Авиатор: назад в СССР 5 (СИ) - Дорин Михаил

— Жарко, — прошептала Оля, развернулась ко мне задом и уперлась руками в стекло, оставив на нём следы от своих ладоней.

— Я не против открыть, но много будет зрителей, — ответил я, прихватывая нежную попу девушки.

— И можно вывалиться… ох… а! — начала сжиматься Оля, готовясь к своему промежуточному финишу. — Серёжа, а ты не зря… пришёл! — выкрикнула она.

И с этим криком наслаждения закончил и я. Я не мог отлипнуть от Вещевой, ощущая каждое биение её сердца и прерывистое дыхание. Почему-то, в этот момент дёрнуло меня сказать ей нечто «важное».

— Оль, а я тебе конфетки принёс. Будешь?

Глава 27

Следующий день изначально не был каким-то особенным. Не ощущалось напряжения оттого, что сегодня начнётся большая операция по уничтожению противника в Панджшере.

В столовой обычный завтрак с разговорами о недавних новостях, обсуждения качества приготовленной еды и что будет вечером, когда этот «рабочий» день закончится.

— Араратыч, вчера ты был совсем не в ударе. Даю тебе возможность отыграться, — поддёргивал Бажаняна замполит Гусько, вспоминая вчерашние баталии в нарды.

— Это тебе вчера ветер дул в нужную сторону. Кости нормально шли. Вот клянусь, сегодня «домашнего марса» ты не избежишь, — отвечал ему зам по лётной, постукивая пальцем по столу.

У меня настроение было самым обычным. Хотя, не может оно быть таким, когда тебе через некоторое время придётся выйти на цель и сбросить бомбы на головы противника. Может, после разговора с Ольгой, который должен состояться во время предполётного медицинского осмотра, станет повеселее. Вчера я, как говорится, даже чаю не попил и снова ретировался, методом исчезновения через окно.

Тем не менее, сегодня нужно с ней поговорить по поводу Ани. Ещё раз объяснить ей, что всё это капризы московской корреспондентки. Эффект незавершённого действия в юности, когда она была влюблена в Родина, а сам Сергей был не таким уж открытым с девушками. Постучавшись в кабинет врача в здании «высотки», я вошёл внутрь, не дожидаясь разрешения.

— Проходите. Садитесь, — сказала Вещевая, стоявшая около окна и смотревшая куда-то вдаль.

Так, начало не самое хорошее. Может, не выспалась?

— Доброе утро, Оля, — тихо произнёс я, подойдя к ней со спины.

Девушка слегка повернула голову и лишь кивнула в сторону стола. Дуется, что на чай не остался? Бывает! Исправлюсь в ближайшее время.

— Присаживайтесь, Сергей Сергеевич, — серьёзным тоном произнесла она. — Как самочувствие? Режим предполётный не нарушали?

— Нет, — ответил я, потянувшись к ней, чтобы обнять, но Оля убрала мои руки и села за стол.

Пока я ещё был спокоен, но щёки стали немного подгорать. Внутри расстройство начинает перерастать в какую-то злобу. Вот она какая, Оля Вещевая! Характерная!

— Присаживайтесь. Померить давление необходимо, — сказала докторша, доставая тонометр.

— Это обязательно? — спросил я, присев на стул и впился взглядом в Олю.

Хотелось не упустить из виду ни малейшей эмоции принцессы, но пока она держалась очень стойко. Ни секунды не смотрела на меня. Чего не так-то?

— Измерение давления обязательно проводится…

— Ты можешь хоть сейчас побыть девушкой Олей, а не старшим лейтенантом Вещевой? — перебил я её, убирая в сторону тонометр и взяв её ладонь в свои руки.

— Сергей Сергеевич…

— Ты меня слышишь? Или ты всё ещё доктор?

Но отвечать Ольга не стала, а упорно держала передо мной рукав тонометра, в ожидании моей руки.

Замер давления, показал, что я могу лететь не только на боевую задачу, но и в космос — стандартные 120 на 80. И это, несмотря на моё постепенное закипание от игнорирования Вещевой моего присутствия.

— Всё у вас хорошо, лейтенант Родин. Можете… — сказала Ольга, но я хлопнул перед ней ладонью по журналу. Реакции было ноль. — Можете идти.

Непрошибаемая! Как с ней разговаривать, если она сейчас в Снежную Королеву превратилась и отдаёт холодом на весь кабинет. Кондиционер даже не нужен.

— Никуда не пойду, пока мы не поговорим. Почему ты так себя ведёшь?

Ольга продолжала молчать. Даже на меня не взглянула, а только отпихнула в сторону мою руку и продолжила что-то писать в журнал.

— Я для себя уже всё решила. Ты взрослый мальчик, всё должен понимать, — сказала она, по-прежнему смотря куда угодно, но не на меня.

— Ты ведь даже не пытаешься со мной обсудить. Чего случилось-то?

Сам же про себя подумал, что вчера, когда вошла Оля, всё смотрелось однозначно. Вряд ли есть хоть один вариант алиби. Пожалуй, стоит принять тот факт, что вчерашний секс был с некой приставкой «прощальный».

— Ладно. Видимо, не судьба, — махнул я рукой и направился к выходу. — Не знаю, что или кто тебя укусил. Надеюсь, когда вернусь, мы это обсудим.

С этими словами я вышел из кабинета и захлопнул дверь. Уже отойдя на несколько метров от двери, по коридору пронеслась информация, что доктор попросила никого не заходить в течение пяти минут.

После зачитывания боевого приказа и дачи последних указаний в классе, генерал Модяев построил всех на стоянке для своего напутствия. Он не сразу начал говорить, а лишь продолжал следить за тем подобием муравейника, на который сейчас было похоже лётное поле.

На аэродроме сегодня народу как никогда много. У каждого самолёта идут последние приготовления к вылетам. Техники проверяют оборудование, подвешивают средства поражения, заряжают блоки неуправляемыми реактивными снарядами и выполняют иную работу, совершая небольшие трудовые подвиги.

Иван Фёдорович ходил из стороны в сторону, рассказывая о важности сегодняшнего дня и операции в целом. Как и вчера, у него был строгий командирский голос, буквально вбивающий в тебя команду, которую нужно выполнить. Этот тон вселял скорее уверенность, чем призывал к покорности.

— А что с командиром? Собраться не может с мыслями? — шепнул мне Марк, стоявший слева от меня. Намекал он на отсутствие в строю Томина.

— Он вчера просился с нами. Врачи сказали, что после внепланового ВЛК только, — объяснил Гусько, переминавшийся с ноги на ногу. — Если честно, надо бы побыстрее этот «разговор» закончить. Я ещё за отбойник не сходил.

Модяев периодически наблюдал за работой инженерно-технического состава, ребят-аэродромщиков, простых водителей, которые «24 на 7» находятся на раскалённом или заснеженном бетоне. Глядя на них, понимаешь ценность и своих наград, и дела, которым ты занят. Порой незаслуженно забывают и специалистов по управлению полётами, авианаводчиков и много кого ещё. Вот и стараешься, чтобы труд такого огромного количества людей не пропал даром.

— Товарищ майор, может вам попроситься у Ивана Фёдоровича? — обратился к Гусько Мендель, поскольку замполит вот-вот натрёт себе промежность от таких передрагиваний.

— Ещё чего! Генерал тут распинается перед нами, а я поссать отпрашиваться буду⁈ — ответил замполит, который слегка уже покраснел.

Генерал помолчал несколько секунд и продолжил свою речь.

— Товарищи! Главное, это придерживаться намеченного плана. Не забывайте, что мы расчищаем дорогу нашим десантникам и мотострелковым подразделениям. И они ждут от нас поддержки!

— Ага, и я жду поддержки, — шептал Гусько, начав потеть как в парилке. — Блин, как хочется пос… пойти-то за отбойник.

— Держись, Савелич, — поддержал я.

После небольшой паузы Модяев продолжил, но более спокойным тоном.

— Наше счастье, что крови мы обычно не видим. Мы не видим результатов нашей работы. Она где-то на земле. Ты просто знаешь, попал или нет. А вот пехота всегда там — на переднем краю. И она ждёт от вас помощи!

При этих словах даже Савелич перестал дрыгаться. Генерал Модяев сейчас, на самом деле, говорил важные слова.

— Мы с вами знаем цену каждой жизни. Сегодня, сынки, это как никогда актуально. Да, самолёт потерять жалко. Да, за него нужно бороться. Но жизнь дороже. Берегите себя и того, кто рядом, — сказал Иван Фёдорович, и остановился как раз напротив строя нашей эскадрильи. — Что сказать хочешь, лейтенант? — обратился он ко мне.