Проект "Вектор". Дилогия (СИ) - Тарханов Влад

Чай был хорошо заварен, но вкуса его нарком не ощущал. Переработался. Это правда. Время – самый быстроускользающий ресурс. Вспомнил он и про намек «попаданца» на его стол, за его «неудобство»… потом, нехотя вроде как Виноградов поведал, что сочинили про Лаврентия Павловича байку, и про байку поведал. Но все как-то обтекаемо, в общих чертах. Нет, чтобы сообщить: такой-то и такой-то пустил слушок, а сплетню подхватили такие-то и распространяли по городам и весям… Нарком перевел все это в шутку, но память у него хорошая. И явный намек Писателя на то, что много врагов, слишком много осталось у Берия был понят и принят. Дату смерти назвал, тоже как-то странно, неопределенно: «декабрь пятьдесят третьего года», а вот причина смерти… вроде как отшутился «бандитская пуля», а потом сказал уже совершенно серьезно: «Вам, товарищ Берия, при реализации атомного проекта поберечь себя надо. Не лезть во все дыры, как вы привыкли. Радиация очень опасна для здоровья». Вроде бы опять нахамил. Или все-таки предупредил. Лаврентий Павлович себя еле сдержал. Но… А сколько раз хоте спросить о дате смерти Самого. И не решался… Если, нет… КОГДА Хозяин узнает, чем Берия интересовался, да, реакцию его предугадать невозможно, но ничем хорошим такое любопытство обернуться не может.

Может быть, именно из-за этого и не передает Сталин Писателя в руки его дознавателей?

Мысль здравая. Вот! Еще одна мысль четко сформулировалась в голове наркома. Он понял, что Писатель раздражает его очень высокой степенью внутренней свободы. Так в наше время люди себя не ведут! Берия привык к людям, у которых мундир застегнут до самой верхней пуговицы кителя, и никак иначе. Расхлябанных, безответственных терпеть не мог, а тут даже не расхлябанность, а некоторая несобранность, такая внутренняя свобода, что хочу направо пойду, хочу – налево загляну! Такого Берия вообще не встречал в своем ведомстве, а из всех своих знакомых таких людей мог пересчитать на пальцах одной руки. Писатель придерживался дисциплинированного какого-то плана, но придерживался как-то своеобразно, выбрасывая то одну идею из области военной техники, то из организационной структуры, то еще отскакивая куда-то внутрь и в сторону. И это создавало «всесильному» наркому сильнейшую головную боль. Вроде бы появилась эта Маргарита Лурье, вроде бы какие-то отношения заладились, так на тебе – предупредил девушку на последнем свидании, что уезжает в командировку, длительную, и теперь никаких попыток связаться с ней не предпринимает. Берия признался сам себе, что согласился бы дать еще неделю Виноградову на бездельничанье, но вот чтобы его роман с Лурье превратился в что-то более значимое. Тогда бы была точка управления «попаданцем». А что сейчас? Ничего? Просто пшик. Может быть, игрался в отношения, может быть, нет, если это любовь, то оберегает ее от нас тщательно. Не ошибиться бы.

Печенье и бутерброды проглотил автоматически, даже не почувствовал вкуса. Да, раньше такого себе не позволял, в минуты еды отвлекался от работы, наслаждался вкусом простой сытной пищи. А что сейчас? Опять работы столько, что не продохнуть. Как сказал Писатель: «Сейчас самое срочное, остальное может и подождать». Сколько этого самого срочного! Поэтому начал работу после перекуса нарком с самого сверхсрочного.

– Трофим Николаевич, зайди ко мне, есть одно дело.

Начальник контрразведывательного отдела (III отдел ГУГБ НКВД) Трофим Николаевич Корниенко сделал в свои неполные тридцать четыре года головокружительную карьеру с чернорабочего на сахарном заводе до начальника всей контрразведки республики. Молодого неугомонного рационализатора производства руководство обувной фабрики «Парижская коммуна» командировало в январе тридцатого года в органы. Десть лет в органах – и уже начальник третьего отдела! Конечно, две серьезные чистки помогли карьерному росту, но и личных заслуг, умений и целеустремленности никто у Корниенко отобрать не мог. Один только факт, что в майоры госбезопасности он был произведен из младшего лейтенанта ГБ, минуя три звания, говорил сам за себя!

Как только Корниенко вошел в кабинет, тут же был прерван на полуслове доклада и быстро занял указанное наркомом место.

– Трофим Николаевич, есть одно дело, я бы даже сказал наметки одного дела. Есть такая молодая женщина. Маргарита Лурье, вот ее личное дело. Надо к не очень осторожно присмотреться. Но очень осторожно и очень незаметно.

Берия сделал на этом слове «очень» двойной акцент. Хотел было отпустить Корниенко, но заметил, что майор чуть-чуть задумался, что-то в его рационализаторских мозгах проворачивалось, это что-то нарком решил не вспугнуть и взял небольшую паузу.

– Маргарита Лурье, дочь Ханны и Наума (Артура) Лурье? – спросил Корниенко, получил утвердительный ответ наркома и продолжил:

– Она живет с матерью? – получив еще один утвердительный ответ, начальник контрразведки сказал:

– После развода с мужем Ханна Лурье с тридцать первого по тридцать шестой год сожительствовала с Шапиро.

– Нашим Шапиро? – уточнил Берия.

– Так точно, с Исааком Ильичем Шапиро, он тогда работал под Ежовым в Комиссии советского контроля при совнаркоме. Расстались они в тридцать шестом, а в тридцать седьмом Шапиро работал уже у нас.

– Я это помню. И что?

– Это еще сырая идея, товарищ комиссар госбезопасности, но можно попробовать вернуть Шапиро в семью.

– А что, мы его еще не расстреляли? – непритворно удивился Берия.

– Учитывая его помощь следствию, нет… но приговор расстрельный над ним висит. Разрешите переговорить с ним лично. Тогда смогу спланировать операцию и доложить детально.

– Разрешаю. Свободны.

Берия задумался. Могла выйти интересная комбинация. Но… решил подождать доклада Корниенко, а сам вновь взялся за неотложную работу. Взял верхнюю папочку из стопки, доставленной курьером. Полтора десятка листов. Интересно, нумерация не совершенно точная, значит, эти два листа он написал, когда писал о работе стратегической разведки, позавчерашняя нумерация. Вот эти листы идут подряд – взялся за тему и взялся сегодня утром. Эти два вразнобой – дополнял по ходу, что-то вспоминая, а тут нумерация вообще из «ночной папки» трехдневной давности. Ну что же, надо читать. Не смотря на некоторое раздражение и негативное восприятие своего подопечного, Лаврентий Павлович не мог не согласиться с тем, что документы, которые составляет комдив Виноградов толковые, составлены правильно, логично, аргументация мощная, хотя и не бесспорная…

«И умеет, гад, выстроить беседу, пытаешься его прижать, а он тебе выкладывает что-то такое, что как обухом по голове. Вот, как он сделал во время первого знакомства? Последняя бумажка, что он положил на стол, данные о залежах еще не открытых полезных ископаемых с их точными координатами. Где, что, и примерно сколько! Золото. Алмазы. Нефть. Бокситы. И еще несколько стратегических позиций. Знал ведь, мерзавец, что эта информация проверяется, пусть медленно, но проверяется точно. И ценность ее! Ой, какая ценность ее! И что теперь? Неприкасаемый! Писатель хренов! Пишет! Каждый день пишет стопку сверхсекретной документации и руки не отсохнут у него, болезного!» – на этой мысли нарком пометил просмотренную папку словом «техника». В графе «Важность» появилась пометка: Приоритетная!

Лаврентий Павлович аккуратно завязал матерчатые полоски завязок, после чего спрятал папку в сейф. Эти документы он пока что никому не доверял.

«Все сам. Все сам! Впрочем, работы его сотрудникам прибавилось. Бегают. Проверяют! Носом землю роют! Спать им некогда! Ничего! Не на пляже работают спасателями». – «всесильный» нарком с чувством непонятного сожаления осмотрел стол, на котором он, по легендам, насиловал несовершеннолетних девочек. И злобно усмехнулся. А ведь сам совсем недавно в разговоре со Сталиным ляпнул и про школьниц, и про стол…

«Что же это такое! Просто совпадение? Или какая-то хрень лезет в голову? Или кто-то пытается ему, наркому внутренних дел, в голову залезть? Додуматься надо! Насиловать! Девочек сюда тащить! Когда? Куда? Зачем? Без пропуска в режимное учреждение? Да! Напридумают. А ведь отдыха нет совсем. Поспать шесть часов подряд это уже огромное счастье! Застолья у вождя? Так это не отдых! Попробуй там расслабься! И пить надо, и веселым быть надо, и за языком следить надо! А стол этот я все-таки заменю! Подарю его «попаданцу», на свадьбу подарю, пусть любуется»!