Шофёр - Никонов Андрей
Женщина с интересом выслушала приметы незнакомки, высморкалась в веер.
– На Люську похожа, с байстрюком. Вы ей кем приходитесь?
– Случайный прохожий.
Обитательница шестнадцатой квартиры насмешливо скривила толстые губы.
– Ну да, – сказала она, – у Люськи все знакомые – случайные прохожие, вы бы, товарищ, за приличными женщинами бегали, а не за разными прошмандовками. Не буду сплетничать, но эта дама, как вы выразились, не самого правильного поведения. В восьмую квартиру вам.
Женщина с веером гордо повернулась, выпустила клуб дыма, разогнав его веером, и удалилась, стараясь держать спину как можно ровнее.
Травин спустился на этаж ниже, нашёл в списке возле восьмой квартиры женщину с именем, начинающимся на «Л», и отыскал нужную комнату. Двустворчатая дверь была заперта, зато в соседнюю комнату – распахнута, там парнишка лет семи плевался жёваной бумагой в портрет какого-то важного царского чиновника, висящий на стене.
– Привет, шкет, – Сергей с детьми разговаривать не особо умел, сюсюкать и изображать доброго дядю не стал. – Ты всех ребят в доме знаешь?
По описанию и за леденец шкет узнал двоих – Витьку из седьмой и Серёжку из четырнадцатой. Оба, по его словам, с машинкой ходили.
– Только Серёжка сейчас болеет, – сказал он, – а Витька с мамкой евойной, тётей Анфисой, она когда на работу уходит, с нами его оставляет. А вы ему кто, папка?
– Нет, – огорчил парня Травин.
– А у меня тоже папки нет, он в войну помер, а мы в деревне жили, а потом сюда с мамкой приехали и бабкой, мамка на работе сегодня, а бабка в церковь пошла. А у Моховых кошка окотилась, сегодня пойдут котят топить. Хотите посмотреть?
Пацану было скучно, пришлось отдать ему второй леденец, который он тут же засунул в рот и на время замолчал. Травин этим воспользовался, чтобы сбежать на лестничную клетку. Болеющий тёзка, который жил в четырнадцатой квартире, ему нужен не был, а вот Витька из седьмой вполне мог оказаться тем самым мальчонкой с грузовой машиной. Фамилия у Витьки была Шестопалов.
Шестопалова А. С. обнаружилась на листе рядом с противоположной дверью, жила она в комнате одиннадцать. Химическим карандашом Сергей вывел на журнале её фамилию, в длинном коридоре попытался отыскать нужную табличку. Нумерация комнат шла вперемешку, кто-то вешал на дверях не цифры, а своё имя, вот как некий Геннадий Сергеевич Разумовский, некоторые и вовсе никак не обозначали своё жильё. Ни комнаты одиннадцать, ни таблички с фамилией Шестопалова Травин сразу не нашёл, второй раз по коридору шастать не решился, посторонний человек мог вполне привлечь ненужное внимание.
– Отец, ты Шестопалову знаешь? – спросил он у старичка, выглянувшего из-за обшарпанной двери, на которой карандашом написали цифру 8. – Журнал ихний мне подкинули, для ребятишек, я таких не читаю.
Тот сходил за очками, нацепил их под густые брови и по слогам прочитал сначала название журнала, а потом фамилию получателя. От старичка несло водочным перегаром, чесноком и несвежей селёдкой.
– Анфиска в одиннадцатой живёт, – сказал он, захлопывая дверь перед носом Сергея.
Травин сплюнул и хотел было развернуться и уйти прочь, но тут дверь напротив, безымянная, отворилась, и оттуда выглянула черноволосая женщина с усталыми глазами, в розовом халате с пояском, та самая, знакомая Кальманиса.
– Вы Шестопалову ищете? – спросила она. – Это я.
Сергей представился жильцом пятой квартиры, протянул женщине журнал.
– Странно, – сказала брюнетка, забрав «Мурзилку», – мы такой не выписываем. Наверное, на почте ошибка произошла, я потом зайду, верну. Спасибо, товарищ. Я вас первый раз вижу, вы, должно быть, только переехали?
– По линии подотдела благоустройства, – туманно ответил Травин. – Временно занимаю площадь из фонда. А так подыскиваю постоянную, может, выпишется кто или уже выписался. Не знаете, есть тут свободные комнаты?
Из комнаты послышался шум, затем плач, женщина отрицательно мотнула головой, улыбнулась и ушла к себе, успокаивать ребёнка. Улыбка у неё оказалась мягкая и искренняя, с ямочками на щеках и лучиками возле карих глаз. Сергей даже пожалел, что она оказалась в эту историю втянута. Комната у Шестопаловой была одна, да ещё с мальчишкой, прятать там ценности никто бы не решился.
Судя по словам Коврова, ювелирные изделия помещали в тайник раз в несколько дней. Радкевич несколько часов назад забрал их и положил туда деньги. Значит, надо было искать комнату, в которой никто не жил, хотя бы временно. Такие жильцы у остальных обитателей коммунального сообщества были как бельмо на глазу, они занимали ценные квадратные сажени и аршины без всякого толку. Оставалось только найти кого-нибудь, кто обо всех всё знал, такие персонажи обычно сидели на лавочках во дворе и обсуждали соседей меж собой.
И ещё стемнеть не успело, как Травин обзавёлся целым списком людей, которых, по мнению активных жильцов, следовало выселить. Тут были и шпионы германской разведки, и недобитые аристократы, и аферисты всех мастей. Если всех сложить, получалось половина дома. В квартире семь таких было пятеро, и ни одного, кто подходил под нужные параметры.
– Погодите, – спохватилась одна из активисток. – А геолог? Он месяцами пропадает.
Сергей откланялся, когда понял, что уже в разговоре не участвует. Разумовский, так звали геолога, отлично подходил для прикрытия, он жил в комнате наездами, а остальное время туда наведывались его многочисленные друзья из разных концов СССР. Если отбросить словесную шелуху, приезжали они редко и даже на ночь не оставались.
Кольцова заявилась домой ближе к полуночи, слегка навеселе и раскрасневшаяся. Машину она поставила поперёк двора, пришлось Сергею отобрать у неё ключ и переставить автомобиль так, чтобы он другим не мешал.
– Я была в ресторане, Серёжа, – девушка стянула с себя сарафан, плеснула холодной воды на лицо, – мы пили шампанское. Это просто чудо, как люди встречаются.
– Ты о чём? – Травин прикидывал, как лучше перевести разговор на Кальманиса.
– Этот друг Коврова, Герман, такой обходительный мужчина, и представляешь, он знал моего отца. Они вместе воевали в Красной армии. Мы проговорили два часа, время пролетело незаметно.
– А Ковров?
– Что Ковров? – Лена скорчила кислую гримаску. – Сидел и на проституток пялился, а ещё шептался с приятелем Германа, Борисом. Но Радкевич, он такой внимательный, вот кажется, пустяки рассказываю, а он выспрашивает и выспрашивает.
– И об убийстве тоже?
– Серёжа, я, может быть, женщина легкомысленная, но не дура набитая, – Кольцова попыталась гордо выпрямиться, но ей это не удалось, – это же тайны следствия, о них никому нельзя, даже тебе. Нет, тебе можно, ты и так знаешь. Вообще он этим не интересовался, всё больше о том, как мы тут жили после революции, как папу убили и…
Она резко замолчала, размазала выступившие слёзы по лицу, легла на кровать и повернулась к Травину спиной. Выходило, что время для разговоров о Кальманисе Сергей выбрал неудачно.
Глава 21
Субинспектор Панов пристально смотрел на столешницу. Справа лежала пачка папирос «Герцеговина Флор», слева – трубка и жестяная банка с табаком. Новая трубка субинспектору не нравилась, но и возвращаться к папиросам он не хотел. Почти на равном расстоянии от трубки и пачки папирос сидела муха. Панов ждал, куда она поползёт. Он даже насыпал немного сахара рядом с папиросами, делая выбор простым и предсказуемым, но подлое насекомое не трогалось с места, потирая лапки. Субинспектор старался не дышать.
Муха издевалась над сотрудником уголовного розыска. Растерев липкую грязь по лапам, она поползла в сторону трубки.
– Ах ты тварь, – Панов изо всей силы хлопнул по столу пачкой бумаг, муха попыталась избежать смерти, но старый сыщик был быстрее.
По листку расползлось кровавое пятно с трупом насекомого посредине, субинспектор решил, что окончательный выбор не сделан, и распрямил бумаги. Два верхних листа, сильно помятых, были копией протокола опроса Серафимы Олейник. Материалы дела прислали из двадцать четвёртого отделения для практикантки Кольцовой.
