Тьма. Том 1 и 2 - Лео Сухов
— А где? — поинтересовалась Мария.
— Здесь, в лекарне, конечно! — отозвался Алексей Павлович.
— У вас есть подходящее место?
— Нет!.. Но сделать-то можно быстро! Пара дней, и готово! — в голосе Алексея Павловича даже прорезался энтузиазм. — Но учтите, Мария Михайловна: он должен быть согласен на проведение таких манипуляций.
— Я уговорю…
— Письменно! И только так! — отрезал лекарь.
— Хорошо! — после долгой паузы ответила Мария. — Я поговорю с ним.
Оставалось только расслабиться и ждать, когда со мной поговорят. А ещё удивляться тонкому слуху, которым я раньше никогда похвастаться не мог. Впрочем, после четырёх дней истязаний я, в принципе, ощущал себя странно…
И даже не объяснишь ведь толком, что со мной не так. Просто… Как будто в организме какие-то настройки сбились. То я отчётливо слышал тихий звук электромотора проезжающего по улице автомобиля, то один лишь только шум в ушах… То отлично видел щетинки на лапках у мухи на дальней стене, то всё вокруг начинало плыть…
Видимо, в таинственную «красную зону» и впрямь не стоило погружаться. Но меня никто не спрашивал. А я был близок к тому, чтобы взбунтоваться и потребовать объяснений. Я шёл учиться на двусердого, а вместо этого стал подопытным кроликом. И мне это не нравилось. А кому бы понравилось, а?
Я уже готов был всё высказать в лицо Марии Михайловне. И даже повернулся к ней, когда открылась дверь… Но лицо проректора напоминало восковую маску, а не лицо живого человека. В такие лица надо либо сразу серебряную пулю пускать, либо тащить на солнышко, чтобы витамин Д лучше усваивался.
— Доброе утро, Мария Михайловна, — только и выдавил из себя я. — Сейчас же утро, да?
— Сейчас одиннадцать часов утра пятого августа, — кивнула она, придирчиво в меня всматриваясь. — Пойдём!
— А… Так это… — я вспомнил, что надо бы возмутиться бесчеловечными экспериментами, но был прерван.
— Все объяснения, вопросы и прочее — потом! — развернулась на каблуках проректор. — А сейчас за мной!
И двинулась к двери, покачивая бёдрами, затянутыми в серый брючный костюм. Я закатил глаза к потолку, встал с кровати и с неохотой пошёл за ней. Хотя больше всего мечтал оказаться в своей комнате, принять душ и сменить одежду, в которой уже, как минимум, сутки провёл…
К слову, я в ней потел, трясся в судорогах и выпускал из себя энергию, как и просили. Так что от меня воняло по́том, гарью, какой-то химией… А ещё на одежде отчего-то хватало круглых, будто от пуль, дыр. И ходить в таком виде по территории «Васильков» не хотелось.
Когда мы вышли из палаты в коридор, Мария Михайловна наконец-то заметила мой наряд от-кутюр. А может, просто унюхала, но об этом как-то думать не хотелось…
В любом случае, покачав головой, она предложила:
— Может, сначала душ и переодеться, Федь?
— Да я бы с радостью, Мария Михайловна… Только у меня, боюсь, вся одежда после занятий в таком же виде… — я развёл руками.
— Сейчас тебе принесут приличный комплект! — задумавшись лишь на секунду, решила проблему проректор. — А ты пока сходи в душ здесь, в лекарском крыле. А потом сразу дуй в мой кабинет.
— Понял… Принял… — кивнул я.
— Алексей Павлович! — позвала Мария Михайловна.
— Слышал-слышал! Сейчас всё Фёдору покажу! — отозвался лекарь.
Через полчаса я вошёл в административный корпус в свежих льняных брюках, льняной же рубашке — и чуть пошатываясь. Вестибулярный аппарат у меня пока ещё сбоил. Равно как и зрение. Но лекарь заверил меня, что эти симптомы должны пройти через пару часов.
Осторожно постучавшись в кабинет, я заглянул и застал Марию Михайловну в отвратительном расположении духа. Она сидела в кресле, судорожно сжимая мягкие подлокотники, и смотрела куда-то в пустоту перед собой. Кажется, госпожа проректор вообще не заметила моего появления.
— Мария Михайловна? — позвал я.
— Что?.. А, садись! — Малая кивнула на стул для наказаний.
Ну так я его мысленно называл в прошлый раз… Просто тогда я ещё не знал, что такое настоящий стул для наказаний.
Примостившись на самый краешек, я скосил взгляд вниз и увидел под столом бутылку с янтарной жидкостью. Вслух, конечно, ничего говорить не стал. А Мария не стала оправдываться, хотя прекрасно видела мой «подстольный» взгляд.
Вместо этого она молча встала, дошла до двери и заперла дверь на замок. А затем вернулась к столу, открыв выдвижной ящик, что-то нажала внутри… И стены кабинета посерели прямо у меня на глазах.
— Ого! — оценил я.
— Защита от прослушивания, — пояснила проректор. — Федь…
Женщина на миг замялась, и я решил, что надо тоже подать голос:
— Да?
— Ты, скорее всего, ничего не знаешь о кризисах, верно? — произнесла она, глядя на меня с усталым, но всё же интересом.
— Ничего! — признался я. — Только то, что уже здесь краем уха слышал.
— Всё верно, — кивнула проректор, взяв в руки планшет, лежавший на столе. — Не знаешь, потому что… Эта информация, она закрытая. Её не рассказывают ученикам первого года обучения. Её рассказывают уже после… В общем, после первого кризиса.
— Так… Но это ведь ничего не объясняет! — сдвинув брови, заметил я.
— Верно… Сколько всего рангов у двусердых? — неожиданно задала вопрос Мария.
— Десять! — ответил я, вспомнив информацию, которую успел вычитать из учебников. — Три ранга отроков, младшие и старшие кметы, младшие и старшие бояре, младшие и старшие витязи и богатырь… Богатур!
Кляня себя на чём свет стоит, я в очередной раз обещал себе поменьше шариться в памяти Андрея. В этом мире богатыри так и остались монгольскими богатурами. Как дань памяти тому народу, что храбро сдерживал первый натиск Тьмы.
— Верно… А знаешь, как определяется, что достигнут следующий ранг? — уточнила проректор.
— Само собой, нет! — признался я. — В учебниках что-то было про объёмы пропускаемой «теньки», про…
— Всё чушь! — отмахнулась Мария Михайловна. — Ранг достигается после кризиса. И всего кризисов, как ты понимаешь, девять. Есть те, кто говорит, что первый кризис — это получение чёрного сердца. А значит, возможно,
