Повелитель теней #5 - Вик Романов
На прощание она мне пообещала:
— Я буду пытаться снова и снова. Будь, пожалуйста, на связи. Как только я что-то увижу, так сразу же тебе и позвоню. Никто не успеет стереть мне память. Даже Бог!
Я был настроен весьма скептично — меня не отпускало интуитивное чувство, что она совершает огромную ошибку. Короче, чуйка вопила, что идея паршивая. Поэтому первым делом после разговора с Машей я отправился в библиотеку, где насобирал стопку книг о стирании памяти и углубился в чтение. Ничего хорошего я не вычитал — все книги сулили Маше отмирание нервных клеток, ухудшение работы мозга и постепенное угасание. Средневековый экспериментатор-чернокнижник, которого впоследствие казнили за его «научные» исследования, изучал стирание памяти и его последствия на людях. Его несчастные подопытные через год ужасных экспериментов полностью теряли связь с реальностью и не могли нормально функционировать. Они постоянно галлюцинировали, а под конец и вовсе неподвижно лежали и пускали слюни. Я поморщился: для такого урода-экспериментатора повешение — слишком лёгкая смерть.
Значит, мне необходимо просто отговорить Машу и объяснить ей последствия необдуманных действий. Однако… Надо кое в чём убедиться. Я пошёл к Виктору Викторовичу: его сестра обладает пророческим даром, к тому же он активно помогал Маше в освоении её способностей. Он точно должен в этом разбираться. Я нашёл комнату директора и постучал. Мне никто не ответил. Я потоптался перед дверью ещё пару минут и развернулся, чтобы идти обратно, однако услышал приглушённый смех Виктора Викторовича. Он доносился из соседнего коридора. Я заглянул за угол — по узкому тёмному проходу крались Виктор Викторович и Ариадна, хихикая как школьники. Я громко откашлялся, привлекая их внимание. Они в ту же секунду выпрямились и натянули на лица серьёзные мины.
— Я догоню, — сказал Виктор Викторович, мягко подтолкнув Ариадну к своей комнате, а потом кивнул мне и, поманив за собой, отошёл к тёмной нише чуть в глубине коридора. Когда я приблизился к нему, он набросил на нас купол тишины, чтобы никто нас не смог подслушать, и слегка раздражённо поинтересовался: — Ломоносов, что опять случилось?
— Ничего? — я нарочито захлопал глазами. — С чего вы взяли?
— Не дури мне голову. Ты не идиот и не стал бы злоупотреблять моим расположением без весомой причины, — скривился директор. — Выкладывай всё подчистую или не трать моё время.
— Уговорили, — я усмехнулся и перешёл на серьёзный тон: — Меня интересует, как поведёт себя пророческий дар, если оракул настроится на определённого человека.
— Один раз настроится? — уточнил Виктор Викторович.
— Много раз. Очень-очень много раз. Допустим, оракул долгое время пытался вызвать видения только об одном человеке.
— Ты помнишь побочные эффекты, которые появились у Маши после лаборатории Психотроников? Да, я в курсе. Моя сестра побывала там же, я мог бы догадаться, просто размышляя логически, — хмыкнул директор. — Ну и, конечно же, я получаю информацию о состоянии здоровья всех моих студентов. Правда, возможно, иногда приплачиваю врачам, чтобы эта информация не ушла дальше меня… Не суть. Лекарства Психотроников специально направлены на то, чтобы не только пробудить дар, но и сделать так, чтобы он проявлялся бесконтрольно. В таком случае, даже если они по ошибке отпустят сильного оракула, он очень быстро себя выдаст, не способный остановить свои пророчества. То, о чём ты спрашивал, работает примерно так же. Настраиваясь на определённого человека, оракул погружается в его поле судьбы. Ничем хорошим это не закончится. Однажды, много лет назад, я видел в лаборатории Психотроников оракулов, которых приставили к известным зарубежным политикам. Их заданием было следить только за ними — по одному политику на оракула.
— Ну, это не доказательство, — я с сомнением нахмурился. — Психотроники ломают оракулов, превращают в бессловесных кукол.
— На фоне других бессловесных кукол эти выглядели… ужасно. А это уже о чём-то говорит, — Виктор Викторович внимательно посмотрел на меня и посоветовал: — Так что скажи своему человеку, чтобы он перестал зацикливаться на тебе. Первая ступень — он начнёт видеть пророчества о тебе едва ли не круглосуточно и не сможет это контролировать. Вторая — он не сможет спать, потому что все его сны будут превращаться в видения. Третья — вся его жизнь станет одним сплошным пророчеством о тебе, но он не сможет о нём никому рассказать, потому что впадёт в бесконечный глубокий транс. Ничто его не вернёт в реальность. В таком состоянии твой человек не протянет и года, — Виктор Викторович склонил голову набок и с любопытством проговорил: — Если я правильно угадал твоего гм… человека, то он должен бы уже знать о неприятных последствиях такой практики.
— Вероятно, он до сих пор не понимает, во что влип, — пробормотал я. Оно и неудивительно — Перун стирал Маше память, и какой-то период она была уверена, что у неё ничего не получалось. А в действительности же… Сколько времени она уже настроена на меня? Первая ступень уже началась? Или я ещё смогу остановить губительный процесс? Я кивнул директору и поблагодарил: — Спасибо, вы мне очень помогли.
— Вали, — отмахнулся тот.
Я шёл в свою комнату и пытался найти выход, если события пошли по худшему из путей развития. Да чтоб меня Изнанка сожрала, дар оракула — самая сложная и опасная способность! Как спасти Машу? Навсегда исчезнуть из её жизни и памяти.
Глава 23
Я твёрдо решил, что сотру себя из Машиной жизни, если потребуется. Но сначала мне нужно подтвердить или опровергнуть свои подозрения, а для этого потребуется следственный эксперимент. Я задумался. Если Перун пристально следит за Машей, то он будет снова и снова стирать ей память. Сомневаюсь, что моё присутствие поможет, — вероятно, я тоже попаду под раздачу. Я не настолько силён, чтобы выходить с ним в прямую конфронтацию. Пока он по каким-то причинам меня не трогает, и это играет мне на руку. Не в моих интересах всё кардинально менять, потому что я не смогу это сделать в свою пользу. Кстати, любопытно… А ведь Перун, уже почти не скрываясь, нагло нарушает Соглашение о невмешательстве, однако вместо того, чтобы прихлопнуть меня, стирает память моей подруге. Я так самонадеянно считал, что раскрыл
