Дизель и танк (СИ) - Тыналин Алим

— Конечно, Прокоп Силантьевич, — я изобразил на лице самое серьезное выражение. — Пройдемте в мой кабинет, там нам никто не помешает.

Звяга важно кивнул, его маленькие глубоко посаженные глаза сверкнули. Партийный значок образца 1917 года тускло поблескивал на лацкане потертой кожанки.

По пути в кабинет я размышлял. За время автопробега Бойков и Нестеров явно настроили его против меня. Что ж, пришло время превратить врага в союзника.

Мой кабинет встретил нас тишиной. За окном догорал весенний день, последние лучи солнца золотили крыши заводских корпусов. На столе громоздились папки с документами, в углу тихо шелестел вентилятор.

— Присаживайтесь, Прокоп Силантьевич, — я указал на кресло для посетителей. — Чай, кофе?

— Некогда рассиживаться! — отрезал Звяга, но в кресло все же опустился. — У меня серьезные вопросы по организации работы цеха. Социально чуждые элементы…

— Прокоп Силантьевич, — перебил я его, доставая из сейфа особую папку, — прежде чем мы обсудим ваши замечания, я хотел бы посоветоваться с вами как с опытным партийным работником.

Он слегка приосанился. В серых глазах мелькнул интерес.

— Дело государственной важности, — продолжил я, понизив голос. — Речь идет о создании принципиально новой техники для индустриализации страны.

Я раскрыл папку, где были тщательно подобранные чертежи. Ничего секретного, только то, что касалось производства грузовиков.

— Как вы знаете, товарищ Сталин лично интересуется развитием отечественного машиностроения.

Звяга подался вперед, его жесткое лицо чуть смягчилось. Я продолжал говорить, умело подводя разговор к главному. К предложению возглавить партийный контроль над стратегическим производством.

За окном окончательно стемнело. В свете настольной лампы под зеленым абажуром лицо Звяги казалось еще более суровым, но в глазах появился тот особый блеск, который я ждал. Блеск амбиций и осознания собственной значимости.

Кажется, рыбка начала заглатывать наживку.

— Вы понимаете, Прокоп Силантьевич, — я достал следующую папку, — сейчас решается вопрос технической независимости страны. Вы ведь помните, как в Гражданскую не хватало надежных машин?

Звяга нахмурился, машинально потер раненую ногу. В его глазах мелькнули воспоминания.

— Еще бы не помнить! — он стукнул кулаком по подлокотнику. — Под Царицыном из десяти грузовиков едва три на ходу были. А остальные… — он махнул рукой.

— Вот именно, — я развернул чертеж нового двигателя. — Теперь мы создаем технику, которая превзойдет все иностранные образцы. Но нужен особый контроль. Партийный контроль.

Звяга выпрямился в кресле. Его маленькие глаза сощурились, изучая схему.

— И что конкретно вы предлагаете?

— Создать специальную комиссию. По контролю за стратегически важным производством, — я сделал паузу. — Под вашим руководством, Прокоп Силантьевич.

Старые часы на стене гулко отсчитывали секунды. За окном проехал трамвай, его звон отдался где-то вдалеке.

— А эти ваши… спецы? — Звяга дернул подбородком в сторону лаборатории. — Не будут препятствовать партийному контролю?

— Напротив, — я улыбнулся. — Им нужен опытный руководитель. Человек, прошедший школу ЧК. Тот, кто умеет видеть суть.

Звяга медленно кивнул. Я видел, как в его голове складывается новая картина. Он уже не просто заводской парторг, а руководитель особой комиссии. Человек, облеченный серьезной властью.

— И о каких конкретно полномочиях идет речь? — спросил он, стараясь скрыть заинтересованность.

Я достал заранее подготовленный документ:

— Вот проект положения о комиссии. Контроль производственных процессов, участие в ключевых совещаниях, право запрашивать любую информацию по общим вопросам…

Звяга взял бумаги, его пальцы слегка подрагивали от волнения. Я намеренно не упомянул о секретной части работ. Этот вопрос даже не должен возникнуть.

В коридоре послышались шаги — кто-то из инженеров спешил в лабораторию. Через открытую форточку доносился вечерний заводской гудок.

— Хм… — Звяга изучал документ, шевеля губами. — А что товарищ Сталин? Он в курсе работ?

— Разумеется, — я чуть понизил голос. — Более того, он лично интересуется ходом развития этого направления.

Это было чистой правдой, хоть и не всей. Звяга выпрямился еще больше, его грудь с партийным значком заметно выдалась вперед.

— Что ж… — он поднялся, опираясь на трость. — Я подумаю над вашим предложением. Партия не может оставить без внимания столь важное дело.

Я тоже встал:

— Конечно, Прокоп Силантьевич. Обдумайте все хорошенько. И заходите завтра, покажу вам цеха, познакомлю с производством поближе.

Когда за Звягой закрылась дверь, я позволил себе легкую улыбку. Первый шаг сделан. Теперь главное — не спугнуть добычу.

В старых купеческих складах было тихо. Только из дальнего помещения доносился привычный лязг оборудования и гудение вентиляции. Величковский в своем неизменном пенсне на черном шнурке склонился над микроскопом «Цейс», изучая структуру очередного образца брони.

— Николай Александрович! — Сорокин влетел в лабораторию, размахивая листами с расчетами. — Посмотрите, что получается при добавлении молибдена в верхний слой!

Величковский оторвался от микроскопа, близоруко щурясь:

— Интересно… Очень интересно. А если увеличить содержание хрома…

В этот момент в помещение вошел Коробейщиков, его длинная фигура в прожженном сюртуке высилась в помещении, макушка почти касалась потолка.

— Не говори гоп, пока не перепрыгнешь! — возвестил он, доставая кусок угля. — Сварка покажет, чего броня стоит!

Его узловатые пальцы быстро набросали на листе ватмана схему нового сварочного стенда.

— Смотрите, — Величковский указал на график. — При такой концентрации легирующих элементов твердость внешнего слоя достигает невероятных значений. Но внутренний слой сохраняет вязкость.

— Без труда не выловишь и рыбку из пруда! — отозвался Коробейщиков, уже настраивая сварочный аппарат. — Сейчас проверим, как эта красавица варится.

Сорокин методично готовил образцы, нанося маркировку. Его худое лицо выражало предельную сосредоточенность. Первый образец лег на сварочный стол.

Коробейщиков работал, словно дирижировал невидимым оркестром. Длинные пальцы плавно двигались над металлом, электрическая дуга пела под его управлением. Сварной шов ложился ровно, будто литой.

— Чем дальше в лес, тем больше дров! — пробормотал он, закончив первый проход. — Давайте-ка проверим качество шва.

Величковский уже настраивал рентгеновскую установку. Сорокин помогал ему, расставляя защитные экраны.

— Структура шва идеальная, — профессор изучал полученный снимок. — Никаких пор или включений. Но нужно проверить прочность.

Образец установили на испытательный стенд. Стрелка индикатора медленно поползла вверх.

— Пятьсот килограммов на миллиметр… Шестьсот… Семьсот…

Коробейщиков замер, его разновеликие глаза не отрывались от прибора.

— Восемьсот… Девятьсот…

Сорокин нервно постукивал карандашом по столу.

— Тысяча! — выдохнул Величковский. — И никаких следов разрушения!

— Не хвались в поле едучи, хвались приехавши! — отозвался Коробейщиков, но его довольная улыбка говорила сама за себя.

Профессор бережно извлек образец из пресса:

— Нужно срочно сообщить Леониду Ивановичу. Такие результаты превосходят все ожидания.

— А еще нужно провести баллистические испытания, — добавил Сорокин. — Он говорил, что есть договоренность с полигоном в Кубинке.

— Москва не сразу строилась! — Коробейщиков уже готовил следующий образец. — Давайте-ка проверим разные режимы сварки.

За окном смеркалось, но в лаборатории продолжалась работа. Величковский колдовал над составом легирующих добавок, Сорокин проводил расчеты прочности, а Коробейщиков варил один образец за другим, приговаривая неизменные поговорки.

Случайный наблюдатель никогда бы не догадался, что в этих старых складах рождается броня для будущих танков. Броня, которой предстоит защищать жизни тысяч танкистов.