Кодекс дуэлянта. Книга 4 - Тим Волков
— Это стражи, — шепнула она. — Гончие занимаются некромантией. Думаешь, зачем им моя сила магическая понадобилась?
Я удивленно глянул на девушку.
— Они используют ее для создания вот таких тварей, — девушка брезгливо сморщилась.
Вернулись гончие от старосты. Коротко с презрением глянув на нас, отдали приказ наших охранникам:
— Этих — в каменные темницы.
И нас тут же потащили к центру деревни. По пути я заметил еще несколько оживших мертвецов, они косолапо ходили по улицам и выполняли какие-то простые задания — перевозили камни, убирали мусор, даже пытались завести одну из шестереночных машин. Их движения были медленными и неуклюжими, но в них была некая жуткая целеустремленность.
В центре деревни стояла высокая башня, из ее стен выходили громоздкие трубы, из которых валил черный дым. Рядом с башней находилась массивная дверь из темного дерева, украшенная гротескными рельефами, изображающими скелеты и черепа. Охранники подвели меня к двери, и один из них ухватил меня за плечо, крепко прижимая к себе.
Второй охранник загромыхал ключами и замком.
— Пошел! — сквозь зубы процедил он, когда дверь была открыта.
Меня грубо втолкнули внутрь.
Нас отвели в темницу, пропахшую сыростью и плесенью. Там нас оставили наедине с нашими мыслями, с ожиданием ужаса, который готовила нам эта странная деревня, полная камня, шестеренок и оживших мертвецов.
Мокрые стены камеры сомкнулись вокруг меня, как могильная плита. Сырость пробиралась под рваную одежду, ледяными пальцами сковывая тело. В полумраке, едва прорезаемом узкой щелью в двери, я различил лишь очертания дряхлого старика, сгорбившегося в углу.
— Добрый день! — произнес я больше от безысходности, чем от злобы.
— День и в самом деле добрый, — прокряхтел старик.
Он словно сливался с каменными стенами, сгорбившись в углу и укутавшись в лохмотья некогда богатой одежды.
Его седые волосы, длинные и спутанные, ниспадали на плечи, сливаясь с плесенью, покрывавшей стены. Морщинистое лицо, изможденное годами и невзгодами, выражало безграничную скорбь и смирение.
Взгляд старика, устремленный в пустоту, был пуст и отрешен. Казалось, он давно покинул этот мир, оставив лишь оболочку, терзаемую воспоминаниями о былом величии.
Сухие, потрескавшиеся губы старика едва шевелились, беззвучно бормоча молитвы или проклятия. Его руки, узловатые и иссушенные, покоились на коленях, словно навсегда сжатые в безмолвной мольбе.
В его глазах, когда он, наконец, оторвал взгляд от пустоты и посмотрел на меня, мелькнуло нечто похожее на сострадание.
— Уж лучше бы вы убили себя, чем дались им в руки, — прохрипел он, его голос был тих, как шелест листвы на ветру. — Здесь тьма поглощает все.
— Убивать себя и сдаваться я не собираюсь! — с жаром ответил я.
Старик улыбнулся, но ничего не ответил.
Камера, вернее, каменный мешок, где я оказался, не предвещала ничего хорошего. Каменный пол, покрытый плесенью, чавкал под ногами, а воздух был густ от запаха тления и безысходности.
Ни скамеек, ни стульев не было, поэтому пришлось сесть на пол.
Я опустился на холодные камни, чувствуя, как озноб пробирает до костей. Мысли путались, а в голове гудело от тишины, нарушаемой лишь каплями воды, падающими с потолка.
Я сжался в комок, стараясь согреться собственным теплом. Мысли метались, как дикие звери в клетке, отчаянно ища выход из этого каменного плена.
— Кто вы? — спросил я хриплым от безмолвия голосом, обращаясь к старику.
Все-таки он был тут больше моего и обладал кое-какой информацией.
Старик медленно поднял на меня глаза, мутные от печали. Ответил:
— Меня зовут Кристоф. Но я — никто, — прохрипел он, его голос был тих, как шелест листвы на ветру. — Просто тень, забытая в этом проклятом месте.
— Сколько же вы здесь? — вырвался у меня вопрос.
Старик задумался, словно пытаясь вспомнить давно ушедшее время.
— Не знаю, — пробормотал он. — Кажется, вечность. Меня просто забыли здесь, как ненужную вещь.
В его словах звучала не горечь, а скорее безразличие, словно он давно смирился со своей судьбой.
— Но почему? — не мог я успокоиться. — За что вас заточили в эту темницу?
Старик покачал головой.
— Не помню, — ответил он. — Память утекает, как вода сквозь пальцы. Осталась лишь пустота.
Я с сочувствием посмотрел на него.
— Мы должны выбраться отсюда! — воскликнул я, решимость загорелась в моих глазах.
Старик лишь горько усмехнулся.
— Многие так говорили. А в итоге, где они? Нету никого!
Но я не мог сдаться. Я знал, что должен сделать все возможное, чтобы спасти себя, Лариель и этого несчастного человека, даже если он сам уже не верил в спасение.
— Я не оставлю вас здесь, — твердо сказал я. — Вместе мы найдем выход!
Старик пристально посмотрел на меня, словно пытаясь понять — говорю ли я искренне, либо просто хочу выведать у него нужную информацию.
— Хочешь выйти отсюда? — спросил он с едва скрываемой усмешкой.
— Конечно!
— Есть один способ.
В этот момент я понял, что моя судьба переплелась с судьбой этого забытого старика. И я был готов на все, чтобы вырвать нас обоих из этого каменного ада.
— Какой? — с замиранием спросил я.
— Полезай наверх, — еще шире улыбнулся своей беззубой улыбкой старик.
— Куда?
— Видишь вон там, под самым потолком есть небольшое отверстие? Это воздуховод. На стене есть выемки, по ним ты сможешь добраться до верха. Ты молодой, сильный. У тебя получится.
Я не понимал зачем это надо — сквозь такое узкое окошко никто не сможет пролезть, максимум получится высунуть руку, — но полез.
Сердце колотилось в груди, как дикий зверь, а руки дрожали от напряжения. С трудом цепляясь за скользкие камни, я карабкался по стене темницы, одержимый жаждой увидеть, что творится за пределами моего каменного плена.
Наконец, добравшись до узкой щели, я прижался к ней всем телом, стараясь разглядеть хоть что-то в тусклом свете предрассветных сумерек.
— Есть! Я наверху.
— Хорошо. Теперь оглядись. Сквозь окошко много чего видно.
Передо мной раскинулась площадь деревушки, окутанная зловещей тишиной. В центре площади, под бдительным надзором вооруженных стражников, возвышалась жуткая махина из ржавого железа.
Это была пыточная машина, монстр из кошмаров, созданный для того, чтобы выкачивать из людей магическую силу.
Огромное колесо, усеянное шипами, медленно вращалось, готовое разорвать плоть на части. К колесу были