Золото Советского Союза: назад в 1975 (СИ) - Майоров Сергей

— Откуда?

— С Перевоза.

— Есть столовка рядом, в двух шагах.

— Веди.

— Давай через дворы срежем. Ну ты рассказывай. Как ты сюда попал, и вообще, что с тобой было?

— Долгая история, брат.

— Надо думать. Но может вместе поймём, что с нами приключилось. А вот и столовка, только у меня денег на кармане на хлеб да молоко.

— Салага! Учись, школота! — вынул я из кармана купюру.

— Ого, ты капиталист. Откуда бабло?

— Уметь надо. Идём, накормлю. Тощий как глиста.

— На себя посмотри, — весело рассмеялся он. — Ну и рожа у тебя, Шарипов!

— Сам-то не лучше. Кудрявый, как херувим. Что брать будем? Есть тут что съедобное?

— По комплексу может?

— Ты не жмись, деньги-то есть.

— Да и выбора особо нет, в обед всё разобрали.

— Тогда мне соляночки и пельменей. И к чаю бисквит «союзное печенье».

— Я так-то из дома, но возьму гуляш с макарошками. О, и булку. Мать у меня булки не умеет печь.

— Моя пирожки клёвые печёт, а вчера торт был.

— У тебя одна мать?

— И двое младших — брат и сестра. А отца нет, опять я безотцовщина.

За двоих заплатил рубь сорок. Живём. Мы уселись за столик подальше от всех, чтобы ненароком не услышал кто наши интересные разговоры.

— Мне ещё в милицию надо зайти, — предупредил я первым делом.

— Зачем? — насторожился друг.

— От бати пакет передать.

— Какого бати? Ты же только что сказал…

— От моего бати, настоящего.

— А-а-а, того бати. Шарипов который? Так его же того, убили.

— В июле семьдесят пятого. Смекаешь? Ну вот, на этот раз я вмешался, так что жив мой батя, и уже здоров, хотя по пуле мы с ним схлопотали. Эх, знал бы я, что ты в Бодайбо. Мы же с ним в больнице здесь сколько пролежали.

— Слушай, а Вовка? Макарыч наш? Выходит, он тоже где-то здесь?

— Выходит, что так. Я вообще был уверен, что один попал, когда в себя наутро пришёл, никого рядом не было, я ещё орал на всю округу, вас звал.

— Погоди, где ты бегал?

— Да вокруг кратера этого чёртова.

— Забавно. Я вообще не помню, что произошло. Последнее, что помню, как мы на него подняться решили. Дальше всё.

— Чего всё? Вы с Макарычем вперёд ушли, я вас звал-звал, ни ответа, ни привета. Куда вы подевались-то? Я до кратера поднялся, пустота и тишина. И орал, и стрелял. Не было вас.

— Ты на него поднялся всё-таки? Он там есть?

— Стоит себе, куда ж он денется. А с тобой-то что дальше было?

— Хрен его знает, Саня. Прихожу в себя в медпункте, по щекам хлопают, нашатырём виски возюкают и два пальца под нос суют. Сколько пальцев, спрашивают. Ничего понять не могу. Мужик какой-то в форме лётчика сынком называет. Сынок, говорит, ты как, в порядке? Я охренел, конечно. Какой я тебе сынок, говорю. Где я? Что случилось? Лётчик смотрит испуганно и говорит: «Это у него от шока. Он ещё не до конца в себя пришёл». А медичка знай, свою линию гнёт. Как тебя зовут, спрашивает? Алексей, отвечаю. А фамилия? Валов. Алексей Петрович Валов. И понимаю, что не такого ответа от меня ожидали. Лётчик подсаживается ко мне и треплет по волосам. Ты чего, говорит, Лёшка, приснилось чего? Что ещё за Валов? И смеётся так натужно. Тут я встаю, а самого покачивает, спрашиваю, где у вас сортир? Голова чугунная, дай, думаю, умоюсь, может, тогда в себя приду да пойму, что происходит, и кто все эти люди? Иду и понять не могу, что со мной не так, как будто отполовинили от меня, весу нихрена нет, и одет во что попало. Зашёл я в сортир-то, а там зеркало. А в отражении какой-то пацан незнакомый. Я честно подумал, что с ума сошёл. Рожи корчил полчаса наверное, и лупил себя, и всё тело обсмотрел. Вот и белочка пришла, так и решил. И главное, никаких предпосылок к этому вспомнить не смог. Вот чтобы бухали по-чёрному или ещё чего. Уже и не уверен был, не приглючился ли мне наш с вами поход.

В общем, не знаю, какими правдами-неправдами меня этот лётчик домой к себе забрал. Сказал, дома сын в себя скорее придёт. Потерял, мол, сознание внезапно в полёте. Взял с собой, покатал, называется, на вертолёте. А я до того охреневший, что и сопротивляться не стал. Пощипывал только украдкой руку время от времени. Не помогло. Привёл он меня квартиру, а там всё как у людей — мать, старший брат, и полная совдепия. Попросил только мать сильно не пугать. Так вот и живу, уже почти привык. Прежнюю жизнь как сон вспоминаю, иногда снится прямо ярко так. Просыпаюсь — нет, здесь я, простой советский парень. Родителям ничего не говорю, без того странно смотрят. Ну а ты что?

— А я, Лёха, себе и здесь приключений нашёл. Точнее, они сами меня поджидали. Но чтобы говорить об этом, надо бы какое-то укромное место.

— Ну ты деловой перец, я значит всё как на духу, а ты весь покрыт ореолом тайны?

— Во-первых, на нас уже посматривают, чего мы так долго сидим. А во-вторых, загляни ко мне в карман, и поймёшь, почему я не хочу на людях говорить.

— Ого! Ты что, подпольный советский миллионер?

— Я нет, но есть тут один товарищ, у которого на меня большие виды.

— Как скучно я живу, оказывается.

— А давай так, мы гостиницу поищем, и по пути поговорим. А то вдруг да номер свободный найдётся, так мы там и перетрём. Есть у меня к тебе одно предложение.

— Слушай, а зачем тебе гостиница? Айда ко мне. Предки на дачу к деду укатили, дома никого.

— А брательник?

— Он вечером на танцы намылился.

— Так чего ж ты молчал!

— Да я до сих пор не привык этот дом своим считать. Тянет поскорее свалить куда подальше, так не пускают.

— Я не узнаю тебя, Лёха. Что значит, не пускают? Собрался и свалил. Как я. Сказал, поеду в Иркутск учиться и точка.

— Это потому, что у тебя бати нет. Моему попробуй такое скажи.

— А ты ему скажи, что в пилоты хочешь, как он. Мечта всей жизни. Этому тебя в Бодайбо явно не научат.

— Да он меня ботаном считает, какой пилот?

— Ты мужик или нет? Лёха! Ща мы выработаем план, как тебя из дома извлечь. Давай так, заходим в милицию, а потом к тебе, ночь длинная, что-нибудь придумаем.

— Не, сразу не пойдём, ещё часок надо пошататься, пока Славка, это брат мой, не свалит.

Зашли мы в общем в отделение. А там строго так: на входе сидит дежурный — лопоухий веснушчатый пацан лет двадцати. Форма на нём с иголочки, фуражка на ухо съезжает, от важности собственной миссии чуть не лопается, дальше не пропускает. Я ему пакет отдал, и передал батину просьбу вскрыть его сразу и поскорее ответ дать. Тот на меня только посмотрел со значением и за трубку схватился.

— Тащ майор, дежурный сержант Петров. Вам пакет от участкового Шарипова. Срочный. Кто принёс? Как твоя фамилия? — спросил он меня.

— Шведов.

— Так точно, Шведов. Что? Вас понял.

Дежурный положил трубку, как-то странно взглянул на меня.

— Сиди тут, — велел он и трусцой побежал в недра здания.

Да, ребята, не учены вы террористами и прочими голливудскими страшилками. Вся ваша пропускная система для честных людей сделана. Ладно, сидим, ждём. Не успел дежурный Петров вернуться, как с улицы ввалилась бабища и ну голосить на все оба этажа:

— Ох, спасите-помогите! Это что же это делается-то-о-о-о! Средь бела дня, ироды-ы-ы! Трусы с начёсом, кальсончики, ничего не остало-о-ось!

— Гражданка, успокойтесь! — неуверенно попробовал воздействовать лопоухий сержант. Гражданка увеличила напор слёз и причитаний. — Что случилось, объясните толком?

Вой усилился, из-за дверей начали высовываться сотрудники.

— Гражданочка, выпейте водички, — засуетился лопоухий, наливая из графина в гранёный стакан.

— Эх, молодёжь. Всему-то учить надо, — проворчал натренированный на клиентах МЧС Лёха, набрал воды в рот прямо из графина и пшикнул тётке в лицо.

Та от неожиданности прервалась на самой высокой ноте и начала хватать ртом воздух.

— Сержант, что по нашему делу? — воспользовавшись паузой, спросил я.

— Оставьте координаты, с вами свяжутся, — выпалил тот, опасливо глядя на тётку.