Бурят (СИ) - Номен Квинтус
— То есть вы репрессии, можно сказать, закончили.
— Мы расчистили авгиевы конюшни, но все же лошади гадить продолжают и дерьмо выгребать придется постоянно. А если с этим не затягивать, то дерьма всегда будет немного. Кстати, работа партии в том и состоит, чтобы быть на передовых ассенизаторских позициях.
— Мы боролись за создание государства, в котором трудящиеся будут жить счастливой жизнью…
— Я уже устал повторять: этот ваш Ленин сформировал для всех вас абсолютно ложные идеалы. Пропагандировал идею о том, что государство отомрет, что деньги исчезнут — а это ведь полнейший бред, и чтобы понять это стоит лишь ненадолго задуматься. Я тут нашел у одного вроде бы поэта, Соловьев его фамилия, интересную мысль: «государство нужно не для того чтобы был рай, а для того чтобы не было ада». Вы подумайте об этом, мысль-то куда как глубже, чем выглядит поначалу.
— То есть вы считаете…
— Я считаю, что государство должно быть чем дальше, тем сильнее. Чтобы лучше защищать обездоленных и давать сильным возможность лучше зарабатывать и слаще жить. Но для этого государство должно быть сильным настолько, чтобы защищать не столько интересы отдельного человека, сколько себя — как защитника интересов всех людей. Собственно, мы сейчас этим и занимаемся: укрепляем государство. А уж каким путем… я одно могу точно сказать: путь сей должен быть праведным.
— Ну уж…
— А насколько праведны деяния наши, страну по такому пути ведущие, лишь история рассудить способна. Причем далеко не сразу…
В середине апреля в Урге внезапно скончался Агваанлувсанчойжиннямданзанванчүг (ну, бывают у монголов имена, выговорить которые немонгольскому человеку не под силу, к тому же упомянутый даже монголом не был, а родился лхасцем — а там с именами вообще ужас что творится). Совсем молодой был, ему всего пятьдесят четыре прошлой осенью стукнуло. И великий монгольский народ в едином порыве предался скорби. А пока народ скорбел в связи со смертью монарха (в миру известного как Богдо-Гэгэн восьмой, так как его имя и большинство монголов произнести не могли и пришлось «упростить»), отдельные монгольские товарищи наперегонки бросились примерять на себя… корону тамошние монархи не носили, а вот что у них было взамен короны… в общем вот это они и бросились примерять. И примеряли они это примерно неделю, пока на срочно собранном курултае кто-то не вспомнил, что Богдо-хаан был, конечно, монгольским ханом, но ведь не единственным! А так как теперь остался лишь один хаан, то споры о том, кто будет теперь страной править, глупы и неуместны.
О смерти Богдо-хана в Москве узнали уже через день, и члены правительства были несколько озадачены тем, что в связи с этим печальным событием товарищ Бурят, бросив все дела, немедленно помчался в Ургу. То есть понятно, что смерть не просто монарха, но и духовного вождя всех монголов (ну, тех, кто буддизм исповедовал) — серьезная утрата (для этих монголов и даже для многих бурятов), но ведь Николай Павлович-то большевик! И даже атеист, зачем ему-то столь резво бежать и выражать соболезнования или что там по протоколу положено?
Впрочем, товарищ Сталин (все еще занимающий, хотя и «по совместительству», пост министра по делам национальностей) заметил, что хотя выражать свое почтение монарху, тем более иностранному, большевику как бы и не положено, но вот продемонстрировать это уважение в отношении духовной культуры очень даже братского народа — вполне уместно. И что товарищ Бурят, очевидно лучше многих понимающий образ жизни и мыслей тамошних народов, поступил скорее всего очень правильно. Потому что дружба Советского Союза с Монголией лишь укрепится, а поля засеять и без Предсовмина у людей прекрасно получится. Да и заводы разные позапускать — тоже. А если обратить внимание на то, что пока каждый второй завод тоже запускался по ту сторону от Байкала, поездка Председателя Президиума ЦИК может поспособствовать еще более быстрому пуску тамошних заводов. Ну или еще чему-нибудь…
Сам же Николай Павлович в далекую Монголию помчался вовсе не выражать скорбь: такой традиции все же у буддистов не имелось. Но товарищу Буряту были известны некоторые другие «традиции», просочившиеся в монголо-бурятскую культуру от китайцев и (в гораздо меньшей степени) от казаков того же Семенова и солдат русской армии. Нойоны, безусловно, пошлют куда подальше всплывших в мутной водице войн и революций «радетелей за народные массы», «радетели» — чтобы было на что за массы радеть — постараются ограбить все яса, до которых смогут дотянуться. За «богатую прикормку» много молодых парней потянутся в армию «радетелей» — и такая начнется борьба за всеобщее счастье, что живые позавидуют мертвым.
Это если не появится кто-то, кто все это дело остановит. А сейчас этим кем-то был официально назначенный самим Богдо-Гэгэном (а вовсе не Богдо-хааном) Наранбаатар-хаан. Конечно, Гэгэном (то есть тем, кто указывает путь душам народным) ему не стать, но вот должность хана, освященная высшим духовным авторитетом, дает ему (и только ему) право приказывать. Прикажет всем заткнуться — все заткнутся. Или даже не прикажет, а просто попросит: ведь в самую тяжелую зиму двадцать первого-двадцать второго года он лишь попросил — и монголы подарили России даже больше трехсот тысяч коров на мясо, причем выбирали самых упитанных в стаде…
Но и прочить (или все же приказывать) нужно было с умом. Тогда («за коров») забайкальцы тоже монголам много чего подарили. А что дарить теперь? Хорошо, что было время об этом подумать, пять дней на подумать было, пять долгих дней, пока поезд мчался от Москвы к Верхнеудинску. А там — в своей все еще оставшейся «за ним» квартире — Николай Павлович, переодеваясь в «правильную одежду», уже знал, что он «подарит монгольскому народу». И в Ургу из Верхнеудинска отправился уже не один, а с огромной делегацией.
«Правильную одежду» ему изготовили на Петровском Заводе, причем в ее изготовлении принимали участие и рабочие завода, и довольно многие буряты (последние — еще и рабочим объясняли, что и как нужно сделать). Получилось очень неплохо, хотя ходить в этой одежде было довольно тяжело. Но — спасибо бабушке Андаме — силой его господь не обидел, а пару часов и потерпеть можно. Зато — когда Николай Павлович Андреев, он же Наранбаатар-хаан, вышел из вагона в полном монгольском боевом облачении (по ощущениям самого бергмейстера времен самого Чингисхана) — нужный эффект был достигнут. На не закончившемся еще курултае все нойоны поклялись никакую бузу не затевать, практически без обсуждений согласились с предложением поставить «временно исполняющим обязанности монгольского начальника» товарища Сухбаатара, с большим энтузиазмом поддержал предложенную Николаем Павловичем «программу развития страны» — и на этом всё закончилось. То есть для Монголии в большой степени лишь началось, но с буддистами в этом отношении все проще: они никуда не спешат потому что знают, что все, что намечено богами, свершится. А если нынешний хаан носит гуталы, которые пожалованы смертному самим Заарин Тенгри… Буддизм — он конечно и в Монголии буддизм, а Заарин Тенгри вроде больше как раз больше по здоровью специализировался, однако кто сделал Темучина Чингисханом, каждый монгол с младенчества знал (а Николай Павлович, случайно услышавший, какие узоры были на гуталах старого Лодондагбы, глубоко задумался)…
Впрочем, надолго задумываться у него времени не было: кроме Монголии в мире существовал еще и СССР, руководителем которого товарищ Бурят был избран. А еще в мире существовала Япония — и вот с ней у Советского Союза имелись некоторые неурегулированные территориальные споры. Которые требовалось срочно урегулировать…
Ультиматум Японии был передан в простой и доступной форме: «Вам дается неделя на то, чтобы убраться с Северного Сахалина и заплатить за похищенные там природные ресурсы миллиард рублей золотом. А если вы условия ультиматума не выполните, то Советская Россия сочтет договор Сан-Франциско расторгнутым со всеми вытекающими последствиями». Николай Павлович искренне надеялся, что выполнять японцы ничего не станут, но даже он не ожидал, насколько они успели обнаглеть: официальный ответ Японии гласил, что «Япония дикарей за наглость больно накажет», так что даже неделю можно было не ждать. Но СССР честно эту неделю просто ждал, а когда ничего не дождался…
