Шофер. Назад в СССР (СИ) - Март Артём

— Да кому они нужны? Кто за ними смотреть-то будет? — Насупился Серый.

— Будуть! Особенно когда начнется уборка, а машины все стоять! И чего тогда?

— Да ничего не будет! — Махнул рукой, Серый, — а как раньше было? Все как-то колхоз выкручивался и щас выкрутится.

— Нет, Пашка, — отрезал Степаныч, — отвечаю я тебе отказом. Не будем мы запчасти на сторону со складу продавать. Ну! К чертовой матери!

Пашка нахмурился. Раздул ноздри своего тонкого носа.

— Ну и брехло ты, Степаныч.

Степаныч, который отвернулся уж к бочке, выдать Пашке масла для заднего моста, аж замер. Оглянулся.

— Чего ты мелешь?

— Брехло ты, дядя Егор. Брехло, и никто больше.

— Ты что, сученок плетешь? — Пошел Степаныч на Серого, — да если б ни я, сидел бы ты после своей колонии за три копейки! Никуда ж брать не хотели, если б ни я!

— Ну-ну, — ближей ни шагу, — Сгорбился Серый, — ни то я за себя не ручаюсь!

— Бить будешь⁈ Дядьку родного⁈

— Да почем мне такой дядька нужен, что слова своего не держит? Ты чего мне говорил, когда я в станицу переехал⁈ Что будешь помогать и нас с мамкой и братом на произвол судьбы не бросишь!

— А что? — Крикнул ему Степаныч, — бросаю⁈ И в гараж тебя устроил, хлопотал, и копейкой, ежели что надо, помогаю! Это ты лезешь куда не просют! Везеде свой нос, в сомнительные дела суешь!

— Тише, не ори, — Сказал холодно Серый, — гараж полный людей уже.

— Неблагодарная твоя рожа! — Плюнул Степаныч.

— Неблагодарная? — Серый нахмурился, — это ж кто кого благодарить должен?

— Ты чего паршивец, плетешь? — Побледнел Степаныч.

Серый злобно зыркнул по сторонам. Приблизился к Степанычу и одним махом схватил его за грудки. Механик испуганно заглянул в Пашкины потемневшие глаза.

— Ты вспомни, из-за кого я в колонии для малолеток оказался? Кто меня надоумил отца зарубить?

— Да ты что такое плетешь-то? — Округлившимися, полными ужаса глазами смотрел Степаныч на Пашку.

— А что? Забыл, как все было? — Холодным зловещим полушёпотом говорил Серый, — когда ты приехал на Новый год к нам в гости, а папка пьяный мать побил. Сеструху твою! Как мы разняли в первый раз его с мамкой. А потом с тобой стояли на дворе, курили. И ты мне сказал, что убил бы его, папку, значит. Да только не хватает у тебя смелости!

У Степаныча сперло дыхание. Он не знал, что сказать. Просто слов не находил.

— А как через полгода все повторилось, на папкином дне рождения, ты ж тоже там был. Видел, как отец на маму бросился. Видел, как я топор с завалинки хвать! И на него! Видел ты все, да не остановил… Никогда ты моего папку не любил, а сам прибить боялся. Моими руками ты его зарубил.

Пашка бросил Степаныча.

— Пусть папку никто не любил. Пусть был он сумасбродный, — отошел Пашка в сторону, переводя дыхания, — но твои слова меня на убийство надоумили. Моими руками, — показал он свои сухощавые пальцы Степанычу, — моими руками ты мамку решил от бати избавить. И моей судьбой.

Степаныч прислонился к стеллажу. Что-то на нем громко брякнуло. Сам же механик тронул пальцами колотившийся висок.

— И потому, — холодно ответил Серый, — не я тебе за помощь должен, а ты мне по гроб жизни. Понял? Не позволю я своим в колхозниках ходить. Выведу в люди.

Пашка без разговоров сам набрал себе масла и вышел из склада.

Очень неприятны были эти воспоминания. Ехал он в гараж и переливал в голове, что может зря так с дядькой жестко поступил. Надоело ему гонять весь день эти мысли, и Пашка решил:

— А пропади все пропадом! Никто меня виноватым не заставит себя признать! Хватит! Повинили уже и на суде, и в колонии. Вся моя вина там и остался…

Уже стемнело, когда Пашка поставил свою машину на место. В гараже было мало людей.

Пашка нахмурился, когда увидел, как Землицын выбирается из Белки. Неужто уже выдали машину?

Пашка плюнул, глянул, не стоит ли дядькин москвич на своем месте, у склада с запчастями. Гордость не позволила Серому пойти к дядьке, просить, чтоб тот домой отвез. Потому пошел он пеший.

— Э! Серый! — Раздался за спиной Пашки свист. Он обернулся.

Шел к нему решительным, широким шагом Землицын. Пашка сначала испугался, но быстро совладал со страхом. Волей натянул на лицо нахальное выражение.

— Чего тебе?

Землицын не ответил. В три шага оказался рядом. А потом лицо Пашкино прострелила тупая боль. В глазах все поплыло, и что-то сильно ударило в копчик.

Когда Пашка открыл глаза, то понял, что лежит на земле. Тронул лицо, ощущая, как набухает под пальцами ударенная челюсть.

— Дядьку своего до больницы довел, — сплюнул Землицын, — до инсульта своими склоками да интригами. Молись теперь, коль верующий, чтоб жив он остался в больнице-то.

Землицын обернулся, пошел к выходу. Пашка провожал его ошарашенным взглядом.

— А по роже получил, — бросил Игорь через плечо, — за масло. Увижу еще раз, что к машине моей полезешь, отделаю сильнее.

После происшествия с Степанычем прошло несколько дней. Был понедельник, а к середине недели должна была начаться уборочная страда. В гараже полным ходом шли подготовки к уборке. Что касается самого механика по выпуску, то врачи в районе спасли его. Вот только работа Егора Степановича в гараже до сих пор была под вопросом. Непонятно оставалось, как он восстановится после такого тяжелого инсульта.

У меня же была другая напасть. Завгар разрешил мне кататься на Белке. По его словам, приказ об этом еще готовился, но раз уж так все обернулось, я могу ездить на ней и сейчас.

После того, как стал я кататься на Белке, ожидаемо, шоферы принялись меня сторониться. Проявлялось это сначала не сильно, и потому я даже и не заметил. Но вот сегодня… Сегодняшним днем они меня доконали. Но об этом позже.

— Слышь, че скажу? — Начал завгар, когда я утром понедельника зашел в кабинет за путевкой.

— Ммм?

— Пашка Серый написал на тебя жалобу, — сказал Федотыч, — будет товарищеское разбирательство в колхозе по этому поводу.

— А чего тут можно было еще ожидать? — Сказал я, — пусть хоть десять жалоб напишет. Заслужил он по морде-то.

— Я вот думаю, — меланхолично поднял глаза Олегыч от моего путевого листа, — что погорячился ты, Игорь. Не стоило тебе его бить.

Олегыч глянул на завгара, как бы ища своим словам поддержки, однако дядя Миша промолчал.

— А я и не горячился вовсе, — пожал я плечами, — сознательно я ему в морду дал. Потому как считал, что заслужил он того.

— Ну вот, — вздохнул Федотыч снова, — придется теперь перед комиссией объясняться.

— Объяснюсь.

— Вот твоя путевка, молодой, — протянул мне лист Олегыч.

— На току работа, — прочитал я поручение, — ну ладно.

— А когда комиссия с колхоза приезжает? — Олегыч обратился к завгару.

— Да часам к десяти должна, — завгар посмотрел на часы, — приедут глядеть машины перед страдой.

— Ревизионная комиссия в этом году лютует, — вздохнул Олегыч, — все торопится куда-то торопится. Чего-то все высчитывают.

— Да вот, — продолжил Завгар, — ходют слухи, что че-то в колхозе не сходится дебит с кредитом. Вот и ищут.

— Так, — рассмеялся Олегыч, — сам знаешь, как оно у колхозников бывает. Все вокруг колхозное, все вокруг мое.

— Да не. Там что-то по-крупному у них, — покосился на меня глазом завгар, — говорят связанное с армавирским делом.

Послушав их немного, я вышел во двор.

Белка стояла долго, и сегодня, перед тем как выйти в рейс, я хотел хорошенько осмотреть свою новую машину. Глянуть, есть ли болячки, в каком состоянии находятся узлы машины. Нужно мне ее знать, чтобы удобно было работать. Свой пятьдесят второй я уже неплохо выучил. А тут вот новая Белка надо и ее нутро узнать получше. Потому решил я перед рейсом устроить короткий осмотр.

— Слушай, Титок, — подошел я к молодому шоферу, — Здорова!

— И тебе не хворать, — Титок поднял на меня маленькие темные глаза. Поднялся от колеса. Заглянул в показания тонометра.