Боярышня Дуняша (СИ) - Меллер Юлия Викторовна
посовещались и решили, что лики святых тебе нельзя писать. Всё же ты даже не послушница, а
вот орнаментум из цветов…
Дуня свела брови, соображая, что Аграфена использовала латинское слово, говоря об
орнаменте. Монахиня заметила её усилия и попыталась объяснить, что такое орнамент.
— Я знаю, что это, но откуда ты…
— А, — не дослушав, махнула она рукой, — нас с сестрой в детстве многому учили.
Родители думали выдать нас за нарочитых мужей, да только вятшие берут жен по себе.
Аграфена задорно улыбнулась и махнула пухлой ладошкой, отсылая прочь чаяния из
детства. Дуня понимающе кивнула, соглашаясь, что жизнь складывается совсем не так, как
мечтается ребенком.
— Зато здесь пригодилось нам с Анастасией знание языков и умение читать иноземные
книги. Я тебе потом как-нибудь расскажу о нашей семье, если захочешь. Сейчас важно
определиться с росписью, — Аграфена обвела рукой помещение и вопросительно посмотрела
на Дуню. Девочка встрепенулась.
— Я сегодня же изображу на бумаге, какой вижу трапезную, и только получив
одобрение,приступлю к большой работе, — поспешила успокоить её Дуня.
— Видишь?
— Угу, я как вошла, то сразу увидела её такой, какой она должна быть.
— Хм, надо же!.. — Аграфена забавно округлила рот и прижала руки к груди.
Дуня смутилась, сообразив, что её слова можно воспринять, как заявку на общение с
высшими силами, а не элементарное озарение художника, которое можно поменять в
соответствие с пожеланием заказчика. И заторопилась перескочить на деловой лад:
— Только мне потребуется большой белый лист бумаги, а потом краски для росписи стен. Я
с собой ничего не привезла… мы ж недавно горели…
— Насчет бумаги и красок не беспокойся, — всплеснула руками Аграфена, — а сейчас тебе
свинцовую палочку дать? Или угольком обойдешься?
— Эскиз я сделаю восковыми палочками, — пояснила Дуняша. — Только у меня не все
цвета есть, но думаю, что их достаточно. Всё же здесь не княжеский терем, и яркостью, как и
богатством, кичиться неуместно.
Это был самый спорный момент. Дуне нравилось сочетать спокойные цвета или
использовать всего один-два цвета, но со множеством их оттенков. Душа бунтовала против
пестроты и ярких красок, но именно насыщенный цветом рисунок считался дорогим и
красивым.
Аграфена внимательно слушала и пусть с небольшим сомнением, но покивала, выражая
согласие и Дуня немного успокоилась.
Она залпом допила молоко и,оживившись, начала рассказывать о том, что задумала.
Дуняша быстро перебегала от одной стены к другой, размахивала руками, показывая
масштаб росписи или размер стеллажей, а также же успевая делать вид, что несёт гору посуды
издалека, чтобы расставить её на стол. Вышедшие из кухни монахини улыбались, наблюдая за
ней, а в их глазах появилось мечтательное выражение.
Для многих из них монастырь стал спасением, но женщин угнетало обилие камня и иногда
им казалось, что он студит не только тело, но и душу. Поэтому они были бы рады, если бы
маленькой боярышне удалось сделать обстановку более тёплой и жилой.
Аграфена оказалась благодарным слушателем и вовремя ахала, кивала или задавала
уточняющие вопросы.
— Неужто сделаешь всё, что сказала? — с надеждой спросила она.
— Коли помощники будут, то почему бы и нет?
— А кто тебе надобен?
Дуня объяснила, что ей необходимы леса, чтобы добраться до верхней части стены, а потом
показала на великолепную столешницу и начала объяснять, что полки должны быть столь же
массивны и солидны, но для них потребуется ковать опору.
— Да, самой тебе это не сделать, — усмехнулась Аграфена. — Думаешь, красиво будет?
— Уверена, — с жаром подтвердила она. — Это будет выглядеть надежно и близко к
природе, но даже если в трапезной эти полки не приживутся, то в помещении поменьше они
точно будут смотреться по-царски.
— Так уж и по-царски! — рассмеялась Аграфена. — Ну что ж, про мастеров я поняла…
— Бабуля, мне помощницы нужны будут… — тут Дуня осеклась, увидев, как исказилось
лицо родственницы. Такое улыбчивое и испещрённое легкими морщинками вдруг сморщилось, а губы задрожали… — Прости, матушка Аграфена, я… — испугалась она.
— Нет! — монахиня закрыла лицо руками и её плечи затряслись в безмолвном плаче.
Остальные тенями юркнули в кухню, а Дуня стояла столбом. Она сделала шаг вперед, намереваясь утешить, но остановилась, опасаясь сделать хуже.
Аграфена была такой уютной, понимающей, доброжелательно-снисходительной… она была
бабушкой… бабулей, которой у Дуни никогда не было.
Боярышня беспомощно оглянулась, сглотнула ком в горле и все же решилась подойти и
обнять.
— Я больше не буду, — покаялась она, сообразив, что, поддавшись обаянию задела чувства
Аграфены. А ведь она ничегошеньки про неё не знает!
Неожиданно Аграфена сама крепко прижала Дуню к себе и в последний раз всхлипнув, тихо
зашептала:
— Если наедине ты будешь обращаться ко мне бабушка, то я не против. Но при других ни-ни! Сама же знаешь, что нельзя…
Дуня болванчиком закивала и постаралась вернуть разговор в деловое русло:
— А игуменья Анастасия будет говорить со мной?
— Как же иначе? Она все глазоньки проглядела, тебя дожидаючи! — с иронией ответила
Аграфена. — И сейчас, поди, молнии мечет, что я тебя не веду к ней.
Дуня широко отрыла глаза и недоверчиво хмыкнула.
Бабуля подшучивала над ней или над игуменьей?
Но более в трапезной делать было нечего, и они вышли во двор. Там Аграфена поторопила
послушниц, разгружающих возок, и повела внучку к настоятельнице.
Дуня вертела головой, пытаясь ничего не упустить и почувствовать дух этого места. Здесь
было по-особенному, но в чём заключалась эта особенность,от Дуни ускользало.
Погожий день купал монастырский комплекс в солнечных лучах, преподнося здания в
выгодном свете, но не хватало ухоженности. Дуне хотелось стриженной травки, цветочков по
краям дорожек и соло из повислых берез.
В идеале бы вымостить дорожки, создать укромные уголки со скамеечками и заросшими
диким виноградом перголами. Все эти мелочи создали бы настроение, и мощные стены
построек перестали бы подавлять. Наоборот, подарили бы чувство защищенности и комфорта
тем, кто живет здесь.
Но тут же Дуня спорила сама с собой, доказывая себе, что попадающие под ноги черепки от
посуды, налетевшие из леса и раскисшие прошлогодние листья, конские подарочки, разломанные колеса и прочая валяющаяся по всюду мелочевка показывает, что жизнь здесь
кипит!
— Так вот ты какая, — со сдержанной улыбкой произнесла игуменья Анастасия.
— Да, это я, — обрадованно подтвердила боярышня и растерянно приоткрыла рот, торопясь
сказать что-нибудь поумнее, но поняла, что это не нужно.
Вторая Дунина родственница внешне была противоположностью Аграфены. Видная и
статная. При взгляде на неё приходило только одно слово: царица! В таких случаях не особо
важны красота и возраст: женщины, умеющие себя держать и правильно преподносить, надолго
оставались вне времени и как бы выше всех. Боярыня Кошкина была той же породы, но
дородность понижала эффект царственности, на Дунин взгляд.
— На Милославу похожа, — обронила игуменья Анастасия, — но чувствуется в тебе
бурлящая сила Дорониных. Хорошо ли это, покажет время.
Дуня согласно кивнула и даже развела руки, показывая ладошки, признавая спорный момент
обладания бурлящей энергией. Сколько раз зарекалась сначала думать, потом делать, а всё как
всегда! И ведь любит в тишине подумать, попланировать заранее, а как до дела доходит, то
опять двадцать пять.
Не ожидавшая какого-либо ответа игуменья удивлённо приподняла бровь и посмотрела на
сестру. Та развела руками и хмыкнула. Их внучка оказалась своеобразной и живенькой
