Андрей Посняков - Шпага Софийского дома

Пимен не торопил, прохаживался рядом. Думай, думай, Олег Иваныч, думай.

К вечеру ближе отозвал в уголок Варсонофий. Оглянулся, провел коридорами в келью. Скромна келья, темновата — а иконостас богатый: тут и Господь, и Троица, и Николай Угодник, и святые Варфоломей, да Георгий, да Дмитрий. Пред иконами лампадки горят благостно. Поклонясь, сотворил Варсонофий знаменье крестное, дверцу аккуратно прикрыл. Перекрестился и гость, опустился на лавку, ждал.

— Феофилакт, протодиакон Никольский, Вежищский игумен, властолюбив вельми, — без предисловий начал инок. — Того вместо, чтоб делами духовными услаждаться…

Олег Иваныч вздохнул — и этот туда же…

Понеслось по новой. И Феофилакту досталось, и Пимену — пожалуй, больше. Оказывается, вот кто ушкуйника Олексу в поход снаряжал — Пимен, не Варсонофий вовсе. И к униатским-то попам хочет переметнуться Пимен, и чуть ли не католик в душе… В общем, много чего наговорил Варсонофий и про Пимена, и про Феофилакта, и про Филиппа, митрополита Московского… Интересно было послушать. Под конец, как водится, предложил свою искреннюю дружбу. В обмен на возможно понадобящуюся помощь. Какого рода — не сказал, впрочем, и так понятно было.

Олег Иваныч слушать долго не стал — кивнул, ладно, мол, поможем, чем можем. Никаких денег брать не стал, сказал, что игумен прознать может. Покивал довольно Варсонофий, на жизнь свою посетовав. Вот, мол, молишься дни напролет Господу, а в это время эти… Эти — это Феофилакт с Пименом, естественно.

Выйдя из коридора, столкнулся в дверях с Пименом.

Немедленно утащив Олега Иваныча в сторону, ключник вопросительно качнул головой. Как, мол, подумал?

Подумал, подумал… Денег пока не надо — про то Феофилакт прознать может. Благодарить тоже не стоит, после видно будет.

Простившись, Олег Иваныч вскочил на коня и рысью поехал прочь. Даже к Гришане не зашел, настолько плохо себя чувствовал. Башка — прямо раскалывалась. И не от давешнего удара вовсе…

Ну их всех на фиг! Этих Пименов, Варсонофиев, Ставров… Интересно, дома еще осталось рейнское? Должно бы…

Через тусклую слюду окон глядели вослед Олегу двое. Варсонофий и Пимен. Оба были довольны — сколь просто оказалось залучить к себе Олега Иваныча — хитрого житьего человека. Пав на колени, горячо молился Варсонофий. Ходючи вкруг стола, потирал руки Пимен. Наверху, у себя в келье, высохший, словно мумия, желтый, умирал новгородский архиепископ Иона, никому уже больше не нужный…

Глава 9

Великое княжество Литовское

Октябрь — ноябрь 1470 г.

Никакого сговора и заключенного соглашения между Литвой и Новгородом не было, как не было и связей с униатскими церковными иерархами.

Договор Новгорода с королем представлял собой лишь новгородский проект, не получивший утверждения со стороны короля.

Он лежал на боку. Огромный волчище, с каким не зазорно сразиться любому охотнику, серый матерый зверь с грязной косматой шерстью и желтоватыми подпалинами на брюхе. Из полураскрытой пасти вывалился розовый, быстро синеющий на воздухе язык, в мертвых широко открытых глазах хищника отражались стройные ряды ближайших осин с застрявшими кое-где в ветвях красными глянцевитыми листьями. Из шеи убитого волка торчала длинная коричневая стрела.

— Что скажешь, Олег? — осанистый сановитый мужчина с черной окладистой бородой, подъехав ближе к волку, спешился, пнув мертвечину в бок носком недешевого сапога красного, с прозолотьем, сафьяна. На поясе спешившегося висел меч в широких, богато отделанных серебром, ножнах, под распахнутым на груди атласным кафтаном боевито серебрилась кольчуга.

Спрыгнув с коня, Олег Иваныч нагнулся, с видимым усилием вытаскивая стрелу. Посмотрел, хмыкнул…

— Стрела-то не охотничья, Панфиле, вон сколько зазубрин-то!

Купецкий староста Панфил Селивантов — знакомец Олегов, да по улице Ильинской сосед — кивнул: мол, и сам вижу. Задумался крепко, искоса посматривая на небольшой — десятка полтора всадников — отряд, совсем неплохо снаряженный, богато даже. У каждого — по два коня, один на смену да для поклажи — попоны да чепраки узорчатые, не каждому купцу по средствам, сбруя — ну, не сказать, чтоб каменьями драгоценными усыпана — но к тому близко. На всех всадниках — кольчуги, на некоторых и брони, а кой на ком и панцири немецкие, коих в мире лучше и не сыскать. Поверх кольчуг с панцирями кафтаны да плащи справные, щегольские, оружия много: и мощные копья-рогатины, и короткие сулицы, что при нужде и метнуть можно, палицы, шестоперы, мечи, сабли на манер татарский. К лошадям шеломы приторочены, да пара ручниц огненного бою. Это уж не считая самострелов да луков клееных, что за двести шагов бронь пробивают… ну, если повезет, конечно. На славу снаряжен отрядец — суньтеся, людишки лихие, попробуйте! Пару раз, бывало, совались… Раз — за монастырем Мирожским — еще как только отъехали, другой — не так давно, в лесах под Полоцком. Получили хорошую встречу — с пальбой, со стрел тучами, с лихой контратакой. Плюнули — себе дороже — да скрылись в урочищах, поджидать добычу не столь зубастую. Купцов каких-нибудь да богомольцев…

А отрядец — пара человек только и были несильно ранены — поехал себе дальше. Посольство Новгорода, Господина Великого, к Казимиру Ягеллоновичу — королю Польши и Великому Литовскому князю. Что посольство такое снарядить надо — о том давно на вече шумели да не худые мужики: бояре да люди житьи, чья к Новгороду любовь не словесы пустые суть. Посадничья вдова Марфа Борецкая, хлебосольная жена новгородская, да и богата, с нею и прочие: Арбузьевы, Афанасьевы, Немиры, Астафьевы, Лошинские — лучшие люди новгородские, бояре «золотые пояса», да ивановские купцы — о богатстве их и говорить не надо, да Софийские: Иона, Пимен, Варсонофий… Феофилакт в отъезде был, однако, по обыкновению своему поколебавшись, рукой махнул — поддержал идею — лучшего человека своего отрядил охранять посольство — Олега Иваныча Завойского, роду житьего. С ним и Гришаня напросился, хоть поначалу и не особо хотел пускать его Иона. Но пустил, подумав. Феофилакт-то, вон, своего человечка сунул — радуется. Чего ж и ему, Ионе, посольство без пригляду оставлять? Никак негоже! Гришаня-отрок тут в самый раз и пригодился. Сметлив, учен, языками владеет, немецким, да богомерзким латынским, да свейским чуток. Ну, свейский вряд ли у Казимира понадобится, а латынь с немецким всяко сгодятся. Правда — уж слишком молод Гришаня, несолиден, неопытен, да языком метет — что помелом баба. Впрочем, строго-настрого наказано было Гришане мене языком чесать, а боле слушать. Что запомнит — про то докладывать по приезду незамедлительно. Как Казимир да бояре литовские, а пуще того: как там себя поведут господа послы — Селивантов Панфил да Кирилл Макарьев — старосты купецкие. И житий человек Олег тоже присмотра требует — уж слишком приблизил его Феофилакт-игумен и в посольство, настояв, сунул. Отъехал в монастырь свой Никольский, довольный. Не менее и другие старцы софийские довольны были. И Варсонофий, и Пимен. Оба беседы тайные перед отъездом имели с Олегом Иванычем, человеком житьим. Каждый мешочек с серебром дал. На этот раз уж не отказался Олег Иваныч — дорога дальняя, путь опасный — вот вернется, там дальше видно будет…

Ехали, опасаясь — как бы не прознали московиты про посольство сие. Хоть и не было планов у Новгорода под Казимирову длань отдаться, но союз с ним никак не помешал бы. Знамо, против кого союз — супротив Ивана, князя Московского, что день ото дня все наглее — знает, что сильно московское войско, да бояре, да служилые люди московские во всем от милости княжей зависят. Говорят, даже подползают к нему на брюхе премерзко и всяко себя уничижают да пресмыкаются, словно и не бояре вовсе, не служилые люди, а какие-нибудь холопы. Многие про то слышали, да не все верили — как это: служилый человек — и чтоб на брюхе? Брешут, наверное.

И еще было б неплохо насчет псковичей с Казимиром решить. Поможет он против них или как? А если поможет, то что от новгородцев попросит? Нужен был сильный союзник одряхлевшей республике, ох как нужен! С ливонцами вроде к тому дело шло, да уж закатывалась звезда ливонская. После Грюнвальда, да после мира Торуньского — уж больно худо пришлось рыцарям. Тевтонцы вассалами польскими стали. Казимира то есть. Ну, Ливонский орден пока сам собой мыкался, да, видно, ненадолго то. Нет уж в немцах былой силы, нет духа рыцарского. С архиепископом Рижским и то власть поделить не могут. Так и не знаешь, кто в Ливонии хозяин — то ли рыцари, то ли архиепископ. А может, и вовсе — города торговые: Ревель, да Рига, да Дерпт…

Между тем все сильнее становилась Москва. Набирала силу, устраивалась, приманивала к себе охочих людей дворами-поместьями да посматривала алчно в сторону других государств русских. Сильна стала Москва, сильна и богата. А что князь суров — так на то и князь, говорят. Много власти у Ивана Васильевича, ох, много… Как бы от того Новгороду пострадать не пришлось, уж больно алчен Иван, охоч до земелек чужих, не ему положенных.