Злая Русь. Зима 1238 - Даниил Сергеевич Калинин
И нестерпимо жаждал воздать врагу за убийство Кукуджу!
Пусть даже простые поселяне были ни в чем не виноваты… Всех их ждала смерть под клинками половцев — не щадили никого, даже самых маленьких крох. А еще кипчаки головной тысячи захватили какое-то количество еды и корма для лошадей — необходимость и в первом, и во втором остро возрастала с каждым днем…
Однако же в настоящем бою кипчаки из восточных орд потерпели сокрушительное поражение, будучи разбиты крепкой дружиной орусутов. Впрочем, Субэдэй не особенно гневался, понимая, что в навязанной врагом ближней схватке у легких всадников не было ни единого шанса против закованных в железо батыров, к тому же сражающихся на мощных, рослых и агрессивных жеребцах!
После победы над Каданом (и, видимо, Бурундаем) черниговский князь наконец-то сделал первый ход… Но лучший полководец не только Бату-хана, но и Чингисхана не боялся схватки пусть даже и с сильным врагом. Нукеров у него хватает — а при необходимости, подкрепление от следующих позади тумен успеет прийти на помощь. А потому нойон обрадовался скорой битве — ибо он давно ждал ее, даже жаждал! Ибо отцовская боль требовала выхода — и только настоящая победа в сече, только кровь павших орусутов могла остудить ее, притупить — хотя бы временно…
Отправив туаджи к ларкашкаки, предупреждая Бату, что столкнулся с врагом, Субэдэй принялся активно готовиться к грядущему сражению. Тумен он вновь разделил на две части, всю гвардию передав под начало рвущегося в бой Кюльхана. Но к младшему сыну Темуджина старый сподвижник «покорителя вселенной» относился вполне дружелюбно — в отличие от многих других приближенных и родственников великого хана. И понимая, что последний по горячности своей, по стремлению что-то доказать (пусть даже самому себе), может натворить глупостей, полезть вперед, попирая Ясу своего отца, Субэдэй решил поберечь горячего чингизида. Пусть вступит в бой тогда, когда это будет действительно необходимо — а покуда выждет, укрывшись с гвардией за одним из речных изгибов!
Окружив себя соплеменниками-урянхаями, темник отправил навстречу врагу хорезмийцев и куманов. Причем если по льду двинулись легкие тюркские стрелки, а уже на некотором удалении от них бронированные хасс-гулямы, то кипчаки были вынуждены заранее спешиться, подняться на оба берега реки и углубиться в раскинувшиеся вдоль Прони леса. Нойон хорошо помнил, как часто орусуты устраивали засады по мере углубления орды в их земли, и был уверен: они попробуют снова. И если так, то половцы засаду обнаружат — а если нет, то сами обстреляют с берега безумцев, кто попытается преградить путь его тумену!
…- Странно…
Зябко потерев руки, я в очередной раз с тревогой посмотрел на реку. Князь с двумя сотнями уцелевших в первой схватке ратников добрался до засады около полутора, а то и двух часов назад. По одному проведя жеребцов под уздцы узким перешейком между Царевым курганом и рекой, тогда еще свободным от чеснока (он настолько узок, что поначалу его никто и не собирался «минировать»), дружинники, не мудрствуя лукаво, построились за линией заграждения в качестве приманки. Правда, поначалу мало кто решился бы атаковать их через костер! Так что скорее Ратибор рассматривал старшую дружину князя в качестве мобильного резерва — но когда огонь прогорел, а противник так и не появился, посланные воеводой люди поспешно забросали снегом обуглившуюся по краям проталину. За неимением лопат набирали снег в плащи, и по двое схватившись за края, швыряли его прямо в полынью… Я вот, например, ожидая появления татар не то, что с минуты на минуту, а скорее с секунды на секунду, не стал бы заморачиваться — просто потому что был уверен: не успеем. Так нет же — успели!
А вот татар все нет и нет…
И с одной стороны это же хорошо. Очень хорошо! Ибо все время, которое мы отыгрываем здесь, на Прони, работает на жителей града, спешно покидающего его через единственные ворота — представляю, какой там возник затор и паника… Но с другой стороны, закрадываются уже совсем подозрительные сомнения: а ну как татары прочухали о засаде, и теперь готовятся ее как-то хитро уничтожить?! Ну, или вовсе фантастическое из разряда — враг каким-то чудесным образом сумел нас обойти и теперь вышел в тылу, готовится атаковать со спины? Или вовсе идёт на беззащитный город! Ну, практически беззащитный…
— Зараза!
До боли растерев озябшие руки так, чтобы наконец-то восстановилась полная чувствительность, я огляделся по сторонам, почувствовав вдруг острое желание с кем-то поговорить. Сбросить напряжение шуткой или же поделиться своими подозрениями… Хотя бы для того, чтобы со стороны услышать всю их бредовость и, наконец, успокоиться! Но, увы, ни с кем из пяти сотен дружинников, коих мне выделили под начало, я близко не сошелся. Ни с сотенными головами, ни вообще… Но во-первых, стремительный марш на лыжах не предполагал увеселительных бесед по душам — все старались успеть и одновременно с тем немного страшились предстоящего неравного сражения. Сколько живыми из него выйдет? Кто знает… Не сказать, что мы обречены — засада есть засада, нарубим, сколько сможем, настреляем, сколько успеем, да отступим. Обязательно отступим! Только вот не сразу, ни под первым же серьезным натиском татар — так что потери наши будут не в пример выше, чем в декабрьских засадах на Прони… Но все же хоронить себя заживо не стоит — тем более, что позиция у нас отличная, обороняться на высоком берегу можно словно на стене!
Ну, а во-вторых, на стоянках крепко уставшие люди сил говорить уже банально не имели. У меня так еще и сильно ныла только-только успевшая зажить в Рязани нога… Да и на самом-то деле я все еще довольно болезненно переживал гибель Кречета и Ждана, чтобы пытаться с кем-то подружиться — зато сейчас вот стало все же немного жаль, что не успел ни с кем сойтись по душам. Братья-полочане, идеальные кандидаты на роль ближников, затерялись где-то в ополчение, где они стали десятниками, времени искать их сегодня у меня не было — да и подставлять под удар соратников не захотелось… Сюда бы сейчас Микула, да… Но следы богатыря-северянина, на
