Время ушельцев - Сергей А. Филимонов
И — сто тысяч проклятий! — мидгардский флот был уже тут как тут.
Вордену удалось вырваться из рушащегося мира. Но путь к другой, верхней крепости был уже безнадежно отрезан.
Залп!
«Сокрушитель» вздрогнул от чудовищной отдачи, когда Жезлы Пустоты помчались в цель. Но навстречу им взметнулась волна пламени — и проглотила их.
«Сокрушитель звезд» отчаянно палил из всего своего оружия. Один из кораблей во вражеском строю уже разворачивался, выходя из боя, и огонь охватывал его надстройки. Но второй, рядом с ним, стремительно приближался…
— «Ворон» горит! — крикнул впередсмотрящий.
— Вижу! — отозвался командир «Янтаря» Аграхиндор. — Вперед!
И, полуобернувшись к стоявшей рядом Даэре:
— Так ты уверена?
— Уверена. Это — цитадель Вордена.
Маленький кораблик на обзорном экране продолжал расти.
— Неучи! Сосунки! — злорадно посмеивался Ворден. — Вот сейчас они подойдут поближе, вот сейчас…
Удар! Защитное зеркало разлетелось на тысячи осколков, и каждый из них сверкал в луче внезапно ослепшего локатора маленьким солнцем. Кораблик исчез с экрана, но Ворден знал: он здесь, рядом. И никаких шансов справиться с ним у незрячего «Сокрушителя» уже нет.
— Огонь! Огонь! Огонь! — кричал Ворден. — Полный огонь! Ураганный! Вы слышите? Огонь!
Но в его отчаянном крике ему самому слышалось совсем другое слово:
— Агония!
«Янтарь» резко вильнул в сторону.
— Эй, на руле! Ты что, струсил? — и, внезапно поняв, в чем дело, Аграхиндор метнулся на корму, выправил курс… и, закашлявшись кровью, медленно опустился на палубу, заклинив румпель своим телом.
— Вот и все, — прошептала Даэра. — Теперь моя очередь…
И, опирая свой магический жезл, как винтовку, о фальшборт, она выкрикнула заклятие, к которому прибегают лишь очень немногие маги, и только в самом крайнем случае:
— Ойо эрувэ эа теннойо! Вечно сущее да пребудет вовеки!
Боль была страшной, но Ворден ее почти не чувствовал. Как будто в кресле перед разбитым вдребезги экраном сидел кто-то другой, и это его растерзанное тело пожирало пламя. С треском рушились переборки. Скрежетали расходящиеся швы. И, казалось, корабль громко и печально стонет, прощаясь навсегда со своим боевым командиром.
Всю свою жизнь Ворден смеялся над сказками о бессмертии души. И только сейчас он понял с неотвратимой ясностью: это не сказки.
Тело его умирало. Душа оставалась жить, и исправить уже ничего было нельзя.
Через мгновение он был мертв.
Глава пятая и последняя
«Они полагают, что в этом и состоит суть и смысл жизни — делать все по собственной своей воле, ни от кого не завися, нижe от всякой мысли о Вечносущем (да пребудет оно вовеки!), от вечного и докучного соотнесения своих поступков с Его волею. Благо тому, кто может понять, что сие против естества, и обращает душу свою к Источнику всякого света, и созерцание Его столь сладостно, что все утраты обращаются в ничто. Стократ же благо тому, кто внимает Вечносущему ежечасно. Ибо он навеки записан в книге жизни, и его жизнь делает мир живым. И посему…»
— Und darum er der Behuter heibt, — прочел вслух Митрандир, с трудом разбирая готический шрифт.
— И посему зовется он Хранителем, — произнес вошедший в комнату альквэарминской башни Фаланд. — «Искусство волшебства» в переводе Целлариуса. Глава пятая и последняя, повествующая о Хранителях и Осквернителях.
Черный плащ, расшитый ало-оранжевыми языками пламени — цвета круга Плутона — ниспадал до самых щиколоток главы Братства Светлых Магов. Из-под левой полы выглядывала крестообразная рукоять длинного меча. И лишь в полуприкрытых глазах таились боль и усталость. И дымящиеся груды серого пепла на обугленных альквэарминских камнях.
— Да. Горькое это слово — «победа», — вздохнул Митрандир.
— Ну нет, пока еще не совсем победа. До настоящей победы ох как далеко. Сколько ран нам еще перевязывать, сколько костров погребальных возжигать! А победить мы все равно победим. Теперь уж точно.
Снизу доносилась яростная ругань. Судя по голосу, бранилась Галадриэль:
— Это что? Это госпиталь? Это кабак, а не госпиталь! Где сортировка? Где сортировка, я вас спрашиваю? Почему ожоговые лежат рядом с гнойными? А это что? Пневмоторакс?! Живо на стол!
— Уже взялась за дело, — улыбнулся Фаланд. — Так ты решил почитать последнюю главу? И как?
— Здорово, но непонятно, — признался Митрандир. — То есть сердцем я понимаю, что так оно и есть, а почему — объяснить не смогу.
— Если понимаешь, то и это уже стоит многого, — серьезно ответил Фаланд. — А что касается доводов разума… Про второй закон термодинамики слышать доводилось?
— Н-нет…
— Ну вот, сколько раз, по-твоему, эту башню ремонтировали?
— Небось, уже и счет потеряли! — улыбнулся Митрандир.
— Не без этого, — кивнул Фаланд. — А если бы не ремонтировали, от нее давно бы и следа не осталось. В этом и заключается второй закон термодинамики: чтобы сохранять нечто в неизменности, надо прилагать внешние усилия. Иначе это нечто утрачивает свою структуру, разрушается и гибнет. Это для физических объектов. А для объектов мысленных, то есть для высказываний, существует аналогичная теорема в математической логике. Ее доказал в 1931 году австрийский математик Курт Гёдель. Согласно ей, любая система высказываний должна в обязательном порядке содержать аксиомы, то есть положения, внутри этой системы недоказуемые и доказыванию не подлежащие. Опять-таки необходимы внешние усилия.
А мы, маги, говорим проще: мир есть Творение Всеединого и в силу этого всеедин. Любая самозамкнутая система любых объектов, потерявшая связь с ним — от башни из детских кубиков до цивилизации включительно — может существовать только временно. Ибо, когда в мир перестает изливаться Каладроссэ — Первоэнергия Творения — в нем воцаряются Пустота, Тьма и Гибель. Тогда действие бессильно, любовь бесплодна, творчество подменяется халтурой, а вера — пустой догмой.
Есть только один способ избежать этого: расширяться, хапать, хапать, хапать, хватать все, до чего можно дотянуться, пожирать чужую жизнь, чтобы наполнить свою пустую оболочку. И тогда…
— Ага, — горько усмехнулся Митрандир. — Как в некоторых семьях: две курицы в кастрюле, две машины в гараже, две кровати в разных комнатах, и чтоб никаких детей.
— Вот-вот. Фраза, если не ошибаюсь, принадлежит американскому президенту Рузвельту. Кстати, ты знаешь, какую часть населения Земли составляют американцы? — неожиданно спросил Фаланд и сам же себе ответил: — Одну двадцатую. А потребляют пятнадцать процентов мировых ресурсов. Казалось бы, что плохого в том, что люди живут хорошо?
Митрандир молчал. В его мозгу вертелась какая-то мысль, но он не мог ее пока сформулировать.
— А ты подумай-ка, что будет, если по тому же пути захотят пойти не пять процентов, а тридцать пять, — предложил
