саму себя, всё же пошла к нему, и каждый из пяти шагов казался ей длиною в милю. А он сначала оторопел и изумился и на миг из-за его обычной насмешливой уверенности выглянул растерянный и несчастный мальчишка… и Лийле вмиг забыла про всё на свете. И про беседки, и про браслеты, и про то, где они находятся.
Твёрдо знала только одно – она нужна ему, именно она, Лийлеза, и больше они никогда не расстанутся, об этом вернее самых красивых слов говорили его руки, притиснувшие её к себе так крепко, словно кто-то собирался отнять.
На глазах анлезийки вскипели сладкие слёзы счастья, и она виновато шмыгнула носом, стараясь не расплакаться, и тут же почувствовала на своих щеках горячие губы любимого. А потом он заглянул ей в глаза, виновато улыбнулся и прижал палец к губам, умоляя немного помолчать и подождать. И она смущённо кивнула, да, Тин сейчас важнее всего. А у них теперь, когда выяснено самое главное, впереди море времени, чтобы решить все мелкие вопросы.
Глава 32
Наверняка никто не поверил бы в подлинность этого зрелища, доведись ему взглянуть на него через шар видений, отстранённо думал Беркис, осторожно изучая людей, недавно оказавших ему невероятное доверие, приняв в свой отряд. Смешанная толпа представителей всех рас, облачённая в одинаковую, странно-пятнистую одежду, вместе со зверем, которого все знают как свирепого хищника, стоит на идеально гладкой широкой дорожке между двух совершенно невозможных стен. И уже больше осьмушки, не обращая никакого внимания на припекающее головы солнце и на отсутствие хоть какой-нибудь, самой простенькой скамейки, молча смотрят на зависший в воздухе саркофаг из невероятного живого металла. Так серьёзно, что не возникает никаких сомнений, там сейчас происходит самое главное для всех действо.
И ему самому это почему-то тоже очень важно… и не хочется, как обычно, посмеяться над собой за наивную веру в очередную сказку. Ведь всё, происходящее с ним, и так уже сказка… И даже если завтра они выгонят его из отряда, Беркис не обидится и не затаит зла: свою долю чуда он получил полной мерой. Никто в их мире не может похвастать такой удачей, оказаться в крепости мастеров и посмотреть на них своими глазами.
Все присутствующие вдруг напряглись, сдвинулись вокруг заключённой в диковинный сосуд девчонки. И хотя никто не произнёс ни слова, по тому, как нахмурились их лица, да по зеленоватым всполохам аур, которые Беркис раньше мог рассмотреть еле заметными пятнами, и то не всегда, ему стало понятно: вот он. Самый важный, самый решающий момент, из-за которого все они и пришли сюда.
А с Камаргисом эти люди и сами расправились бы, и способ, как до него добраться, непременно бы нашли, теперь он в этом ни капли не сомневался.
Шары, закрывавшие Тина сверху, рассоединились, медленно, словно обессиленные, поползли в стороны, и затаивший дыхание отряд увидел смятый, обгорелый край камуфляжной куртки.
– О-о, – вырвалось у Славы, и Васт мгновенно стиснул её в объятиях, прижал к себе, стараясь загородить от взгляда любимой жуткое зрелище.
А шары расползались всё дальше, и нахмурившийся Стан напряжённо следил за подбирающимся к лицу клона солнечным пятном. Почему-то ему казалось это издевательством – допустить, чтобы младшего ослепило сияющее с высокого неба светило. По-видимому, Линел это тоже не понравилось, моряна мгновенно вытащила из кармана какую-то штучку, напоминающую веер, сорвала с головы бандану и соорудила примитивный зонтик. И решительно протянула руку, прикрывая то место, где должно было появиться из-под металла лицо Тины.
Шары сначала как будто не заметили этого жеста, но вскоре все отчётливо уяснили, что это далеко не так. Хотя сначала никто не понял, откуда взялось выползшее из-за купола облако, но по тому, как низко оно летело, а потом наперекор ветру замерло прямо над ними, трудно было не осознать истины.
Шары понимали не только человеческую речь, но и могли по их жестам делать правильные выводы. И отвечать вполне осмысленными действиями. Причём возможности у них были явно покруче, чем у жрецов Астандиса.
Пока просители невольно отвлеклись на Линел и облако, верхние шары словно ожили и мгновенно соскользнули с тела своего пациента, и теперь все присутствующие отлично могли его разглядеть.
Дружный вздох облегчения и невольного сочувствия смешался с огорчённым сопением Тароса, едва клоны и Слава рассмотрели бледное, почти измождённое лицо очень худого парня, его голые щиколотки и запястья, выглядывающие из коротких штанин и рукавов прожжённого и грязноватого камуфляжа.
А парень вдруг загадочно усмехнулся, открыл серые глаза и обвёл всех хитрым взглядом. И на душе у Стана сразу стало легко, мастера всё-таки сотворили чудо.
– Юночка… любовь моя… – произнесло это чудо глубоким баритоном, садясь на своём необыкновенном металлическом ложе, – почему ты стоишь так далеко?!
Юнка жалобно всхлипнула, попыталась ответить, но так и не сумела. Просто ринулась к нему по мгновенно образовавшемуся проходу, зачем-то сдёргивая по пути пятнистую бандану. Обхватила Тина за талию, прижалась истово, как к святыне, и заплакала.
А он крепко стискивал её плечи, прятал лицо в растрёпанных каштановых локонах и молчал, лишь спина пару раз предательски вздрогнула. Но все опустили взгляды и сделали вид, будто ничего не замечают. Однако долго предаваться тяжким воспоминаниям Тин себе не позволил. Внезапно спрыгнул с оставшегося в одиночестве шара и, обняв одной рукой Хо за плечи, второй величественно, как вождь, помахал соратникам:
– Принимаю поздравления и бутрики. Бутрики можно сначала. Ма… как я тебе нравлюсь?
– Костик… – теперь Ярослава сжимала тонкий торс сына и рыдала в его обгоревшую куртку, – господи, какой же ты худой!
– Не хотелось быть ниже этих красавцев, – весело подмигнул Тин подобравшимся ближе клонам, не решавшимся пока хлопнуть его по плечу, – вот и пришлось пожертвовать жирком. Но ведь вы же меня откормите?
