Барин-Шабарин (СИ) - Старый Денис
Но я помню про его ногу. Опора у моего очередного противника шаткая, а теперь он и вовсе навалился и удерживается благодаря мне же. Вот тут я и сыграю. Отталкиваюсь ногами и заваливаюсь вместе с бандитом на спину. Что-то хрустит, и сперва непонятно: раздавили мы кровать или же кости моего противника. Мне тоже достается, в боку начинает еще больше болеть, но я пока в сознании, а вот захват Бэры разжат.
— Бах! — моя дубинка, которая ранее закатилась под кровать, приземляется на голову бандита.
— Ты молодец! — растерянно похвалил я мальчика.
Неправильно это, когда дети участвуют в разборках взрослых. Но и нельзя ведь не оценить такого поступка!
— Дяденька, Христом Богом заклинаю, вызволите сестрицу мою! — дрожащим голосом попросил меня мальчик.
Он был сильно испуган, но силился оставаться мужественным.
— Что стряслось? — решительно и по-деловому спросил Петро, влетая в маленькую комнатушку, в которой уже и шага ступить было нельзя, чтобы не наткнуться на корчащихся бандитов.
— Беги во двор! Маша у них — бей, не жалея. Слово своё даю, если вдруг что, всю вину на себя возьму, — сказал я.
Понятно, что Петро быстрее успеет добраться до налётчиков, я-то из-за своего ребра теперь хожу как Квазимодо, благо, что не пою про любовь к Эсмеральде.
Следом за моим кузнецом-телохранителем появился еще спаситель —, не Вакула, которого я прежде всего ожидал, а Саломея. Понятливая девчонка моментально взяла в охапку мальчика, и, несмотря на свой тщедушный рост, поволокла довольно рослого Александра прочь из комнаты. Стрессоустойчивая девочка, молодец. Было от кого генов стойкости понабраться бабуле Марии Всеволодовне из будущего.
Держась за бок и дыша через раз, я всё же бегу во двор почтовой станции.
Вижу, что один из налетчиков уже катается в грязи с Петро. И ночной тать заваливает моего кузнеца, взгромоздясь сверху и начиная молотить Петро чередой ударов.
— На! — с лету пробил я уже побеждающему татю в голову, от чего он заваливается на бок.
— Опять ты? — вызверился я на Тараса, который встал передо мной, загораживая Машу, будто бы и не я её вызволяю, а он защищает.
— Бабах! — гремит выстрел, и я, уже почти не обращая внимания на боль, ещё больше ускоряюсь.
Пистолеты в ход пошли? Если это так, то без смертей сегодня не обойдётся. Но кто стрелял?
— Я сказал, тати ночные, кабы все стояли на месте. У меня и два пистоля есть, — сперва услышал я грозный голос, а потом и увидел станционного смотрителя.
Он выходил из-за угла, держа под прицелом… Всех, и меня, казалось, тоже.
Пожилой мужик, прихрамывавший на левую ногу… на часть ноги, так как голень была у него ампутирована, и он использовал деревянный примитивный протез, выглядел решительным.
Я кивнул ему и бросил взгляд на одного из налетчиков, что стоял в стороне и все еще держал перекинутую через плечо, как мешок картошки, слабо трепыхающуюся Марию.
— Отпусти ее! — потребовал я.
— Да, окоём, отпусти девицу! — вторил мне начальник станции.
Перед тем, как пойти спать, я обменялся с этим человеком парой слов. Начальник станции показался мне адекватным человеком.
— Батька, не чуди! Серьёзные люди девку стребовали, не чета нам с тобой, — хмыкнул, объясняя, Тарас.
— Ба! Знакомые всё люди, — воскликнул я, будто в драке и не узнал Тараса. — Или не люди, а НЕлюди, кои девиц скрадывают! — сказал я, отходя от конюшни, возле который стояли бандиты, дистанцируясь от них.
— Дед, то же не девица! Она… — начал было говорить мужик, который и держал Марию, но Тарас на него зыркнул, и тот мужик закашлялся на полуслове.
— Стой, барин, где стоишь, — сказал начальник почтовой станции уже мне. — Я ещё не понял, кто за кого. Кто за правду, а кто над девкой глумиться вздумал. На моей станции такому не бывать. Хорунжий Никитин баб в обиду не даёт. Хорунжий Никитин баб всяко любит.
Станционный смотритель сам же рассмеялся со своей шутки, но вновь стал серьёзным.
— Ты что, не понял, что произошло? — переспросил я у него. — Думаешь, что я мог девицу стращать? Питая уважение к сединам твоим и явным былым заслугам во служении Отечеству, я не стану тебя винить, хорунжий Никитин.
— Так что же, барин, случилось-то? Отчего я ночью крики слышу? — спросил начальник почтовой станции.
К слову сказать, весьма неплохой станции. Худо-бедно, но всё здесь чистое, клопов не обнаружено, еда хоть и простая, но мясо доброе и вполне съедобное, а капустка квашеная приятно хрустела на зубах. И медовуха была вкусна, правда, я только лишь чуточку пригубил, но решил подобного напитка даже прикупить себе в поместье.
— Как на духу скажу, и, коли ты человек смелый, и черта лысого не убоишься, то не дашь в обиду девицу, — сказал я, бодаясь взглядами с Тарасом. — Эти тати творят гнусности и всякие непотребства в угоду своему хозяину, которому только что ноги не лижут.
Не называя имён, я, как мог кратко, поведал о ситуации, не упомянув только о том, что Мария — женщина падшая, но зато подчеркнул, что некий чиновник хочет над девкой поглумиться, вот и прислал своих прихвостней, чтобы те привели девицу для блуда. А я ее защищал.
В моих руках уже оказались два пистолета, переданные припозднившимся Вакулой. Это придавало мне уверенности. Где он был, после выясню, пока что иные проблемы.
Бравада и лихость начальника почтовой станции сменились недоумением и растерянностью, когда прозвучало-таки имя вице-губернатора Кулагина. Станция находилась в тридцати — тридцати трех верстах от Екатеринослава, видимо, о раскладах в городе и в целом в губерении что-то старому казаку всё же было известно.
— Это… стало быть… Хлопцы, ступайте подобру-поздорову! Ворота, так и быть, сам отремонтирую, — говорил, отворачивая стыдливо глаза, начальник почтовой станции.
— А тебе ли решать, казак? Тут моя правда, — сказал я. — Воно на конюшне их и прикрыть.
Никитин потупился и оружие опустил. Сдал дед все же свои позиции, решил отпускать татей. Может, он побеспокоился больше и не за себя, а за жену и трёх детей, среди которых были двойняшки-парни, лет десяти, а также четырнадцатилетняя, развитая не по годам дочка. Мне хотелось найти оправдание для этого человека, который только что проявил отвагу, решительность, но всё же сдался. Вроде бы, это называется «испанский стыд», когда смущаешься из-за действий других людей.
Что же касается налетчиков, то придется и вправду их отпустить. Мало того, что подобные выходки, как налет и похищение девицы, и в городе сошли бы им с рук, так кому жаловаться здесь, на станции? Прибить и закопать? Ну, понятно же, что и это не вариант. Так что только отпустить и думать о том, что же адекватное сотворить, чтобы для всех, а для Кулагина в первую очередь, стало понятно: в эти жестокие игры можно играть вдвоем, и доминантом в положении могу ведь быть и я. Подумаю… хорошенько подумаю.
Маша уже прижималась к моей спине и дрожала, наверняка, не только от морозного воздуха, который должен был пронизывать её, одетую лишь в одну льняную ночную рубашку. Я был бы рад накинуть на женщину хоть что-нибудь, но и сам в похожей рубахе стою.
Я уже выставил оба пистолета в сторону налетчиков, к которым присоединились выведенные из дома бандиты. Их, в итоге, оказалось пятеро. Всё было под контролем, и я готов стрелять, хотя бы и по ногам, если добром не уйдут.
— Погоди, Тарас! — сказал я.
Может, даже грубовато, но я оттолкнул Машу и решительно подошёл к Тарасу.
— Мы же говорили уже с тобой. И вновь ты здесь, — прошипел я, ударяя джебом верного пса Кулагиных.
Тарас пошатнулся. Удар у меня вышел неплохой, и я не ставил целью свалить большого человека. Хотя… всегда же есть к чему стремиться в своем развитии, силенок подкопить еще нужно, чтобы после их преумножить.
— Всё правильно делаешь, — чуть слышно, чтобы слышал только я, сказал Тарас, вытирая кровь, сочившуюся изо рта, и сплевывая обломок зуба. — У меня так в оное время не вышло, сдался.
