Главред: назад в СССР 4 (СИ) - Савинов Сергей Анатольевич
— Не могу сказать, что каждое рандеву у нас с вами приятное, но тут не к вам претензия, а к происходящему, — витиевато ответил я Поликарпову.
— Вы мне тоже глубоко симпатичны как человек, — рассмеялся чекист. — А вы что, лыжами не интересуетесь?
Я отвернулся от окошка и в недоумении уставился на него.
— Сегодня закончился Кубок СССР по лыжным гонкам, — пояснил Поликарпов, увидев мою растерянность. — В грузинском Бакуриани. И у нас есть золото. Антонина Ордина взяла первое место в эстафете 3×5 километров. Она же наша, калининская. Вот горожане и вышли на улицы. Пусть маленький, но праздник. А то перестройка — кхм-кхм — мягко говоря, всех сбила с толку, а лыжи они и в Грузии лыжи.
Точно — Евсей Анварович говорил, а я вспомнил. Наш регион считался одним из довольно сильных в спорте. Теннисистка Клишина, лыжницы-сестры Непряевы, хоккеист Ковальчук, велогонщик Капитонов, тяжелоатлет Богдановский, конькобежец Михайлов[1]… Эти люди и многие другие, прославили Калининскую и затем Тверскую область на весь мир. Среди них были и две Антонины — Середина, чемпионка по гребле, и Ордина, та самая лыжница, о которой говорил Поликарпов. Я не помнил Кубок СССР января 87-го, но зато хорошо знал о том, что произойдет очень скоро. В феврале этого же года, меньше чем через две недели, в западногерманском Оберстдорфе состоится чемпионат мира. И там Антонина Ордина победит в составе эстафетной четверки сборной СССР. Еще через год, в 1988-м, она станет чемпионкой СССР. А после развала Союза спортсменка будет выступать уже за другую страну, за Швецию…
— Вспомнил, — я улыбнулся. — А скоро в Западной Германии соревнования, она ведь, кажется, в сборную СССР попала…
— Вы хорошо осведомлены, Евгений Семенович, — удивился Поликарпов. — Правильно о вас слухи гуляют, что вы на самом деле наш законспирированный агент, — на этих словах он расслабился и засмеялся.
— Да? — оживился я. — А кто так говорит?
— Разные люди, — уклончиво ответил Евсей Анварович. — Так что вы хотели сказать?
— Я все о «Правдорубе». Скажите, Синягин признался в том, что угрожал моему журналисту?
— Вы о Добрынине? Да, мы об этом знаем. Именно поэтому у вашего Никиты есть шанс очень легко отделаться. Поговорите с ним.
— Уже, Евсей Анварович, — я медленно закивал. — Парень рвется в милицию — писать чистосердечное. Но я предложил ему и Бульбашу заодно искупить свою вину перед обществом, действуя в рамках профессии.
— Вот как? — мне удалось заинтриговать чекиста. — Не терпится услышать подробности…
Я рассказал Поликарпову о своем разговоре с журналистами, только без лишних эмоций и сентиментальности. Просто объяснил, что Никита с Виталием Николаевичем будут не только сотрудничать со следствием, но и широко освещать процесс. Чтобы исключить подобные прецеденты в будущем. Так сказать, прививка от шантажа. И начнут уже прямо сегодня, чтобы завтрашний номер вечерки взорвал тихий провинциальный Андроповск.
— Вы все-таки удивительный человек, Евгений Семенович, — Евсей Анварович усмехнулся, но как-то по-доброму. — Иногда деловой и расчетливый, а порой наивный, будто большой ребенок. Как будто не от мира сего… Или не из нашего времени.
Услышав это, я похолодел.
— Когда-нибудь человечество избавится от всех своих слабостей, — продолжил чекист, — и не будет знать горя. В это хотелось бы верить, но знаете… Не при нашей жизни. Может, лет через сто. И вот порой мне кажется, что вы родились не в ту эпоху. Образно выражаясь, как вы понимаете.
Я выдохнул.
— Не беспокойтесь о журналистах, Евгений Семенович, — Поликарпов убрал из голоса мечтательные интонации. — Когда мы поймаем верхушку… а мы обязательно их всех поймаем! Так вот все старания ваших сотрудников будут учтены. Особенно эти… спецматериалы, о которых вы мне рассказали.
— Спасибо, Евсей Анварович. И вот еще…
— Да?
— Вы знаете, я понимаю, конечно же, специфику вашей работы… Но можно как-то держать меня в курсе относительно моих же людей? А то очень сложно чувствовать себя отстающим.
— Понимаю, Евгений Семенович, — терпеливо кивнул Поликарпов. — Но… вы же ненастоящий агент, мы не все можем вам рассказывать. Во всяком случае сразу. Однако кое-чем интересным в качестве извинений могу поделиться. Благодаря вашему знакомому Сивому мы вышли еще на нескольких любопытных персонажей. К нему приходили тренироваться русские националисты, предлагали объединиться для освободительной борьбы, но он их послал… Грубо и непечатно.
— А их вы взяли в разработку, — понимающе кивнул я.
А молодец Сивый, отметил я уже про себя. Неважно, кто пытается разыгрывать национальную карту в СССР — карелы, как Сало, русские или, скажем, татары. Работают все эти люди точно не на благо страны, а на тех, кто понимает древний принцип «разделяй и властвуй». В такие моменты начинаешь относиться с пониманием к агентурной работе госбезопасности… Так, стоп!
— Евсей Анварович, — я вежливо прервал Поликарпова, который рассказывал о внедрившихся сотрудниках. — А ведь мы с вами кое-что упустили.
Нет, не знаток я шпионских игр. Но одно точно — если ты за кем-то следишь, всегда есть вероятность ответных действий.
Кто-то же сообщал Синягину о слабостях моих сотрудников!
* * *И вот опять я занимаюсь не своим делом. Вместо того, чтобы спокойно работать над выпуском номера, катаюсь с чекистом и пытаюсь вычислить в своем стаде паршивую овцу.
— Мы работаем в этом направлении, — ответил мне Поликарпов, когда я поделился своими подозрениями. — Вот только Синягин оказался крепким орешком, и выбить из него показания пока что не получается. Но мы этого добьемся, можете не сомневаться.
— Скажите, а в моей редакции ваш агент имеется? — неожиданно мне пришла в голову новая мысль.
— Ну что вы, Евгений Семенович, — Евсей Анварович покачал головой. — Слухи о том, что половина населения СССР служит в комитете госбезопасности, сильно преувеличены…
— Понятно, всего лишь четверть, — я решил оставить эту тему, потому что чекист все равно ничего не скажет.
— Мы наблюдаем за редакцией, — все же чекист слегка приоткрыл завесу тайны. — Сами понимаете, это вопрос политической стабильности. А что касается конкретной ситуации… У нас пока нет подозреваемых. По большому счету, о пьянстве Бульбаша знают многие, это не секрет. Так что Синягин мог сам выйти на него…
— Вы думаете, что Виталий Николаевич рассказал ему о Никите? — перебил я Евсея Анваровича. — Я бы поспорил. Бульбаш не подлец. Он слабый человек, он ведомый — это да. Но не подлый. Он и жрать начал, как не в себя, когда понял, что меня предал. Нет, это кто-то другой.
— Вот и попробуйте это выяснить, Евгений Семенович, — предложил Поликарпов. — И себе поможете, и нам заодно. А с Никитой и Бульбашом я с вашего позволения еще раз побеседую. Вы уж предупредите обоих. И успокойте, конечно же.
* * *Своих проштрафившихся сотрудников я отправил на встречу с Поликарповым, как мы и договорились. Попросил обоих быть откровенным и никого не выгораживать. А потом натянуто пошутил, что статьи они мне должны будут сдать даже из милицейского «обезьянника». Бульбаш сразу расхохотался, Никита же подобрался сначала, а потом, улыбнувшись, неожиданно обнял меня, еще раз пробормотав просьбу о прощении.
А я сел думать. Пока все мои журналисты дружно остались работать над статьями, я смотрел на заправленный в пишущую машинку листок бумаги. Статья не выходила. Проклятый «крот» не шел из моей головы, и я понял, что не смогу сделать ничего, пока не выйду на след.
Кто мог сливать врагу информацию о слабостях журналистов? Кто знал не только о зависимости Бульбаша от алкоголя, но и о родственных связях Никиты с Вадимом Голянтовым, его родным дядей и сыном репрессированного священника Кирилла Голянтова?
Кто угодно. Поначалу Никита не афишировал родство с Варсонофием. Но когда мы с директором ДК Сеславинским обнаружили архив фотографа Тюлькина, а потом я принес фотографии на планерку, Никита узнал своего деда… И это слышал не только я. Кто-то, кого я пока не вычислил, получил еще один козырь в свою колоду. А потом — когда не сработали родственные связи, подонки надавили на чувства Никиты к Анфисе. О своей нежной дружбе ребята тоже старались не распространяться, но в редакции это трудно скрыть — все и всё на виду.
