Вперед в прошлое 3 - Денис Ратманов
Молодец тетя Лора, правильно волну разогнала, тетки расчувствовались, разгалделись. Фотографы тоже оживились — столько фактуры! Из РОВД вышли еще две женщины, присоединились к толпе. Меня заметила Наташка, и все друзья потянулись ко мне, как-то странно на меня поглядывая.
— Офигеть вы с папаней кипеш подняли, — прошептала сестра в самое ухо. — Папаня теперь типа герой?
— Не «типа», — оборвал ее я. — Он поступил, как нормальный человек и реабилитировался в моих глазах.
— Так ты там тоже был? Ну, в лагере? — вытаращил глаза Борис, но я от него отмахнулся.
— Потом расскажу. — Осмотрев удивленных друзей, я приложил палец к губам. — Тс-с, все — потом. Давайте послушаем.
Илья им уже рассказал о моих приключениях, и я понял, что читалось в их взглядах: уважение, граничащее с превознесением. Это ж как в книге: мальчишка совершил невозможное и спровоцировал на подвиги ментов!
Взяв под руку сестру, я отвел ее в сторону и сказал:
— Нужна твоя помощь. Считай это пробой в ГИТИС.
— Что надо делать?
— Сыграть на камеру.
Наташка так заинтересовалась, аж рот открыла.
— Че? Не поняла. На какую камеру? На эту что ли? — она качнула головой в сторону телевизионщиков.
— Да. Надо попросить не наказывать нашего папу. Чем более слезно получится, тем лучше.
— Не буду я этой скотине помогать! — набычилась сестра.
— Да ты просто боишься, что не отыграешь, — взял ее на слабо Илья.
— А вот и нет! — огрызнулась Наташка. — Он меня избил, и хрен что он от меня дождется!
Глава 20
Весь мир театр
— Отцу и без тебя помогут, — продолжил я. — Смотри, сколько у него фанатов!
— Вот и пусть помогают. Без меня.
— А для тебя это испытание, роль, — замотивировал ее я. — Твоя задача — разжалобить зрителей, и чтобы никто не заподозрил, как на самом деле ты к нему относишься.
— Да пофигу мне на него вообще! — уперлась Наташка.
Похоже, взять на слабо не получилось. А как она отреагирует на доводы разума?
— Пойми ж ты: если отца закроют, то чертей тех, что Алиску украли, отпустят и никто не будет наказан.
— Давай я скажу! — подыграл мне Борис. — Прикинь, сколько меня людей по телеку увидит!
Все уставились на Наташку, она, потупившись, размышляла. В ней насмерть сцепились самолюбие и тщеславие. Если она и простит отца, то очень нескоро, и желание помочь имело отрицательное значение, а вот блеснуть талантом перед друзьями и в телек попасть ей очень хотелось.
— А че говорить? — наконец сдалась она. — Мне нужен текст!
Тем временем началось бурление народных масс. Тетя Лора грамотно вставляла реплики, подогревая народное возмущение ментовским бездействием и произволом. Произвола как раз-таки не было, начальство отца действовало по уставу, но люди возжелали справедливости. Я понимал, что это только начало пути: клали менты на народ с высокой колокольни, а то, какие материалы напечатают в газетах и что покажут по телеку, будет зависеть не от этих журналистов, а от их начальства.
Чтобы закрепить успех, неплохо было бы переговорить с местными авторитетами, не заинтересованными в том, чтобы Костаки совался на их территорию, и те простимулировали газеты, но доступа к ним у меня не было. Был только Рамиль и через него — выход на азербайджанскую диаспору, которая не поделила рынок с Костаки. Но вряд ли они имеют столь мощное влияние в городе.
— Сымпровизируй, — предложил я Наташке. — Тут же главное — не грамотно сказать, а чтобы за душу взяло. Слезу пусти для убедительности. Сможешь?
Сестра задумалась, на ее лице отразилась вся гамма чувств — от страха и сомнений до злого торжества. Наконец она сжала челюсти, с вызовом уставилась на камеру, тряхнула волосами.
— Ладно.
— Жалости побольше напусти, — посоветовал я.
— Мы в тебя верим! — поддержала ее Гаечка.
Постояв немного и послушав, как женщины делятся своей радостью, что дочери нашлись, Наташка всхлипнула и полезла к камере, замерла. Лев Эдуардович толкал пламенную речь о том, что в столь трудное время не остается ничего, кроме как помогать и поддерживать друг друга.
Когда он закончил, сестра вытянула руку — как в школе, когда просятся к доске. Телевизионщица заметила ее, кивнула оператору. Тот навел камеру на Наташку, сестра ненадолго оцепенела, но вспомнила, что она — актриса, и бояться непрофессионально, сделала брови домиком и выпалила:
— Мой папа — Роман Мартынов. Папочка! — Она глянула в камеру, губы ее задрожали. — Я горжусь тобой! Что бы ни случилось… что бы… они с тобой не сделали, ты… Ты дал надежду им всем. — Наташка обернулась, обвела рукой собравшихся и закрыла лицо ладонью.
Гаечка, наблюдавшая за ней, неслышно зааплодировала, мне тоже захотелось похлопать и спонсировать ей учебу в театральном, потому что люди прониклись, стоящая рядом журналистка не выдержала, погладила по спине расстроенную девочку.
Все наши по очереди восхитились Наташкой, и она засияла, а Илья рассказал, что опер, Игорь Олегович, основное рассказал двадцать минут назад: узнав, где содержат девочек, мой отец выписал спецназ без согласования с начальством, нарушил закон и теперь отстранен от дел.
Отстрелявшись, опер бочком, бочком, как краб, попятился от журналистов, занятых женщинами, я бросился ему наперерез, сказав нашим:
— Подождите. Сейчас. Надо кое-что выяснить.
Опер заметил меня, остановился и процитировал бородатый анекдот:
— Малой! Один ты везде живешь! Ты-то здесь каким боком?
— Что там отец? — спросил я, не ответив.
Он пожал плечами.
— По головке его не погладят, но после этого, — он кивнул на журналистов, — строго наказать не посмеют. И как они так быстро разнюхали, не знаешь случайно, а, малой?
— Еще троих преступников задержали? — задал я встречный вопрос.
— Двоих. Один еще в бегах.
— А Костаки…
— Ну
